Мы теперь в Discord
Почему Жнецы напали внезапно? Почему не сработал Арктурский кордон? Почему правительство дало себя уничтожить? Почему военные оказались не готовы к встрече флота синтетиков, хотя на тот момент война уже шла в батарианских системах? Почему сейчас служащие бегут с флота? Почему из всех воевавших рас голодают только люди? Почему Хакет, получив власть, первым делом объявил о политической реформе, начав ломать существовавшую тридцать лет систему Альянса? Эти и сотни других «почему» разом проникали в инертное и привыкшее к безразличию сознание обывателей, совершенно внезапно обнажив перед ними всю сложность и неприглядность окружающего мира. Существовавшая на тот момент система не ставила во главу угла широкие воззрения, поэтому ее идеи не только не могли дать ответы на эти вопросы, но и не подразумевали их существования. Именно поэтому, хотя, впрочем, и по причине военных провалов, возвращение их противников из тени стало возможным.
Декабрьские выборы, закрепившие уверенную победу «Истины», были лишь репетицией будущей президентской гонки. Лидеры консервативной партии прекрасно отдавали себе отчет в том, что их успех был достигнут, в первую очередь, из-за провальной политики «Свободного Человечества» и дискредитации ее лидеров в глазах граждан. Сама программа, с которой они шли на выборы, отличалась от предложений ультралибералов только частностями и не содержала никаких значительных расхождений, что позволило одержать верх, но ни в коем случае не устраивало руководство партии. Им нужны были реальные изменения, нужен был надлом — мощный и коренной. Тщательно проанализировав характер всех происходящих событий, они решили начать действовать именно в новой гонке, поскольку прекрасно понимали, что время уходит.
Двадцатого декабря в Гельзенкирхене шел снег. Рихард Кройс — кандидат от «Истины» — начинал предвыборную гонку в родном городе под взором тысяч голодающих немцев. Небольшой городок, стремительно поднимаемый из руин трудолюбивыми жителями, прильнул к экранам недавно заработавших телевизоров. Наполовину закрытая «Фельтинс-Арена» с переполненными доступными секторами ярко встречала своего уроженца шквальными аплодисментами. Он начал свою речь с ожидаемой критики Гуэрты, что сразу было воспринято положительно, и публика, чье внимание было уже завоевано, внимательно слушала, когда тематика начала плавно меняться.
— Я немец, — говорил Кройс, — моя мама всю жизнь работала в этом городе обычной школьной учительницей, мой отец — не родитель номер два, а именно отец — отдал сорок лет своей жизни службе в полиции. Я был воспитан этими замечательными людьми, и теперь, когда я стою здесь и разговариваю с вами, я понимаю, что воспитан правильно. Мое внимание никогда не заостряли на достижениях нашего народа, но я знаю о великих трудах Гегеля и Канта, о прекрасной музыке Вагнера и Штрауса, об исключительных произведениях Гете и Шиллера. Скорее вопреки, чем благодаря существующему режиму, я могу гордиться тем, что я их соотечественник, и каждый раз прикасаясь к их бессмертным трудам, чувствовать свою общность со всеми этими замечательными людьми… И знаете, что?.. Я не стыжусь этого.
Это и был тот самый надлом, которого так хотели консерваторы; впервые они публично озвучили все те мысли, за которые раньше их могли назвать не иначе, как сумасшедшими. Выступление Кройса продолжалось два часа, и очень часто пронзительный декабрьский ветер доносил до вечернего города возгласы восхищения; порой, когда кандидат затрагивал глубинные вопросы, осуждая то, что никогда нельзя было осуждать, стадион затихал и, не веря собственным ушам, зачарованно слушал. Это была не агитационная речь и не представление программы; Кройс специально обходил эти вопросы, стараясь бить в самую суть. Он озвучивал те самые вопросы, которые были на языках у людей.
