Долгая дорога домой. Глава 9

 

Гаррус проснулся по толчку сердца полностью и сразу, словно кто-то неведомый щелкнул пальцами, изымая из мира такую вещь как сон. Монотонно гудел компьютер Мордина, обрабатывающий для него очередную порцию данных, позвякивали стеклянные пробирки, закрепленные на небольшой мелко-мелко дрожащей платформе, что-то негромко ворчало и шебуршало из плотного пластмассового контейнера на верхней полке самого дальнего стеллажа медотсека. В углу стола, расположенного у самой двери, пищал какой-то прибор, иногда иллюстрируя свои писки вспышками крохотных лампочек на правом боку, в клетке на одной из книжных полок хрустел овощем, жадно сопя и хрюкая, откормленный тессианский грызун, за стеной в столовой слышался приглушенный смех и азартные крики — там явно шло настоящее сражение.

Там Лиара держит в стазис-поле Дэниела. Несколько дней назад, она ворвалась в медотсек и окутала таким же полем профессора Солуса и его пациентку, от страха сумев «разбавить» его так, что, по словам саларианца, тот словно оказался в чашке теплого киселя. Это позволило ему, не отвлекаясь на тряску, вовремя вынуть пулю, избежав серьезного заражения, и заштопать разрыв. Сама же Ли, истратив на создание «островка спокойствия» все силы, повалилась на пол без сознания, и Мордин, еще даже не успевший снять медицинские перчатки, бросился приводить азари в чувство.

Спустя несколько дней интенсивных тренировок разбавленное стазис-поле уже не отнимало у Лиары запредельное количество сил, стало новым развлечение для всей команды «Анкея» и предметом экспериментов Мордина. Поэтому сегодня оружейник, увлеченно прикусив губу, изо всех сил тянет руки к столу, и свободная от вахты команда с живейшим интересом наблюдает за ним, делая ставки на время, которое Дэну понадобится, чтобы дотянуться до покоившегося на краю стола яблока. Гаррус знает, что когда от подушечек пальцев Дэна яблоко будет отделять всего несколько сантиметров, в столовой появится первый помощник с каким-нибудь датпадом в руке и, проходя мимо невозмутимо сцапает фрукт себе. Последние пару дней это его любимая забава.

Небольшая комната не была погружена в безмолвие, и все же разбудила его тишина.

Кислородная маска, закрывающая лицо до самых глаз, давит, и Гаррус морщится, притрагиваясь пальцами к ремешкам. Судя по таймеру, ему предстояло дышать еще около семи минут, но он уверенно поворачивает небольшой вентиль, перекрывая подачу воздуха, и с наслаждением стаскивает с себя маску. В первое же мгновение приходит легкое головокружение и ему до ужаса хочется зажмуриться, но Гаррус, помня советы Мордина, оставляет глаза открытыми, сосредотачивая взгляд в одной точке.

— Дышать утром и вечером, не менее двух часов. Не менее пяти дней. Возможен дискомфорт: сонливость, головокружение, сухость во рту — вполне естественно.
— Всего-то, док? — тянет Гаррус, усаживаясь на кушетку. Желудок после прогулки по UR с куском ткани вместо воздушного фильтра все еще крутило, хотя выворачивать перестало уже давно. От непривычки дышать крохотными глотками из-за сжавшихся дыхательных путей фраза получается рваной. — Я-то думал, вы решите снабдить меня новым легким.

— Легким? Нет-нет!.. Могу предложить печень, гортань, нижнее ребро, слуховую мембрану... Легкое, хм, — салариацец задумчиво трогает подбородок, шевеля выпученными глазами, и через пару секунд улыбается так, что Гаррусу становится не по себе. — Я посмотрю, что можно сделать.

Он поворачивает голову, успев заметить спину деликатно скрывшегося за дверью профессора. На Валаре его не трогал грохот выстрелов, на Омеге не будил рев басов расположенного этажом ниже клуба, а саларианец, прекративший мурлыкать под нос дурацкие песенки, поднимал не хуже будильника.

— Как вы себя чувствуете? — голос капитана Шотте спокоен и совершенно бесцветен, он странным образом не нарушает напряженную тишину, сливается с ней, словно всегда был ее частью.

О, проклятие... Гаррус морщится, ему хорошо знаком этот тон — спокойный, сухой, почти безразличный, ясно дающий понять всю крепость разочарования собеседника. В свое время он заставлял его до хруста сжимать челюсти и желать провалиться сквозь землю.

— Профессор назвал ранение «неудобным».

