Горсть Пыли. Глава 62. Лишь цитата из памяти

Этот сон не похож на другие.
Во-первых, она знает, что спит. Во-вторых, она одна. Никаких большеглазых детей с банками печенья, никаких подростков с отверткой наперевес. Никаких сломанных кукол из ненастоящих воспоминаний и предположений, одетых в покрытое пятнами грязи белое платье. Никаких мертвых женщин в розовом и белом. Никто не предлагает ей выбор между смертью, прощением и надеждой.
Это просто сон. Просто сон.
Когда она прикасается к животу, ее пальцы не окрашиваются в алый цвет крови. Когда она дотрагивается до лба, то не чувствует натягиваемых ниточек, развязанных узлов или кусочков мозаики, собранных неправильно.
Но боль остается.
Боль всегда остается.

В этом сне на ней надета броня — черная, чтобы скрыть пятна крови, чтобы спрятаться в тенях, и только знакомые белые и красная полоски, словно спасательные ниточки, напоминают ей о том, кто она такая, что она делает. На ее спине уместился целый арсенал, но ее руки пусты.
Она стоит у подножья лестницы, ведущей к главному входу — он достаточно широк, чтобы можно было въехать на аэрокаре; когда-то она мечтала именно об этом. Холод давит на нее, заставляет ее кости болеть. Ей так холодно, что кажется, она рассыплется на осколки от легчайшего прикосновения, будто бы ее окунули в жидкий азот. Одно неосторожное движение, и все полетит к чертям. Одно нежнейшее касание руки, и она расколется по едва заметным трещинкам. Она медленно, медленно собирала себя в единое целое, но результат так хрупок. Глупо было надеяться на иное.

Это обратный вариант того сна, что снился ей, когда она жила в этом доме, считала дни и, лежа в своей белой комнате на своей белой кровати, вспоминала, какого цвета и оттенка были глаза ее матери или звук смеха ее отца. Тогда ей снилось, что она бежит, убегает. Спускается по несуществующей решетке, делает канат из всех доступных ей простыней, остригает волосы и красит их в черный цвет (чтобы скрыть пятна крови, чтобы спрятаться в тенях, чтобы исчезнуть, позволив девочке, которой она когда-то была, умереть, как ей и полагалось, на Миндуаре).

Сейчас же она знает, что должна войти. Сейчас она знает, что только трусость не даст ей войти, а она не трус. Об этом свидетельствуют белые и красные полоски. Она думает. Она надеется.
Она делает шаг и не рассыпается на кусочки, когда ее нога наступает на первую ступень. Холод никуда не делся, как и боль, а откуда-то издалека доносится плач ребенка, однако она не ощущает запаха цветов. Ей кажется, что это важно. Никаких цветов. Никакого дождя. Только низкие облака, ее полоски и уверенность, что она сильнее всего этого.
Второй шаг труднее первого. Дойдя до шестой ступени, она вынуждена остановиться, а лестница все тянется в бесконечность перед ней, словно бы она и вовсе не начинала подниматься по ней.
Как будто она вообще не сдвинулась с места.

Она тянется за пистолетом — ей не хватает тяжести оружия в руках. Даже во сне она с трудом доверяет себе настолько, чтобы взять его. И все же рукоять и вес пистолета так приятны в ее пальцах — как возвращение домой после долгой отлучки. В настоящий дом, а не в этот белый дворец с его белыми стенами, за которыми скрываются монстры в красивых масках.
На ее руках много крови, очень много. Может быть, она тоже монстр. Может быть поэтому ей так нравится держать оружие. Скольких она убила? Возможно, ее маска стала такой привычной, что ей кажется, что это ее настоящее лицо? Настолько реалистична, что она уже не помнит, что скрывается под ней? Узнали бы ее мертвые родители свою дочь? Отвернулись бы они, чтобы скрыть свой ужас, слезы в своих глазах? Где-то, где-то плачет ребенок. Возможно, это она.
Спустя столетие, спустя целую жизнь она наконец достигает вершины лестницы. Пистолет трясется в ее руке. Она — та, которая могла обходиться без еды и сна по несколько дней подряд, которая была способна нести поклажу весом с нее саму через контролируемые противником дикие земли — сейчас едва держится на ногах.
Это просто сон. Но он кажется чем-то большим.