— Главный вопрос, на протяжении всей жизни преследующий человека, — «кто я такой?» Сегодня на него дают один простой ответ: ты личность, ты индивид. Хорошо, но тогда возникает следующий вопрос: что я за личность, в чем суть моего существования? И вот здесь нам говорят, что мы просто биологическая субстанция, очищенная от всяких идентичностей и существующая исключительно ради удовлетворения своих физиологических потребностей. Мы рвемся за пределы Земли, основываем колонии, взаимодействуем с другими расами, но все это абсолютно лишено смысла, пока мы толком не разберемся в себе. Именно поэтому многие люди, улетая с Земли, принимают инопланетную культуру, носят инопланетную одежду, предпочитают инопланетную пищу, даже если она им не нравится. Сегодня мы отлично знаем историю Мигрирующего Флота, труды Ильвиры Пафос, основы религии Хранителей, но мы забываем о самих себе. Мы забываем про чудесную музыку Моцарта, про великолепные умозаключение классиков немецкой философии, про феномен русской литературы и про основы собственных конфессий, которые дают ответы на многие насущные вопросы. Но и тут нам начинают говорить, что все нормально, все так и должно быть, человечество двигается в верном направлении, и остается освободиться только от одной формы идентичности — человеческой. Отсюда и возгласы, что все расы одинаковы. Я считаю иначе. Я считаю, что нам нужно помнить о своих корнях, отдавая им безусловное предпочтение, и при этом использовать инопланетный опыт только в тех его видах, которые не противоречат нашему укладу. Мы должны переосмыслить все свои достижения за последнее столетие.
По масштабу произведенного эффекта эта речь была сродни Фултонскому выступлению. Кройс публично осудил пороки многих псевдогуманистов, а в конце пообещал освободить людей от «оков ультралиберализма». Этого было достаточно, чтобы его начали ненавидеть все сторонники старого пути.
Однако настоящая буря разразилась лишь тогда, когда широкой огласке была предана программа кандидата от «Истины»; именно тогда привыкшее к инертному однообразию общество убедилось, что Кройс действительно намерен действовать самым решительным образом. Выяснилось, что, помимо горячих вопросов (однополые браки, феминизм, легализация зоофилии, понижение возраста сексуального согласия), где консерваторы постоянно придерживались традиционных взглядов, Кройс предлагал мощную перекройку всей общественной модели. Главным образом, речь шла о социально ориентированной политике государства, в том числе об активном участии его в экономике. Кандидат предложил скупить акции разорившихся во время войны компаний, в том числе таких гигантов, как «Экзо-Гени», «Байнери Хеликс», «Розенков», «Синтетик Инсайтс». По сути, это была национализация. Мало того, они хотели запретить частникам освоение новых планет без соответствующего согласованиями с государством, ссылаясь на огромную людскую цену, которую не платил никто в период своих первых шагов в Галактике. Вот это уже был шок; некоторые люди по несколько раз перечитывали скандальные пункты, не способные поверить в реальность происходящего. Гельзенкирхенская речь, которая поначалу казалась не чем иным, как демагогией, получила самое реальное обоснование, и, значит, не было никаких сомнений в действительности желания бывшего скромного чиновника с Уотсона круто повернуть развитие Альянса в другую сторону.
Разразилась небывалая несуразица. Две народные волны схлестнулись в небывалых интеллектуальных поединках. Колыбель человечества не помнила такого десятки лет; практически на всех уровнях — от баталий обычных пользователей экстранета до официальных дебатов кандидатов в президенты — шли постоянные споры и жаркие обсуждения стремительно развивающихся событий. Улицы уцелевших городов наполняли толпы демонстрантов, во всем поддерживающих старую идеологию: представители агрессивно настроенных меньшинств, малые предприниматели, деятели современного искусства, сторонники инопланетного пути развития и многие другие приверженцы ультралиберальных идей проводили бесчисленное количество протестных шествий. Иногда к ним навстречу выходили консерваторы, и тогда не обходилось без столкновений — в дело приходилось вмешиваться полиции. Шествия, митинги, манифестации как с одной, так и с другой стороны обнажали наболевшие проблемы, которые считались решенными и забытыми. На съемочных площадках интеллектуальных шоу, которые стали ареной для противостояния двух сторон, разразились самые жаркие споры, порой переходящие к открытым оскорблениям. Вышедшие из тени консервативные мыслители, которых раньше высмеивали и клеймили самыми последними словами, почуяли живительное дуновение ветра перемен и, расправив плечи, с головой бросались в горнило интеллектуальных сражений. Они были счастливы встретиться лицом к лицу со своими оппонентами, открыто бросая перчатку старому укладу и его идеологам, унижающим их на протяжении десятилетий. Сторонники «Свободного человечества» приняли вызов.
