Горсть Пыли. Глава 26. Дикая смелость гибельного мгновения

Мало что Шепард ненавидела с такой страстью, как необходимость соблюдать постельный режим. Неважно, восстанавливалась ли она после простуды или огнестрельной раны (или же, очевидно, от множественных травм по всему телу вкупе с амнезией) — она никогда не была послушным пациентом. По ее мнению, кровать годилась для весьма ограниченного набора целей, и бесполезное валяние в постели ради выздоровления не входило в их число.

Довольно скоро Шепард убедилась, что на этот раз дела обстоят еще хуже. Когда она попросила планшет или инструметрон, то получила категорический отказ, а на ее просьбу позвать кого-нибудь из членов экипажа Чаквас лишь отрицательно покачала головой и вернулась к работе. Даже мольба — на самом деле завуалированный приказ — о сводке последних новостей осталась неуслышанной, и если бы при этом доктор не выглядела настолько расстроенной, Шепард бы разозлилась. Брукс по-прежнему оставалась под воздействием болеутоляющих, и медитирующая Самара сидела в ногах ее кровати — ноги скрещены, и все тело мерцает темной энергией. Интересно, соответствует ли это состояние отдыху в понимании юстицаров? Казалось, азари дремала, но Шепард не сомневалась, что если Брукс хотя бы вздохнет, это привлечет внимание ее надзирательницы. Шепард даже подумывала о том, чтобы попросить об общении СУЗИ, но та вела себя непривычно молчаливо и с самого ее пробуждения не произнесла ни слова. Можно сказать, рекорд.

А может быть, полный карантин, установленный доктором, распространялся даже на искусственный интеллект.

Шепард размышляла над этим, бесцельно листая «Одиссею», которую кто-то оставил на прикроватной тумбочке. Несомненно, это был Гаррус, но только еще тогда, когда он не смотрел на нее, как на омерзительное порождение «Цербера». На этот раз, однако, любимая история не успокаивала ее. Она никак не могла перестать думать о том, как долго тянутся десять лет. Она была без сознания — сколько? — неделю? две? Никто не рассказывал ей, но вряд ли прошло больше времени. И все же вся ее жизнь так сильно изменилась. Как сильно изменился мир Одиссея за его десятилетнее отсутствие? От волнения внутренности словно бы стягивались в тугие узлы, и, закрыв книгу на том моменте, где Одиссей, привязанный к мачте, слушал пение сирен, Шепард взяла другую.

Еще более необычный выбор — потрепанная копия «Алисы в зазеркалье» Льюиса Кэрролла. Медленно переворачивая страницы, Шепард задавалась вопросом о том, откуда взялась эта книга? Свою любимую и зачитанную едва ли не до дыр «Одиссею» она узнала сразу же, но эта книга была ей незнакома. Шепард была уверена, что читала эту сказку в детстве, но практически не помнила сюжета.

Черно-белые иллюстрации были раскрашены в разные цвета явно детской рукой, и юный художник не обращал внимания ни на контуры, ни на содержание. Порой волосы Алисы были рыжими, порой — темными. Некоторые картинки были полностью испорчены черными каракулями. Ни единая шахматная фигура не осталась белой или красной [в то время как в русском переводе этой книги шахматные фигуры белые и черные, в оригинале они были белыми и красными — прим. переводчика]. От нечего делать Шепард прочитала книгу от начала и до конца, после чего ее тревога усилилась.

«Если мир подлунный сам
Лишь во сне явился нам,
Люди, как не верить снам?»

вопрошали последние строки завершающего книгу стиха, и Шепард не знала ответа на этот вопрос. Она даже не была уверена, что хочет его знать.

Может быть, это кошмар, который она забыла, проснувшись, заставляет ее подсознательно нервничать?

Отложив книгу, Шепард уже собиралась попросить Чаквас о чем-то другом, что она могла бы почитать — она уже была даже согласна на скучные инструкции, старые отчеты или просроченные медицинские журналы — но доктор сидела за столом, уткнувшись лицом в сложенные на столешнице руки и, судя по звукам — практически храпу — спала. Шепард склонила голову и кашлянула, но старшая женщина даже не шевельнулась. Как и Самара.

