Я — Протеанин. Глава вторая. Отчаяние


Жанр: AU, экшн, POV;
Персонажи: свои;
Статус: в процессе;
Предупреждения: кровь, насилие, сцены жестокости;
Описание: Я помню тот момент, когда у меня вырвали сердце. Никаких надежд, никакой пощады. Не осталось ничего, кроме нас. Я существую из бесконечной боли народа, испепеленного, униженного и оболганного в памяти других. Я не могу рассуждать достаточно здраво, и давно уже иду по пути безумия. 


Некоторое время мы стояли и смотрели друг на друга. Понятия не имею, что же это за станция, чем они тут занимались, но отреагировали они самым достойным примитивов образом — впали в ступор и замерли.
— Шевелимся! — закричал я как мог. — На месте не стоим! — я побежал вперед по коридору, задев плечом одного из охранников. Обернувшись, я увидел их по прежнему стоящими и обалдело смотрящими мне вслед, и не нашел ничего лучше, чем спросить у них: — Вы что, никогда не видели живого протеанина?

И как будто спали незримые оковы. Охранники вместе с гражданским мужчиной сорвались наконец-то с места и умчались в сторону каких-то ангаров, как можно было понять из их обрывочных криков. Бегство? Не удивлен. Да и не мне их стыдить.
Я вдруг вспомнил свое бегство в битве за девятый парсек. Чувство жгучего стыда как пламя ударило меня. Стыд, ненависть и презрение по отношению к самому себе. Моё лицо вновь было искажено отвратительной гримасой. Как я вообще могу жить? Разве есть у меня на это позволение?

Мне пришлось напомнить себе, ради чего вообще был затеян проект с убежищами. Жнецы. Только ради борьбы с этими тварями я мог жить и действовать. Я ухватился за эту мысль и сумел побороть деструктивный приступ самоуничижения.
Долго ли, коротко ли, но Жнецы высадили свой десант из мертворожденных тварей на астероид и умчали по своим делам. Им не было смысла тратить свои персональные усилия на жалкий астероид. Лишь мимолетная строчка в потоках данных для них, и то, что я мог назвать даже не дракой или битвой, а именно «агонией на выживание» — для нас. И духи предков свидетели, я не ошибся в этом.

Я приказал себе не сдаваться. Каждый шаг в битве, каждый застреленный враг — все это имеет смысл, чем бы в итоге не кончилось. И прежде чем все снова «завертелось», ощущение невысказанной фразы, мысли, которую надо вспомнить, снова посетило меня. Я не мог «родить» эту мысль, и чтобы не мучиться ею, решил найти жнецовских тварей раньше, чем они меня.
И мне это удалось.

**

Вероятно, из-за того, что первым жителем этого цикла, которого я встретил, был человек, время я измерял часами, расстояния — километрами и так далее.

Я очнулся в железной коробке шесть на шесть метров. И не мог точно сказать, сколько я провел в бессознательном состоянии. Час? Пять? Десять? Сутки? Или несколько дней? Когда чувства перестали «плавать», в ноздри ударил смрадный запах разлагающейся плоти и чего-то ещё трудноуловимого. Попытка встать привела к резкой вспышке боли в сломанной ноге. Помимо этого все тело болело от ссадин, мелких рваных ран и порезов. Смутно подумал, что так часто ударяться головой обо что-то к добру меня явно не приведет. Впрочем, не это было главной проблемой. Окончательно сфокусировав зрение и адаптировав его к почти полной темноте, я понял, что на моей сломанной ноге лежит здоровенная туша какой-то твари. Определенно, это было жнецовское отродье. Только их мертворожденная плоть начинала так быстро разлагаться после гибели и так невыносимо вонять.

Биотикой — какое все-таки странное название у Силы в этом Цикле — я отодвинул тварь настолько, чтобы убрать из-под неё свою ногу. А затем сосредоточился на поврежденных костях. Во время Последней Войны медикаменты ценились дороже иных жизней, и владение медицинской формой биотики было вопросом личного выживания. Это была первая медицинская помощь, которую боец мог получить на поле боя. Если, конечно, его не убивало сразу наповал, что к концу войны случалось чаще всего.