Блестящий журналист «Новой газеты», кандидат философских наук и один из самых убежденных сторонников курса Гуэрты — Максим Ростовкин — постоянно посещал практически все шоу, куда его приглашали, и отчаянно бился со своими оппонентами. Он прекрасно понимал всю судьбоносность происходящих событий и делал все для того, чтобы обеспечить своему кандидату успех.
— Вы вообще понимаете, что хотите сделать? — нападал он на одного из сторонников «Истины» — Марка Штаульберга. — Только благодаря активному привлечению частного капитала Альянсу удалось взять такие огромные территории и в кратчайшие сроки освоить их. Вы забыли, как медленно шло освоение космоса в период преобладания космических агентств и какими быстрыми темпами началось продвижение человечества, когда дали дорогу частникам? Та стратегия, которая делала ставку на крупные корпорации, позволила удержать Шаньси, выиграть борьбу с батарианцами в Скиллианском пределе, стать одной из самых крупных колониальных держав Галактики, практически в два раза превысив количество владений Саларианского Союза, которого вы сейчас называете чуть ли не всесильным. Корпорации полностью берут на себя обязательства по материальному обеспечению, созданию инфраструктуры и строительству оборонительных сооружений. Зачем вы плюете в колодец, из которого пьете?
— Обращаясь к инопланетному опыту, вы сами себя ловите, — улыбался в ответ Штаульберг. — Действительно, у других рас намного меньше колоний, и это вызвано как раз тем, что они последовательно осваивали каждый мир, сначала закрепляясь там, а уже потом двигаясь дальше. У нас же сейчас имеются случаи, когда на планете живут пятьсот человек, вся деятельность которых направлена исключительно на работу во благо компании. На таких планетах отсутствуют должные условия проживания, там не налажен быт, полностью отсутствует социальная инфраструктура, а о безопасности я вообще не буду говорить. Перечисляю: Новерия, Ферос, Горизонт, Путь Свободы, Беннинг…
— Не надо винить в этом частников. Это ваш Альянс должен был защищать этих людей…
— Не наш, а ваш, — перебивал в ответ консерватор. — Мы в это время сидели на своих кафедрах и не имели никакой возможности говорить, а вы находились в зените славы, и в результате ваше ультралиберальное правительство привело вот к такому бардаку. Посмотрите на турианские колонии — они в отличном состоянии! Саларианские колонии тоже процветают. Я убежден, что частные корпорации всегда заинтересованы исключительно в обогащении, и поэтому они всегда будут жертвовать интересами граждан Альянса.
— Вы противоречите сами себе. Этими мерами вы собственными руками создаете мощнейшую корпорацию невиданных доселе масштабов. Вы считаете, что с такой властью Альянсу будет дело до забот своих граждан? А как насчет эффективности управления, которое сильно страдает в том случае, когда все приказы отдаются из одного центра? Вы пытаетесь применить старое миропонимание в реальных условиях космической эры. Вы тянете человечество в пещеры, а значит, губите и себя, и нас.
— Не надо этого пафоса, господин Ростовкин. И лукавить тоже не надо. Вы прекрасно знаете, что у турианцев и саларианцев приказы отдаются из одного центра. Их системы работают весьма эффективно, что, кстати, особенно заметно стало сейчас.
— У нас другая культура.
— Это вы мне говорите?! — почти вскрикнул Штаульберг. — Право, я не ожидал. Впрочем, вы конечно правы, культура у них другая. И именно поэтому «Истина» предлагает построить систему с высокой долей государственного участия в рынке, а не с полным его доминированием.
Кандидат от «Свободного Человечества» Майкл МакГоун увидел в столь откровенной риторике своих оппонентов шанс. Он и его сподвижники понимали, что своим «переосмыслением» консерваторы выступают не просто против старого режима, но и против того уклада жизни, который стал привычным для большинства людей. Идеология индивидуализма, или, как ее назвал Кройс, «идеология отсутствия идеологии» на протяжении столетий безальтернативно существовала на Земле, к ней привыкли и ее любили. Ее почитали очень многие, и это безусловно давало ультралибералам преимущество в борьбе с «Истиной». Этот фактор во многом даже сводил на нет явные провалы старого режима в прошлом. МакГоун этим пользовался.
Он начал свою компанию с Токио.