Глубоко вдохнув, Шепард медленно расправила плечи. Ключица болела, но, скорее, как не до конца исцелившаяся, чем недавно сломанная. Движение поврежденного плеча вызвало легкую боль и непривычное напряжение, но ничего такого, что нельзя было бы потерпеть. Шепард улыбнулась, окрыленная успехом. Откинув одеяло, она оперлась ладонями по обеим сторонам от бедер и попыталась чуть приподняться. В ключице снова болезненно кольнуло, но этого было недостаточно, чтобы заставить ее остановиться. Выдохнув, Шепард немного сдвинула бедра назад, затем еще немного. Прошло, казалось бы, не менее столетия, но в конце концов она приняла сидячее положение: ноги вытянуты перед собой, спина ровная.

Доктор продолжала спать, Брукс — посапывать, Самара — слегка светиться.

Шепард нахмурилась и принялась изучать свои колени, слегка поводя ими из стороны в сторону. Как и в случае с ключицей и позвоночником, с коленями тоже было не все в порядке, но боль по-прежнему оставалась терпимой. Бывало и хуже. И, черт, даже если ноги и не вынесут ее веса, она уже в медотсеке, где ей сразу же окажут необходимую помощь. При мысли о том, что бы Чаквас на это сказала, Шепард усмехнулась. Наверняка, она услышала бы много бранных слов. Британских бранных слов. А затем ее долго будут хмуро прожигать взглядом, позабыв о том, как себя надо вести рядом с больным.

И все же игра стоила свеч.

Немало времени и усилий ушло на то, чтобы опустить поручень кровати и освободиться от множества проводов и трубочек, соединяющих ее тело с медицинскими аппаратами, и не вызвать при этом тревогу. Закончив, Шепард тяжело дышала, а лоб, к ее стыду, покрывала испарина. Сердце стучало в груди так, словно она бежала стометровку в полном обмундировании, а не всего-навсего пыталась справиться с больничной койкой. Облокотившись на приподнятую спинку, Шепард немного отдохнула, дыша глубоко и размеренно, пока пульс не замедлился, а дыхание не перестало напоминать отчаянные глотки воздуха утопающим.

Повернув голову, чтобы вытереть остатки пота о плоскую подушку, Шепард увидела, как двери медотсека открылись с тихим шипением. Она задержала дыхание, желая увидеть, кто посмел нарушить приказ доктора, но в помещение так никто и не зашел.

Спустя мгновение двери закрылись, и Шепард постаралась отделаться от ощущения горького разочарования.

Ее решимость, однако, никуда не делась.

Чересчур усердно она двинула правую ногу к краю кровати и едва не свалилась вниз от неожиданности, когда голос — женский турианский голос — позади нее сказал:
— На твоем месте я бы этого не делала.

Ухватившись за поручень с другой стороны, Шепард резко развернулась, отчего ребра пронзило острой болью. Турианка в инвалидном кресле смотрела на нее с интересом и скептицизмом, подперев подбородок рукой. Шепард открыла рот, покачала головой и снова закрыла его. Незнакомка тихо рассмеялась, и ее смех оказался так похож на смех Гарруса, что их родство стало очевидным даже без учета синих колониальных меток, четко видимых на ее лице.

— Я... э... заглянула в твою медицинскую карту, — продолжила турианка таким тоном, словно они давно были знакомы. Шепард предположила, что, возможно, так и было на самом деле, а она просто забыла об этом. Но вероятность того, что она забудет встречу с кем-то из родственников Гарруса, представлялась смехотворной. — С такими переломами твои ноги не в состоянии выдержать твой вес. Они просто снова сломаются, и тебе придется начинать процесс выздоровления с начала.

Шепард моргнула и склонила голову набок.

— Но откуда ты... Я не видела, чтобы кто-то заходил.

Турианка улыбнулась, что-то сделала свободной рукой и исчезла. Даже без помощи визора Шепард видела струение воздуха там, где заканчивался маскировочный плащ, но только потому что ожидала этого и знала, что искать.

— Неплохо, — признала она. — Ты модифицировала кресло?

Незнакомка снова появилась перед ней.

— А ты сумела избавиться от всех датчиков, не спровоцировав сигнал тревоги. Наверняка с инструметроном ты способна на все.

— Не напоминай. — Перегнувшись через поручень настолько, насколько позволяло ее травмированное тело, она протянула руку. — Я Шепард. Прости, если раньше не поприветствовала тебя как следует. Очевидно, я была не совсем... в порядке. Ты, должно быть, Солана. Добро пожаловать на «Нормандию».

Солана подалась вперед и крепко пожала руку Шепард. Несмотря на то, что глаза турианки не были голубыми, их выражение живо напомнило Шепард Гарруса, пытающегося решить какую-то проблему.

— Ты не помнишь нашу прошлую встречу?

— Боюсь, что нет.

— Но ты помнишь все остальное?