Можно быть сколько угодно мужественным — это не уменьшает боль. Я совместил сломанные кости в четыре приема — сразу было бы несколько необдуманно. И в свете биотики я заметил мертвую женщину в этом же отсеке. Что-то в новообретенной памяти шелохнулось, и я подполз к ней. Панацея... Панацелин? Да, именно так. Видимо, это было широко известное вещество медицинского назначения — дотронувшись до погибшей, я считал не только ощущения её смерти, но и мысли об этом веществе. Он у неё был. Игнорируя её посмертные эманации, которые я считывал, касаясь тела, я искал панацелин. Ещё некоторое время ушло, чтобы понять, как им пользоваться. Чтобы усилить его эффект, я погрузился в медитацию.
Я старался думать о приятном. В конечном счете, в моей жизни его было не так уж много. Тем ценнее были радостные моменты, заключавшиеся, порой, в самых простых вещах.

Маленький протеанский ребенок, вынесенный из огня, откашливается и открывает глаза. Его худенькая и бледная рука тянется к моему лицу. Я позволяю ей дотронуться до себя, и он делится со мной своей детской, неосознанной и искренней радостью. Он думает, что я что-то вроде его отца, которого он никогда не видел.
Я стараюсь думать о вещах, не связанных со Жнецами, по крайней мере, напрямую. Рождение чьего-то сына. Встреча со старыми боевыми товарищами, которых знал ещё в детстве, но не надеялся встретить. Спасение беженцев.

Меня прерывает скрип металла. Я открываю глаза и осторожно пробую встать. Ранение ещё чувствуется, но я, по крайней мере, могу ходить. И тут я понимаю — я не в отсеке. Запоздало вспоминается момент, когда я биотикой сворачиваю жнецовскому монстру голову, но не успеваю отскочить, и он заталкивает меня в некий грузовой лифт. Биотический барьер гасит большую часть удара, но я все равно теряю сознание от удара головой, и не только.
Лифт закрыт, очевидно, из-за падения вниз, в шахту. И сейчас он только что недвусмысленно мне напомнил — нам с ним еще есть куда падать. С этого началась моя борьба за выживание — в очередной раз. Что-то придавило крышу лифта, и я не рисковал её проломить биотическим ударом, чтобы не быть заваленным неизвестным грузом. При каждой попытке сдвинуть его в сторону крыша лифта скрипела и проминалась.

Я оказался в плену. Ломать пол тоже не было хорошим вариантом — не было никаких гарантий, что у шахты лифта есть боковые ответвления с выходом в общие коридоры.
Я расставил ноги чуть шире плеч. Левая нога отозвалась предательской ноющей болью, но я отринул все и сосредоточился. Этому меня когда-то учили. Может это безумно, но выбора не было, и, окутав биотикой лифт, я стал его медленно поднимать.

Скрип протестующего металла, казалось, раздавался на всю галактику, призвав каждого Жнеца посмеяться над потугами последнего из протеан спасти свою жалкую шкуру. Каждым нервом, каждой клеткой мозга я ощущал, насколько медленно поднимается громадина. Единственное, что утешало — при попытке ослабить подъем лифт хотя бы не съезжал обратно вниз.

Это затянулось надолго. Временами я падал на пол, опустошенный, обессилевший, теряющий сознание. Я потерял даже приблизительное ощущение времени. И из той тьмы, что рождает отчаяние и безнадежность вместе со страхом неминуемой смерти, ещё один враг стал закрадываться мне в душу, пророча гибель. Это был голод.
Встав в очередной раз и едва не упав обратно, я не смог сдвинуть своё узилище ни на один миллиметр. Не было сил ни на что. В ярости от понимания своего бессилия я взметнул руку вверх и послал в потолок последнюю волну биотики. Она скорее было похожа на эхо, но прислушавшись, я понял, что ещё не все потеряно. Что-то ссыпалось вниз с крыши лифта, и, гремя, укатилось на дно шахты. И было кое-что ещё — я почувствовал, как биотическая волна, поднявшись наверх, разошлась в стороны. Выход?

Впрочем, истощение не давало мне надежды на благополучный исход. Я дал выход самому темному, что было в моей протеанской натуре — я озверел. Такие моменты хочется навсегда вырвать из памяти, но максимум, что удается — это лишь заблокировать их на время, но не более того. Я склонился над трупом человеческой самки и, воя от отвращения, вцепился зубами в мертвую плоть. Чтобы не сойти с ума окончательно, я заблокировал на подсознательном уровне способность «считывать», оставив лишь охотничьи инстинкты, от которых никуда не деться. Это был второй раз в моей жизни, когда я вкусил мертвечины. Вот до чего можно пасть.
И за это я тоже отомщу.

Забавно, но протеане умеют летать. Вернее сказать — умели когда-то. Под шквальным огнем тонкие, почти прозрачные крылья уязвимы, и на войне ими предпочитали не пользоваться. Крылья считались чем-то личным, почти интимным. Я даже не помню, использовал ли я когда-либо их. Мне нужно было преодолеть последние метры шахты лифта, едва не ставшей моей могилой.