Вместо широких дверей, которые она помнила, перед ней оказывается пара гораздо меньших, идентичных. Они точно такие же, как на «Нормандии, включая индикаторы на панели, сообщающие, что одна дверь заперта, а другая — нет. Ей всегда нравилось преодолевать трудности, так что она принимается за запертую. Задача оказывается сложнее, чем она ожидала. Здесь нет ни омнигеля, ни прокрутки строк, ни головоломок. Пот течет по ее шее сзади, испарина покрывает лоб. Она не может утереть его, иначе процесс взлома прервется, и ей уже никогда не получить доступ. Это она знает. Каким-то образом она знает об этом. Ее пальцы сводит от усилий. Ей хочется сжимать в них рукоять оружия.
Открыв наконец дверь, она обнаруживает по другую ее сторону улыбающуюся СУЗИ.
«Шепард, я собираюсь модифицировать самозащитный код», — говорит ИИ.
Но когда она намеревается войти в помещение, СУЗИ отрицательно качает головой и поднимает блестящую металлическую руку.
«Еще нет».
Она отступает назад.
«Шепард, — продолжает СУЗИ, — возможно, тебе также нужно задуматься о модификации своего кода».
Прежде чем она успевает спросить, что СУЗИ имеет в виду, дверь закрывается, сыплются искры и идентификатор погасает.

Вторая дверь не открывается. Идентификатор горит зеленым, вселяя ложный оптимизм, но никакая сила не в состоянии заставить механизм работать. Она барабанит по двери облаченными в перчатки кулаками, стучит по ней обутыми в тяжелые ботинки ногами, но добивается лишь нескольких неглубоких вмятин. Чем дольше она старается прорваться внутрь, тем больше осознает необходимость этого. Она даже стреляет в дверь, но без толку. Наконец, раздраженная, она достает свою «Вдову» и почти в упор делает выстрел. Отдача так сильна, что ее отбрасывает назад, и она едва не падает вниз по ступеням, по которым поднялась с таким трудом. Дверь не то чтобы открывается, она исчезает.
По другую ее сторону она видит Гарруса, похожего на марионетку с обрезанными нитками. Он смотрит на нее пустыми глазами. Мертвыми глазами. В его груди зияет дыра — след от выпущенной из снайперской винтовки пули. Его жвалы до сих пор чуть разведены в стороны от изумления.
Нет. Она слышит не плач. Это крик. Это крик. И он никогда не прекратится.

— Шепард, — проговорил Гаррус низким сонным голосом. — Это сон. Это просто сон.
— Так ли это? — спросила она. Горло сдавило до боли от желания кричать.
Он не ответил — не словами, потому что они оба знали, что в подобной ситуации слова ничего не стоили — но он обнял ее и принялся перебирать ее влажные от пота волосы притупленными когтями. И эти ощущения оказали на нее куда более сильный успокаивающий эффект, нежели можно было ожидать.
— Конечно, — ответила она сама на свой вопрос. — Разумеется, это сон.
Но она продолжала лежать, глядя на потолок — не на звезды, никаких больше звезд — не решаясь закрыть глаза дольше, чем на мгновение. Даже несмотря на теплую руку Гарруса, обнимающую ее, ей было холодно. Невозможно холодно.

************

— Может быть, расскажешь, что это было? — спросил Гаррус, вернувшись с очередной встречи псевдо-Совета. Каждый день, направляясь туда, он намеревался уйти через час или два, но всякий раз досиживал до конца, когда все становились слишком усталыми и раздражительными, чтобы продолжать, хотя список того, что нужно обсудить, делегировать или сделать, только рос. Теперь ему казалось, что то время, что он, будучи Архангелом, тратил на планирование рейдов на наемников или в бытность свою Советником по вопросам Жнецов — на подготовку к войне, являлось едва ли не отдыхом в парке Президиума. Тот первый тихий год, что он провел новобранцем СБЦ.
Он практически завидовал Спаратусу.