Шепард лишь беспомощно пожала плечами.

— Судя по всему, нет. Правда, никто не горит желанием мне что-то рассказывать о том периоде времени, что я провела в отключке. Я помню... частично помню последнее наступление, но после — ничего.

— А... — Солана вдруг замолчала и обвела взглядом помещение. Шепард заметила, что она дважды посмотрела на спящую Чаквас и погруженную в медикаментозный сон Брукс, прежде чем снова переключила внимание на нее. — Прости, ты бодрствуешь, а мой брат не рядом? Он вообще знает?

Попытка Шепард улыбнуться провалилась. Что бы сейчас ни отражалось на ее лице, это точно не было весельем. Да и с чего бы? В конце концов, она не ощущала особой радости. Оставалось только надеяться, что она не выглядела настолько больной, насколько чувствовала себя.

— Я не зря планировала побег. Решила, что раз уж он не хочет приходить ко мне, то...

Солана покачала головой с открытым ртом.

— Невероятно. Невероятно! — Переместив кресло так, чтобы оно оказалось между кроватью Шепард и еще одной никем не занятой, Солана поднялась, опираясь на здоровую ногу и поручень койки. — Тогда давай, — настойчиво предложила она. — Ты не в состоянии идти, но можешь воспользоваться креслом. Как думаешь, твои руки справятся с задачей? — Шепард кивнула. — Отлично. Хорошо. Я все объясню доктору, когда она проснется.

Солана бросила наполненный теплотой взгляд через плечо на Чаквас, и Шепард повторила его. Теперь старшая женщина открыто храпела, при этом с каждым выдохом локон упавших на лицо волос отодвигался в сторону, а с каждым вдохом — возвращался на место.

— Если она разозлится, скажи, что я украла кресло, — предложила Шепард. Перемещая ноги так, чтобы они свисали с кровати, она ощущала довольно сильную боль. Солана была права: они не готовы были держать ее вес. Возможно, вскоре, но не сейчас. Все еще держась за поручень, турианка сумела дотянуться до панели управления и опустила койку до такого уровня, что Шепард просто пересела на кресло, помогая себе руками. Устроившись поудобнее, она с радостью осознала, что и плечо, и ключица не доставляют ей особых проблем. — Я уверена, что она поверит.

Солана хохотнула.

— Да уж наверняка, — согласилась она, а затем посмотрела на нее таким знакомым внимательным взглядом, который Шепард уже начала считать особенностью их семьи. — Рада наконец познакомиться с тобой, Шепард.

— Взаимно, — ответила та и расслабилась, когда Солана искренне улыбнулась.

Поразительно, как много эмоций вызывает улыбка, когда не видишь ни одной в течение очень долгого времени.

***

Казалось невероятно странным находиться перед дверью в свою каюту и сомневаться в том, стоит ли входить. Точно так же странно было перемещаться по третьей палубе на инвалидном кресле под маскировочным плащом. Не то чтобы ей встретилось много народу — очевидно, команда «Нормандии» была не полностью укомплектована. Шепард постаралась не думать о том, что это может означать в свете недавно закончившейся войны. Столовая была пуста, и, обогнув угол, она увидела, как Кайден вышел из лифта и направился в сторону наблюдательной палубы. Шепард уже собиралась что-нибудь сказать, но потом передумала: ей не хотелось, чтобы ее заставили вернуться в медотсек, прежде чем она поговорит с Гаррусом.

Не давая себе возможности передумать, она с силой ударила по кнопке открывания двери, и это движение отозвалось болью в поврежденном плече.

Гаррус сидел за ее столом спиной к ней и что-то изучал на планшете. Повсюду виднелись его вещи, и Шепард улыбнулась — в течение нескольких месяцев она говорила ему чувствовать себя как дома («Моя до смешного огромная каюта — твоя до смешного огромная каюта»), но каждый раз он приходил и уходил, не оставляя за собой никаких следов, кроме, разве что, обертки от питательного батончика.

Стоило ей заметить, что все до единой ее рыбы живы, как ее глаза наполнились слезами. Даже дурацкий угорь, не принимающий заботы ВИ. Оди по-прежнему сидел в своем стеклянном боксе на полке у Гарруса над головой. Увидев ее, он пискнул и спрятался в свой домик. Слава Богу.

— Не сейчас, Солана, — пробормотал Гаррус, не поднимая головы. Он тихо выругался, и на мгновение Шепард показалось, что он вот-вот швырнет планшет в ее стеклянный стеллаж с моделями кораблей. — Я перепробовал все известные мне шифры, использовал все гребаные программы шифрования, но мы все еще понятия не имеем, что содержат сообщения, посылаемые «Империей». Или кому они были предназначены. Или что они могут означать.