— Сегодня они говорят, что мы живем неправильно, — говорил он своим японским единомышленникам. — Они обращаются к великим человеческим умам, пытаясь выразить свою любовь к нашему народу, и скрывают истинные цели за ширмой заботы о людях. Но почему я, сильный и самостоятельный человек, должен слушать их и позволять им вмешиваться в мою жизнь? Я взрослая и независимая личность, и мне решать, как и кого слушать, у меня есть права, и я волен делать все в рамках закона. Человечество в течение десятилетий развивалось, последовательно освобождаясь от предрассудков и архаичных представлений о жизни. Теперь, когда само состояние сознания достигло такого уровня, что мы практически не обращаем внимания на такие недостатки, как неоднородность и гендерное несовершенство человека, нас тянут обратно в фашизм, шовинизм, архаизм, традиционализм и требуют радикализации наших умов. Они хотят, чтобы мы перестали учиться у инопланетян. Это странно, потому что каждый здравомыслящий человек прекрасно понимает, что другие народы намного старше и умнее нас. Поэтому сама идея какого-то противостояния не только утопична, но и смертельна. Я не вижу никакой беды в том, что будущее человечества в выработке единой культурной линии с другими расами.
Насилие не заставило себя долго ждать. Тридцатого декабря в Сиднее толпа демонстрантов, выступая перед местным офисом «Истины», растянули огромный баннер с изображением Кройса в виде Гитлера, также на площади очень часто звучали антинацистские лозунги, самым популярным из которых был возглас: «Нет четвертому рейху!» В дело вмешалась полиция, мирно распустив толпу по домам. Однако, когда на следующий день либералы вышли повторно, по мере продвижения по Дрюитт-стрит они встретились с оппонентами, идущими в сторону офиса «Свободного Человечества» с баннером, где МакГоун был изображен в виде азари. Очевидцы говорили, что в толпе были провокаторы и именно ими были предприняты все действия для развязывания драки. Непонятно также, как две демонстрации оказались в одном месте, причем двигаясь навстречу друг другу. Новый год для Сиднея был омрачен гибелью тринадцати человек и исковерканными жизнями десятков австралийцев; начавшаяся на просторной улице драка быстро распространилась на весь округ, втягивая в свою бесконтрольную стихию все новых и новых людей. Практически уничтоженная войной полиция ничего не могла сделать в этой сумятице — настолько велик был масштаб беспорядков, и только когда на улицы вышла армия, народ удалось успокоить. Последствия этого ужасного события вскоре почувствовались в Америке, Европе и России, где произошли схожие беспорядки, которые тем не менее были не такими масштабными и быстро подавлялись органами правопорядка. Вести о них приходили в штабы соперничающих сторон вместе с предварительными опросами населения, из которых стало понятно, что ультралибералов все-таки больше.
Для Кройса и его команды это стало очевидным с самого начала, и хотя сам он был немцем, причем глубоко уважаемым в интеллектуальных кругах самой Германии, этнического происхождения было отнюдь недостаточно, чтобы получить голоса. По регулярно проводимым опросам населения его позиции были заведомо проигрышными в Европе, Океании, бывшей Канаде, Японии и прочих странах, где идеи МакГоуна имели ощутимый перевес. Зато «Истину» полностью поддерживали колонии, которые постоянно жили в страхе нападения и винили в собственной незащищенности Альянс. Колонисты совсем не верили в верность курса Гуэрты и всех его единомышленников и, хотя они больше всего испытывали влияние инопланетной культуры, это не сказывалось на их готовности проголосовать за любую силу, выступавшую против идей «Свободного Человечества». Вся ирония этой ситуации заключалась в том, что и Кройс, и МакГоун прекрасно понимали, что реальной власти на Земле у них никогда не будет. Их основной род деятельности — это управление колониями и представление человечества в галактическом сообществе в то время, как колыбель человечества по-прежнему управлялась ее народами. Формально все разговоры о человеческой сущности были лишены практического содержания, поскольку ту же социальную и культурную политику определяли страны. Однако характер всего прогрессивного формировали все-таки политики Тегерана, и хотя любые нововведения могли быть заблокированы законодательством той или иной страны, ни один институт не имел такого влияния на умы людей, как Альянс Независимых Систем. Затронув обозначенные темы на таком высоком уровне, Кройс вскрыл болезненный нарыв, поэтому значимость первых президентских выборов лежала скорее в философской, нежели в политической плоскости.