Измученный, сходящий с ума, покрытый толстым слоем смрадных ощущений, я почему-то решил взлететь. Мышцы, которые я никогда не напрягал, отозвались жгучей болью, когда я отчаянно вырвался наверх, в тот самый коридор, который почувствовал своей биотикой. Рухнув без сил на пол, я схватился, шипя и плюясь, за левое плечо. Его мне едва не сломало осколком скальной породы, когда я, почуяв, что на крыше лифтовой кабины осталось совсем немного груза, предпринял попытку вырваться наверх сквозь неё.
Захотелось спать. Просто разлечься на полу, прижавшись к стене, вытянуть ноги и провалиться в беспамятство. Но вначале меня скрутило приступом жесточайшей рвоты, а после я ощутил голод. Я рыскал в поисках еды, но, не имея не малейшего представления, где хранятся продукты, принялся вынюхивать.

Спотыкаясь о трупы убитых людей, саларианцев, азари, жнецовских отродий, я сам не знал, что творю. И в какой-то момент безумства и беспамятства, я учуял запах. Чей-то живой запах. Живой и знакомый. Когда-то, давным-давно, так пахла добыча. Я почти чувствовал биение их сердец.
Я продрал глаза и огляделся. Ноги принесли меня в какие-то офисные помещения — примитивные компьютеры, столы с растениями в горшках. И чье-то дыхание за закрытой дверью. Может они слышали меня, может нет. Опустившись на четвереньки, я подкрался поближе. Саларианцы — вспыхнуло в моем мозгу. Почему-то я проигнорировал тот факт, что мне уже было известно об их разумности. Голод. Голод... Голод!!!

Дальше началось безумие. Я ломился в дверь, сбивая кулаки в кровь. Без биотики не обошлось, и мне удалось её разломать. В тот момент, когда я ворвался внутрь комнаты, похожий на порождение человеческого ада, они закричали, завопили в голос, забившись в угол. Даже через закрытые каналы восприятия мне в голову ударил запах их бесконечного страха и смертельного ужаса. Настолько сильно бояться смерти может лишь разумное существо, знающее ценность своей жизни. Это пьянящее ощущение, доступное лишь высшим хищникам. Хотя кого тут называть высшим...

Вероятно, они были техниками. Потому что, защищая кого-то, кого я ещё не видел, но чувствовал, они вступили со мной в схватку. Они пользовались какими-то техническими умениями, которые я инстинктивно блокировал биотикой. Мне опалило лицо чуть выше правого верхнего глаза. Я перехватил руку со светящимся оранжевым лезвием, локтем ударил саларианца в лицо и впечатал ему колено в живот. От этого удара разлетелась цветными брызгами какая-то голографическая броня. Я развернулся вокруг своей оси, уводя саларианца за собой и закрываясь им от удара второго его собрата. Который, как ни странно, был несколько мельче и тоньше.
Я рванулся второму навстречу, пока первый падал на пол, отбил плечом скользящий удар и когтями наотмашь рубанул по открывшемуся горлу.

Что случилось в дальнейшем, я осознал лишь, когда пришел в себя, что случилось несколькими днями позже. Превозмогая очевидную боль, первый саларианец кинулся не на меня, а к напарнику. Вернее, к напарнице. От моего удара, разбившего ему затылок, он даже не уклонялся. Третьего я прикончил одним ударом и впился зубами в горло. Саларианская кровь потекла с уголков рта. Пятьдесят тысяч лет назад, когда эта раса ещё не была разумной, они успели послужить рационом для некоторых солдат Империи. Среди них был и я. Ощущение возврата в прошлое было опьяняющим. Но крови было мало. Я откинул легкое тельце и тяжело дыша, оперся спиной о стену и медленно сполз на пол.

В голове медленно прояснялось. В отличие от моего «завтрака» в лифте, здесь меня не мутило. Напротив, ощущение чего-то приятного медленно, но верно разливалось по внутренностям. Хотя я этого ещё не знал, люди называли такое ощущение «когда тебя отпускает». Это было как наркотик, но меня это не волновало. Я закрыл глаза.
Меня терзали какие-то видения во сне. Может воспоминания, может совесть за те или иные поступки, или травмированный мозг, кто его разберет. Так или иначе, проснулся я, чувствуя себя лучше, но все ещё испытывая тот страшный голод. Его надо было унять, и я точно знал, как именно.

Отредактировано: Архимедовна.
 

Комментарии (0)

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.

Регистрация   Вход