— Знаешь, если ты мне все расскажешь и дашь инструметрон, я, возможно, сумею помочь.

Шепард ожидала чего угодно в ответ, но только не нацеленного на нее пистолета в руках разъяренного турианца. Не отводя взгляда, она подняла руки, демонстрируя, что в них ничего нет.

— Гаррус, — сказала она, — это я.

— Это кресло моей сестры.

— Да, и она мне его одолжила. Я собиралась идти пешком.

Он опустил пистолет, но не убрал его.

— Ты же меня знаешь, — продолжила она с вызывающими нотками в голосе. Жвалы Гарруса двинулись — хорошо, значит, он услышал это. — Я терпелива, но до определенного предела. К тому же она сама предложила.

Гаррус снова шевельнул жвалами, но на этот раз раздраженно.

— Ты ранена.

— А ты меня избегаешь. Что, по-твоему, мне оставалось делать?

Он покачал головой и сел в кресло, развернув его так, что теперь они находились лицом к лицу. Подавшись вперед, он положил локти на колени, так что его ладони свесились между ног. Он по-прежнему сжимал оружие в одной руке. Шепард прикинула, как трудно будет отобрать его у него, но пока решила ничего не предпринимать: в данный момент он был быстрее ее, а ей вовсе не хотелось снова видеть дуло пистолета, направленное ей в голову.

Она облизнула губы.

— Я что, клон?

— Нет, — ответил он, однако сделал это слишком быстро и не глядя ей в глаза.

— Но ты опасаешься, что я могу им оказаться.

Это был не вопрос, и он не ответил — в этом не было нужды.

— А что случилось со старым добрым «Ты настоящая. Может быть, немного более сумасшедшая, но настоящая»?

Гаррус дернулся так, словно она ударила его.

— Гаррус, — сказала Шепард, даже не пытаясь скрыть прозвучавшую в этом слове мольбу.

На мгновение он посмотрел на нее, а затем снова отвел взгляд. Интересно, какие тайны о ней выдал ему его визор? Наверняка ее пульс учащен. Черт, это он, должно быть, и сам слышит. Но он так и продолжал молчать, а в ее распоряжении не было ничего, что позволило бы ей оценить его состояние. Язык его тела говорил ей лишь, что он устал, опечален и не позволит ей помочь ему.

Передвинув кресло ближе к Гаррусу, так что их колени практически соприкасались, Шепард медленно протянула руку и сжала запястье той его руки, в которой он все еще держал пистолет. Он попытался высвободиться, но она лишь усилила захват. Она держала его не так крепко, чтобы причинить боль или побудить применить к себе силу, но достаточно крепко, чтобы продемонстрировать серьезность намерений.

— Шепард...

Что ж, он назвал ее по имени — уже что-то. Немного, но что-то.

Не обращая внимания на боль в плече, она подняла его руку. Его пальцы сжались вокруг рукояти оружия, но он не поднял его. На мгновение ей показалось, что он вот-вот выпустит пистолет. Она продолжала крепко держать его.

Шепард с трудом сглотнула в напрасной попытке увлажнить вдруг пересохшее горло.

— Если ты думаешь, что я... что со мной что-то не так, что я представляю опасность для тебя, для команды, для «Нормандии»...

— Шепард...

— Мы не лжем друг другу, — напомнила она, проклиная себя за то, как дрогнул ее голос на последнем слове.

Только тогда он встретился с ней взглядом, и она сразу же пожалела об этом. Видеть горе в его глазах было больнее, чем получить удар кулаком в живот. Она подалась вперед и прижалась грудью к оружию, чье дуло теперь смотрело ровно в то место, где билось ее сердце. Она молча считала про себя вдохи: один, второй, третий.

Свободной рукой Гаррус накрыл ее сжатые пальцы и мягко заставил убрать их. Затем он положил пистолет на стол и снова посмотрел на нее.

На этот раз их колени соприкоснулись. Он продолжал держать ее руку, и его длинные пальцы сомкнулись вокруг ее более коротких и тонких.

Однако когда он заговорил, она услышала, что горечь по-прежнему звучит в его субгармониках.

— По правде говоря... По правде говоря... я не знаю, Шепард. Я не знаю.

— Ну, я полагаю, начало положено, — ответила она, на этот раз не препятствуя слезам, потекшим по ее щекам, стоило ей закрыть глаза.