Серьезное обсуждение международной ситуации началось только после Манновайского саммита. Хотя оба кандидата с самого начала своих кампаний прямо заявляли, что безусловным приоритетом для них являются дела внутренние (а МакГоун вообще старательно избегал любых разговоров о развивающейся в Галактике ситуации), на последних дебатах десятого января именно внешняя политика была главной темой дискуссии. Канадец очень четко и последовательно доказывал необходимость принятия «программы Коррах», аргументируя это острой нуждой в той помощи, которую могли бы предоставить саларианцы. Он объяснял, как все положения программы подходят к человеческой ситуации, и показывал возможный результат — скорейший выход из кризисного состояния и конец голода на Земле. Кройс не стал с этим спорить, он только спросил о судьбе десяти тысяч кроганов, восстанавливающих западную Европу, и об отношениях с Тучанкой и Палавеном. Позиция «Свободного человечества» в этом вопросе была сформулирована четко: турианцы повторяют саларианскую ошибку времен рахнийских войн, и они непременно одумаются после того, как кроганы будут изолированы абсолютным большинством цивилизованных рас. Сами выходцы с Тучанки — примитивные дикари, рвущиеся в Галактику и паразитирующие на свободных народах, потому вести переговоры с ними надо как с дикарями. Однако, когда речь заходила о батарианцах, МакГоун начинал явно теряться; с одной стороны, он прекрасно понимал, что Сур’Кеш сближается с Кхар’Шаном (параллельно на Манновае проходили двусторонние переговоры между Линрон и Нараком), и Альянсу неизбежно придется двигаться в Скиллианском пределе и в туманности Исхода. С другой стороны, он не мог сказать что-то против батарианцев, поскольку в таком случае он автоматически выступал против Сур’Кеша и, что самое страшное для любого прогрессиста, против Тессии. Он отчаянно балансировал между изначально взятым идеологическим направлением и интересами Альянса, что умные люди сразу смогли разглядеть.
Один из таких людей — адмирал Стивен Хакет — вернулся на Землю еще девятого числа, поэтому дебаты мог видеть вживую. Он с самого начала проявлял огромный интерес к разворачивающейся предвыборной гонке, внимательно присматриваясь к каждому из кандидатов, вникая в их идеи и составляя свое мнение. Выбор он сделал практически сразу, но совершенно сознательно не говорил об этом публично; скорее всего, именно последние дебаты заставили его поменять свою точку зрения.
Он появился перед камерами в парадном мундире и с орденами. Маленькая съемочная студия ANN, предназначенная для гостей совсем иного уровня, была сплошь заставлена съемочной аппаратурой, а единственными зрителями адмирала были лишь три оператора — сотрудники компании. Обращение не транслировалось в прямом эфире и не показывалось по телевидению, через час после записи оно появилось на сайте холдинга, где все желающие могли ознакомиться с ним в случае возникновения такого желания. Он говорил как всегда угрюмо, сухо и предельно четко:
— Сначала я хочу сказать, что не в моих правилах публично поддерживать какую-либо из сторон в борьбе за высокий государственный пост. Как военный человек, я привык работать с тем, что имеется, даже если власть некомпетентна в сфере обороны. Я никогда не придерживался какой-либо идеологической линии, никогда не входил в какую-либо партию и никогда не занимался пиаром. Но сейчас я в первый и последний раз хочу сделать исключение и поддержать Рихарда Кройса — кандидата от «Истины». Сейчас я обосную свою позицию.
Он начал с отвратительного состояния вооруженных сил, указывая причиной небоеспособности три фундаментальных просчета прошлого режима: уничтожение военной науки, отказ от создания армии и отвратительную систему составления контрактов служащих. Адмирал подробно и исчерпывающе разъяснял каждую из названных позиций, не оставляя оппонентам пространства для придирок; он говорил очень убедительно и спокойно, хотя все прекрасно понимали, что за долгие годы молчаливого согласия у него многое наболело. Хакет в пух и прах разнес все аргументы по необходимости принятия «программы Коррах», обвинив МакГоуна в неумении мыслить стратегически.