Шепард подняла голову от планшета и вопросительно вздернула брови. Только потому что он приглядывался, Гаррус заметил, что она старается что-то скрыть — это было видно по морщинкам на лбу, по собравшимся складочкам у ее глаз. Все плохо, стало быть. Хуже, чем он думал.
— Прости, что?
— Тот сон, что разбудил тебя этой ночью. Мне показалось, что он выбил тебя из колеи. До сих пор так кажется.
Шепард моргнула и нахмурилась еще сильнее. Спустя мгновение она отложила планшет и повернула кресло так, чтобы оказаться к нему лицом. Гаррус прислонился к стене, стараясь подавить ощущение, что он всего лишь зеленый курсант перед разочарованным сержантом.
— Мой сон. Точно, — вздохнула Шепард. Наблюдая за внутренней борьбой, видимой в ее глазах, Гаррус едва не вздохнул тоже. Наконец она заговорила: — Вчера я беседовала с Николасом Калаханом. Довольно долго.
Никто не сказал ему об этом. Она не сказала ему. Он постарался скрыть свое недовольство и остаться спокойным.
— Да? Полагаю, это достаточно веская причина для кошмара.
Она отрицательно покачала головой.
— Это не то, что ты подумал. Черт, то, как прошла эта встреча, и для меня стало неожиданностью.
— Дай-ка разобраться, — проговорил Гаррус, осознав, что она не собирается продолжать. — Не прошло и недели, как ты сняла с себя все полномочия. А теперь собираешься возглавить операцию, которая заведет тебя в стан врагов так глубоко, как только возможно, если мы говорим о Левиафанах?
— Ты слегка преувеличиваешь, — с обманчивой мягкостью возразила Шепард. Немало нашлось бы тех, кого такой ее тон ужаснул бы. Гаррус знал, что это означает, но ему было все равно. — И я не собираюсь возглавлять эту операцию. Я приманка.

Она откинулась назад и скрестила руки на груди, но эта поза не была ни защитной, ни расслабленной. Пожалуй, опасной. Всегда опасной. Тому, кто забудет об этом, не поздоровится. Гаррус не страдал забывчивостью, но и отступать не собирался. Не в этот раз.
Шевельнув жвалами, он заметил:
— Ну да, это в корне меняет дело. — Он уже чувствовал себя отстраненным от мира наземных операций, оружия в руке, передатчиков, жара и принимаемых за секунды решений. — Шепард...
Она снова подалась вперед, упершись локтями в бедра, и покачала головой. Посмотрев ему в глаза, она проговорила:
— Рыбалка не начнется, пока мы не доставим тот артефакт на «Нормандию». Никто больше не знает... Послушай, я доверяю Николасу не больше, чем ты. Никто лучше меня не знает это место.
— Если только они не изменили его за последние пятнадцать лет. Если только Калахан не действует сообща со своей семьей вопреки тому, что говорит. Если только ты не собираешься ступить в аккуратно разработанную ловушку. — Гаррус поморщился. — Добудь чертежи. Пусть идет кто-то другой. Руководи операцией с безопасного расстояния.

Когда Шепард ответила, в ее голосе звучало нечто более глубокое, чем гнев, чем обида, и Гаррус понял, что переступил некую грань. Вероятно, задел какую-то больную мозоль.
— С каких это пор я посылаю кого-то на миссию, в которой не хочу участвовать сама?
— Шепард...
— Нет, — ответила она так тихо и выверенно, что это звучало гораздо хуже, чем крик. — Я услышала твое возражение. И на этот раз решила проигнорировать его. Разве что ты воспользуешься своим новым положением и прикажешь мне?
Если бы она обладала субгармониками, то они точно бы призывали его попробовать.
Он не стал этого делать. Он склонил голову, принимая столь же неестественно-безмятежный вид.
Это было предложением перемирия, и они оба знали это.

Когда Шепард ответила, Гаррус понял, что она приняла его.
— Что мне на самом деле необходимо, так это хорошие идеи, пока я собираю команду. Мы с Николасом, очевидно, не обсуждаемся. Мне бы хотелось обойтись минимумом участников, и я бы предпочла... То, что Мойра сидит здесь — достаточно плохо. Лучше не привлекать лишнего внимания к моему прошлому. Не дай бог Аллерс что-то пронюхает. Было совсем непросто отвлекать ее от скелетов в шкафах, когда она находилась на моем корабле.
Гаррус пожал плечами.
— Сомневаюсь, что она взялась бы за эту историю, даже если бы ей предложили, Шепард. Во всяком случае, без твоего разрешения. Возможно, начинала она с погони за рейтингами, но... твоя пропажа без вести сильно расстроила ее. Не думаю, что она намеренно станет причинять тебе боль.
Шепард не ответила, но то, как она поджала губы, доказывало, что она не поверила ему.
— Во-первых, я думаю, Вега. Он был там, когда мы использовали Энн... тем образом. Он будет знать, чего ожидать, если контакт возникнет прежде, чем мы будем готовы. Лиара как никто другой знает мое прошлое — наверняка ей известно даже больше, чем мне бы хотелось — поэтому ее не удивит то, куда мы направимся. К тому же, в подобных ситуациях, полагаю, будет весьма сподручно иметь в команде биотика. В случае чего она способна создать крепкое стазисное поле, если... если все пойдет наперекосяк.
— Почему бы просто не послать Касуми? Взлом и кража самого ценного в доме — ее специализация. Она профессионал в этом. Никто не заметит ее. Сам не могу поверить в то, что говорю это, но не всегда обязательно врываться с оружием наперевес.