— Помимо очевидных плюсов в виде кредитов и торговых соглашений, мы получаем значительное усиление роли Саларианского Союза, который сразу по окончании войны получил такой уровень превосходства над остальными расами Галактики, которого не было ни у кого за всю историю Цикла. Если господин МакГоун считает, что саларианцы поделятся с ним могуществом, то он сильно ошибается — гегемоны никогда ни с кем не делятся. Кроме того, он старательно избегает батарианской темы; похоже, он сам не понимает, как можно одновременно дружить и с ними, и с саларианцами. Очевидно, что для Линрон Гегемония куда более привлекательный партнер, чем мы, и на то есть ряд причин — от более гибкой экономики до отсутствии конкуренции в тех отраслях, которыми занимаемся и мы, и саларианцы — я имею в виду генную инженерию и производство имплантатов. Как в данном контексте будет решаться вопрос со Скилианским пределом, мне непонятно.
Его выступление длилось сорок минут. В самом конце своей речи Хакет все-таки не сумел сдержать эмоций, поддавшись сентиментальным порывам. Он вдруг опустил глаза на стол, поменялся в лице и начал говорить каким-то другим, уставшим голосом:
— Я служил Альянсу сорок лет. Все это время я наблюдал за тем, как рушат старую систему подготовки и воспитания офицеров; за тем, как отправляют тысячи беззащитных колонистов в чуждый космос, заведомо зная, что защитить их наш флот не сможет; за тем, как, стремясь войти в Совет, мы начали во всем подражать инопланетянам. Я помню, как дети первого поколения колонистов не воспринимали себя как людей, полностью теряя связь со своими корнями. Многие мои товарищи, видя это, уходили в «Цербер». Страшно признаться, но я их понимаю. Мне тоже предлагали уйти. Я остался, так как понимал, что это не выход. Я верил, что рано или поздно найдется та сила, которая сможет сломать оковы индивидуализма и, напомнив людям, кто они такие, вернет человечеству его прежний облик. И тогда «Цербер» больше никогда не достигнет былого могущества, потому что будет искоренена причина его появления… Я сегодня сижу здесь и говорю эти слова, потому как вижу, что господин МакГоун не сделал выводы из ошибок Гуэрты, и он будет продолжать придерживаться «идеологии отсутствия идеологии», проводя глобализацию только ради глобализации и превращая человека в азари.
Адмирал неожиданно прервался. Ему было сложно говорить, это здорово бросалось в глаза. На лице старика читалось непонятное чувство — смесь надежды и неверия, которое очень сильно тяготило его душу, мешая твердо говорить.
— Мы живем во время полной утраты нравственных ориентиров. Сейчас у нас есть шанс все исправить, но если мы его упустим… — он вновь прервался, — точка невозврата будет пройдена.
Галактика увидела совсем другого Хакета. Это был уставший старик со сморщенным лбом и потемневшими от разочарований глазами. Он давал свое последнее, генеральное сражение на самом важном поле боя, и это был завершающий аккорд его карьеры. Пятнадцатого января он подал в отставку.
Появившееся на сайте ANN видеообращение сразу возымело действие. Его тут же взяли на телевидение, повторяли на различных ток-шоу, обсуждали, разбирали, ругали, восхищались и ненавидели его. Ни Кройс, ни МакГоун никак не отреагировали на выступление адмирала, зато их сторонники здорово обрадовались такой возможности наброситься друг на друга. Общество смаковало последние дни шума перед судьбоносным голосованием.
Несмотря на все игры со временем, Земля делает полный оборот вокруг своей оси за сутки. Уникальность всех выборов в руководящие органы Альянса заключалась в круглосуточном голосовании, осуществляемом по мере движения светила с востока на запад. Постепенно в Тегеран приходила информация с избирательных участков о предварительных результатах голосования. С неподдельным интересом смотрели люди на обновляющиеся данные, смеясь, нервничая, хватаясь за сердце, ругаясь или просто презрительно махая на все рукой. Гонка действительно была драматичная: в зависимости от специфики региона вперед вырывался то Кройс, то МакГоун, то они шли вровень, то кто-нибудь отрывался, но соперник опять догонял; в конце концов, после Европы и Северной Америки кандидат от «Свободного Человечества» лидировал на пять процентов. Утром пятнадцатого числа, когда все результаты были приблизительно известны, оставалось учесть только информацию с дальних колоний и различные отставшие данные, которые, как известно, никак не могли повлиять на результат, поскольку отставание в пять процентов уже не отыгрывается. Однако ни Кройс, ни МакГоун не спешили расстраиваться или торжествовать, поскольку прекрасно понимали, что была еще одна особенность, которую необходимо было учитывать.
Существовала определенная специфика. На самом деле отнюдь не все страны планеты Земля имели такую политическую систему, которая позволяла бы им голосовать в классическом понимании этого термина. В таких странах, как Китай, где власть формировалась принципиально иначе, решение принималось Всекитайским Собранием Народных Представителей (ВСНП). Чтобы органично встроить эту систему в общую картину, результаты голосования двух тысяч девятисот семидесяти девяти депутатов в соответствующей пропорции делились на все население страны, а потом эти цифры отправлялись уже в Тегеран. Объявлялись они только после закрытия последнего избирательного участка на западе. За Кройса проголосовали две тысячи один депутат — это эквивалентно приблизительно одному миллиарду китайцев и почти девяти процентам всех людей. Консерваторы победили.
Пробки из под шампанского взлетали под потолок просторного выборного штаба немецкого кандидата. Сторонники Кройса кидались в объятия друг друга, обнимались, смеялись и плакали от счастья; сам новоиспеченный президент тут же отправился к избирателям, где почти час выступал с обещаниями верой и правдой служить всем людям. Он упомянул, что ему довелось руководить самым крупным человеческим институтом в очень тяжелое время, и его решимость не иссякнет перед лицом новых вызовов. Ему рукоплескали и кидали цветы.
МакГоун принял поражение очень достойно, в отличие от своих сторонников, которые стали говорить о скором наступлении фашизма и повсеместного шовинизма, он нашел в себе силы поздравить Кройса и выразить надежду в плодотворной совместной работе. Конечно, он отпустил несколько критичных фраз в адрес несовершенной избирательной системы, позволяющей одной стране доминировать над мнением остальных, но сути эти претензии не меняли. Он сдержанно успокаивал сторонников, а за окном национальная гвардия и полиция с трудом сдерживали тысячи сеющих беспорядок людей. Для этих граждан случилась трагедия.
Пятнадцатое января навсегда вошло в человеческую историю, как день появления полярного мнения на Земле. По идеологии «Свободного Человечества» был нанесен ощутимый удар, у нее появился сильный и умный противник, которого поддерживала половина граждан Альянса.
— Я заявляю со всей ответственностью: мы будем поддерживать Альянс во всех начинаниях, — говорил в официальном обращении народу председатель КНР. — Впервые за тридцать лет у человечества появилась реальная возможность двигаться в другую сторону, сохраняя при этом все достигнутые успехи. Впервые за тридцать лет власть получили люди, предложившие кардинальное преобразование почти всех сфер жизни и пересмотр всех решений прошлого правительства. Это наконец-то случилось… ибо так… решила Поднебесная.
Надлом случился.
***
Джим Дилсон уже почти десять минут сидел за удобным столиком «Приюта странника», попивая крепкий эйфий и регулярно посматривая на часы. Вокруг царило обычное для таких мест оживление — от посетителей как всегда не было отбоя, а грациозные танцовщицы радовали взоры падких на внешние эффекты посетителей изящными движениями своих гибких тел. Отражаясь в окнах небоскребов огненно-красным свечением, за окном горел закат. Жизнь на Иллиуме почти не изменилась: все та же беспорядочная суета, столь схожая с жизнью муравейника, давала этой планете самый здоровый облик среди всех владений азари. Дилсон любил эту планету. Ему нравилась возможность окунаться в ураган мегаполиса, полностью отдаваясь его стихии, а потом улетать куда-нибудь на экватор, где среди девственной природы располагалась одинокая вилла с голубым бассейном и где можно было тихо лежать в гамаке и слушать пение экзотических птиц.
Однако сейчас ему было не до клубов и, тем более, не до гамака. Дела заставляли его круглые сутки находиться в состоянии сосредоточенного напряжения, решая регулярно возникающие перед его компанией задачи. В «Приют странника» его позвал Сак Миррах — владелец заведения и глава «Затмения» на Иллиуме. Этот саларианец был одним из ближайших соратников Сейна, он помог нынешнему лидеру организации добиться своего высокого положения, и в благодарность Сейн дал ему Иллиум. Миррах пришел ровно в назначенный час; пожав Дилсону руку, он сел за столик и заказал себе эйфий. Человек сразу обратил внимание на его уверенное и даже несколько развязное поведение. Саларианец выглядел рассеянным: вальяжно раскинувшись на стуле, он постоянно смотрел по сторонам, заглядываясь на танцовщиц. Дилсон наблюдал за этим некоторое время, но вскоре начал немного злиться.