Шепард поднялась на ноги, сцепила пальцы за спиной и принялась мерить шагами помещение. Когда она остановилась перед аквариумом, глядя на рыб, Гаррус заметил, как она набрала полные легкие воздуха, а затем выдохнула совершенно бесшумно. Не отводя взгляда от обитателей аквариума, лениво плавающих по кругу, она сказала:
— Если бы в моем распоряжении было шесть недель на планирование операции и полная информационная сеть Серого посредника, тогда, возможно. — Она обернулась. В голубоватом освещении аквариума она выглядела слишком бледной, смертельно бледной. — Есть люди параноидальные, а есть Винсент Калахан. Насколько я понимаю, он все больше уходил в затворничество и становился все враждебнее с тех пор, как Мойра залезла в постель — возможно, буквально — к Призраку. Добавь к этому еще промывку мозгов Левиафанами и достаточное количество денег, чтобы позволить себе охрану, по сравнению с которой подрывные мины в моей квартире на Цитадели — детские игрушки, и ты на верном пути к беде. Николас считает, что сможет достать...
— «Считает» — слишком слабое слово, чтобы строить на нем план, Шепард. Особенно, когда...
— Мы и на основании меньшего строили планы. — Шепард постучала пальцем по губам. — Идея использовать Касуми неплоха. Если она будет работать под маскировочным плащом. Черт, если окажется, что воздействие Левиафанов превратило старого мерзавца в рохлю, то, возможно, мы и сможем послать ее.
— Но ты ожидаешь сопротивления.
Она кивнула.
— Скорее всего, достаточно активного и смертоносного. Пушечное мясо с оружием, техникой, ловушками. У него может оказаться под рукой целая армия.
— Ты собираешься получить информацию у Мойры?
Около ее глаза дернулась мышца.
— Сомневаюсь, что она отвечала бы искренне, попробуй я.
— Если ты подразумеваешь допрос...
— Нет, Гаррус, — возразила она. — Ты теперь Советник. Ты не можешь... ты не должен участвовать в этом.

Прежде чем он успел остановить себя, из его горла вырвался резкий смешок. Шепард напряглась, словно бы в ожидании столкновения. Хорошо. Он сомневался, что этого окажется достаточно. Не в том случае, если теперь на скамью запасных она собиралась посадить его.
— Как бы не так, Шепард. Ладно, может быть, ломать пальцы и угрожать смертью — или долгими мучениями — не то, что делают галактические политики (хотя я в этом и сомневаюсь), но если ты полагаешь, что я позволю тебе ступить на эту вражескую территорию без меня, то тебя ожидает неприятный сюрприз.
— Гаррус...
Он покачал головой, но скорее от раздражения, как будто отгоняя чересчур мелких насекомых, кружащих вокруг него. Он двинулся прочь от Шепард. Она не окликнула его, ничего не сказала, но он чувствовал, что она смотрит на него. Сжав кулаки, Гаррус уставился на шахматную доску. К этому моменту он хорошо разобрался в игре — Трейнор позаботилась об этом. Может быть, он слишком привык думать о себе как о пешке.
Он слишком привык позволять Шепард руководить.

— Я добрался до противоположного края доски, — сказал он. — Пока тебя не было. Пока ты... пока все было неправильно. — Он обернулся и увидел на ее лице понимание. — Ты знаешь все это так же хорошо, как я. Прикрывая твои тылы, я стану делать все, что ты прикажешь. Но ты не сможешь приказать мне остаться здесь.
Наконец она кивнула.
— Ты прав, — сказала она. — Не смогу. Точно так же, как ты не сможешь заставить меня уступить роль наживки кому-то другому.
— Справедливо, — согласился Гаррус. Глубоко вздохнув, он задал вопрос, который ему вовсе не хотелось задавать: — Так что насчет сна? Есть о чем тревожиться? Как раньше?
— Нет, не как раньше, — ответила она, возвращаясь к столу и планшету. — Просто кошмар. Обоснованный. Как ты и говорил. Не о чем тревожиться.