— Господин Миррах, — подавшись вперед и сложив руки на столе, обратился он к саларианцу, — я надеюсь, вы предложили мне встретиться по серьезной причине. Если вы хотите обсудить поставку рыбных продуктов на ваши объекты, то я готов прислать к вам своих юристов, которые предельно четко изложат вам позицию «Гортерии» в этом вопросе. Я прошу вас изложить суть дела прямо сейчас, иначе я должен буду уйти; ровно через пятьдесят одну минуту я улетаю на Нарколий.
Мирраху принесли эйфий. Он сразу выпил половину чашки и, недолго думая, заказал себе еще.
— Потрясающий напиток, — вздохнул он. — Вы слышали предположение, что азари обладают какими-то телепатическими возможностями, которые делают их привлекательными абсолютно для всех? Невероятная глупость. Впрочем, что-то в этом есть… А как вы собираетесь лететь? Через Омегу или через Трезубец?
Глаза человека загорелись.
— На Омеге война, — смотря собеседнику прямо в глаза, ответил Дилсон.
— Да, но бои идут только на станции, космос полностью контролирует «Затмение», — тут саларианец ехидно улыбнулся. — Но через Трезубец быстрее, верно?
— Я не понимаю, к чему вы клоните.
— Да бросьте. Все вы понимаете. Приобретая оружие на черном рынке, необходимо знать меру — когда кто-то делает покупки потихоньку, никто ничего не замечает, но когда масштабы вырастают в разы, начинают возникать вопросы. «Затмение» занимается этим уже не одно десятилетие, и мы прекрасно можем связать воедино покупку гранатометов и увеличение грузооборота через ваш ретранслятор.
Дилсон побледнел. Он старательно держал себя в руках, пытаясь не выдать жуткий испуг, но тело подводило его.
— Что вы хотите? — спросил он глухо.
— Я? Ничего. Я просто уполномочен сказать, что Сейн одобряет ваш шаг. В отличие от предыдущего авторитета Омеги, он не хочет препятствовать естественному развитию органиков нашего толка.
— Сейн еще не победил. Не рановато ли он начал командовать?
Миррах улыбнулся.
— Я думаю, что это вопрос времени. В космосе Арии уже нанесли поражение, тяжелые бои идут внутри станции, а против группировки, направленной на Арилию, уже выставлены силы флота. Джим, Галактика меняется.
— Ясно, — закивал человек. — Но неужели вы хотите сказать, что я могу делать все, что угодно?
— В пределах разумного, конечно же. После полного захвата станции Сейн соберет всех руководителей банд для передела всего региона, вас он тоже пригласит.
— Раньше Ария не обращала на меня внимания. А если я не хочу никуда лететь?
Саларианец прищурился и подался вперед.
— А вот этого уже не получится. Я ведь прекрасно знаю, что абсолютно каждый пират, особенно вашего уровня… Да, не отмахивайтесь, это сейчас совершенно ни к чему. Любой пират вашего уровня всегда мечтал достичь таких высот, которых он не может достичь по определению. Нынешнее положение Альянса — это шанс, огромный шанс, который все попытаются использовать по максимуму. Это очевидно… И не только для вас. Но в случае успеха, вы поднимитесь на принципиально иной уровень. Тогда уже не получится оставаться в тени, не мешая никому, сидеть на маленькой планете, грабить торговые суда и прикрываться торговлей морепродуктами. Вы можете подорвать могущество самой крупной колониальной державы Галактики. Сейн поддержит вас, но знайте, что вы вмешиваетесь в очень рискованное дело.
Дилсон мгновенно поднялся с места и начал натягивать куртку.
— Спасибо за предупреждение, — раздраженно бросил он Мирраху. — Я буду осторожен.
— Не стоит злить людей. Они, конечно, те еще бездари, но когда их прижимают, они способны на невероятные вещи. Старайтесь тщательней. Либо вы заставите Галактику навсегда забыть об амбициях волосатых, либо сделаете их намного сильнее, чем сейчас.
Отредактировано: Alzhbeta.
Комментарии (11)
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
Регистрация Вход