************

Шепард была профессионалом, а потому не позволяла себе показывать волнение, особенно перед кем-то вроде Николаса Калахана. Калахан являлся служащим Альянса. Калахан являлся младшим офицером. Калахан являлся... кем бы он ни являлся — кем бы он ни был — даже Гаррус до конца не понимал этого. Зато он знал Шепард достаточно хорошо, чтобы распознать эту одеревенелость ее спины как напряженность, а нейтральное выражение ее лица — как маску. Он совсем не знал Калахана, но каждый раз, когда человек мельком искоса бросал взгляды на Шепард, что-то в его глазах не давало Гаррусу ненавидеть его так же, как он сразу возненавидел его мать. Тревога казалась слишком искренней, а волнение перекликалось с тем, что ощущал Гаррус.

Никто не разговаривал. Никто не смеялся. Шепард не шутила и не произносила обычных речей. Она даже не стала пояснять и повторять факты, с которыми их ознакомили на брифинге ранее. Она ни с кем не встречалась глазами, но несколько раз Гаррус замечал, как она глядит на пистолет на своем бедре. Он не стал спрашивать, почему она не взяла «Вдову». Шепард вообще сомневалась в том, что ей стоит брать с собой оружие, пока он не отвел ее в сторону и не сказал: «Что там насчет личной армии? Возьми хоть что-нибудь, Шепард».
Она ответила: «Ты будешь сзади. Ты знаешь, что делать, если...»
Она не закончила. Ей и не нужно было.
То, как она боялась этого — боялась себя — заставляло его нервничать.

Когда челнок приземлился на достаточном удалении от цели, никто не поторопился выйти. Щиты челнока были куда крепче индивидуальной защиты брони, и никому не хотелось первым встретиться с неизвестной охраной, которая могла представлять собой что угодно — от нанятого копа до ракеты воздух-земля, запрограммированной на поражение любой живой цели, вторгшейся на охраняемую территорию. Когда никто не попытался связаться с Кортезом, и ничего вокруг не взорвалось, Шепард шевельнула пальцами, и, подойдя к двери, Гаррус кулаком нажал на замок.

По большому счету, мы просто бегаем и стреляем, и где-то там всегда есть кнопка, которую необходимо нажать, но этим обычно занимается Шепард.

Первым вышел Калахан. На нем не было шлема на тот случай, если охрана периметра — человек или камеры — были проинструктированы пропускать младшего хозяина дома. Следом за ним двинулись Вега и Лиара. Никто и ничто не заметило бы Касуми, вышедшую следующей — она активировала свой маскировочный плащ, и теперь ничто — даже следы на земле — не выдало бы ее местоположение.

Оставшись наедине с Гаррусом, Шепард подошла ближе, держа в руках шлем. Ее броня без вездесущих полосок N7 выглядела непривычно. С самого начала, когда она настаивала на том, чтобы он и Рекс носили яркую бело-розовую или черно-желтую броню, упирая на ее прочность, сама она всегда выбирала что-то с маленькой эмблемой N7, с белыми и красной полосками по правой руке. Спустя несколько неприятных мгновений она улыбнулась, словно бы извиняясь.
— Я рада, что ты здесь, — призналась она.
— Прямо как в старые добрые времена, — согласился он, и она рассмеялась — как он и надеялся.
Плечи Шепард слегка опустились, она выпрямилась. Лицо ее несколько утратило напряженное выражение. Улыбка стала открытой.
— Хорошо, — проговорила она, надевая шлем и застегивая крепления. — Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом.
— Я знаю эту фразу?
Она опять рассмеялась, и ее смех прозвучал свободно.
— Если нет, то нам придется уделить больше внимания классике, когда появится свободное время [фраза взята из поэмы У. Шекспира «Генрих V» — прим. переводчика]. Шекспиру особенно удавались речи, а ты знаешь мое к ним отношение.

Гаррус фыркнул от смеха, застегивая свой шлем — ничем не примечательный, не несущий на себе ни эмблему Совета, ни старый символ Архангела. Точно так же, как Шепард отказалась от своих опознавательных знаков на время этой операции. Не стоит рисовать на себе мишень.
— Знаешь, когда-нибудь мы с тобой пройдем ускоренный курс, посвященный турианской классике и идиомам.
— Жду не дождусь, — ответила Шепард и жестом велела ему выходить. Он заметил, как она поспешно обвела взглядом внутренности челнока, удостоверяясь, что все в порядке, и словно бы прощаясь, а затем последовала за ним. — Зуб за зуб.
Занимая позицию позади Шепард, Гаррус постарался не думать о том, как многие турианские идиомы повествуют о войне. Или самопожертвовании. Особенно самопожертвовании.

Отредактировано: Архимедовна.