Несмотря на все свое неудобство, ранение оказывается достаточно легким, и попавшая в организм небольшая инфекция приносит беспокойства куда больше, чем давящая повязка на плече, но кварианку все равно потряхивает. От нервов. Тали готовилась к этому разговору с того самого момента, как очнулась и, открывая глаза, не сомневалась, что первым, кого она увидит, будет разъяренный капитан.

Но момент пробуждения пришел вместе с улыбкой доктора, следующее утро — с Гаррусом и зашедшим справиться о ее самочувствии Каем. У нее было целых три дня, чтобы встать на ноги, несколько успокоиться и хорошенько продумать линию поведения. Но все ее намерения гордо вздернуть подбородок, и бить кулаком по столу, доказывая свою правоту, все доводы и аргументы легко разбились о холодный взгляд, которым пару минут назад ее одарила капитан.

Тали’Зора, сидя на кушетке, пожимает плечами, сильнее стискивает ладонями простынь, Ин проходит мимо и, приблизившись к клетке, тихонько стучит по стеклу, привлекая внимание грызуна. Она в принципе не слишком надеется на ответ, но все равно ждет его некоторое время. Животное, пошевелив большими ушами, отвечает на стук любопытным немигающим взглядом, и Ин некоторое время играет с ним в гляделки, после чего выпрямляется, заложив руки за спину.

— Вы знали.

— По-вашему, я могла...

— Вы. Знали, — каждое слово бьет пощечиной, и Тали невольно вздрагивает в такт им. — О гетах. О риске. Но не потрудились сообщить об этом моим людям.

— Я заплатила вам за этот риск.

Капитан молчит, проводя пальцем по корешку одной из книг и внимательно разглядывая его: осталась ли на коже пыль?..

— Тоже верно. Но отправляя с вами своих людей, я обязана знать, рискуют ли они потому, что могут переломать ноги в старых развалинах или потому, что взяли с собой мало оружия.

Ин касается ладонью лба, словно проверяя, на месте ли мысли, оборачивается, смотрит внимательно и долго. Она не привыкла кричать и скандалить, и ей нужны эти паузы, чтобы не наговорить кварианке все то, что сейчас кипит под языком:

— Послушайте Тали, мне не нужна ваша дружба, ваши личные секреты или тайны всего вашего народа, но если мы хотим продолжать работать вместе, я должна доверять вам. Мои люди должны доверять вам. Они должны думать о том, как делать свою работу, а не о том, что из сказанного вами является ложью. И если кто-нибудь из моей команды еще раз окажется на прицеле только потому, что вы забыли предупредить их о такой возможности, я высажу вас на ближайшем же астероиде. Надеюсь, это понятно?

Тали хочется сказать ей очень многое, но тон капитана не терпит оправданий, а сейчас она не может позволить себе потерять поддержку «Анкея» и поэтому просто кивает в ответ.

— Еще кое-что... Мы приступили к просмотру и сортировке собранных вами данных. На их расшифровку уйдет много времени, и мы надеемся в этом на вашу помощь, однако уже сейчас пометили те, что потенциально представляют для нас интерес. Мы не станем ничего копировать без вашего ведома, так что если возникнут возражения... подходите, мы все обсудим.

Когда дверь за капитаном с легким шорохом закрывается, Гаррус переводит взгляд на Тали. К этому времени кварианка уже поднимается со своего места, бездумно проходит вперед, скрещивает руки на груди, до боли в пальцах стискивая ладони. И молчит так долго, что ему кажется, будто девушка и вовсе забыла о его присутствии, но Тали передергивает плечами, безуспешно пытаясь расправить их, и ему кажется, что вот-вот он услышит тяжкий вздох. Но слышит другое:

— Ну, давайте Гаррус. Говорите.

Он лишь пожимает плечами, поднимаясь с места. Говорить о чем? О том, что ни разу не думал, сколько стоит нанять корабль с полноценной командой, а тем более нанять его на неопределенный срок? Что понятия не имеет, во что обходится топливо, боеприпасы, медикаменты, продовольствие, ремонт и гонорар одного телохранителя? Откуда у находящейся в паломничестве кварианки такие средства? Что даже не догадывался, что Тали знает куда больше, чем говорит, что задания по типу «войти, забрать и выйти» практически никогда не проходят так гладко, как хотелось бы, что он не ждал на UR неприятностей?..

— У меня в каморке есть шоколад. Хотите?

Тали’Зора резко оборачивается к нему, в ее взгляде неприкрытое раздражение, но как она ни старается, не может найти на его лице и следа иронии. Гаррус, протягивает ей полную кружку, свободной рукой наполняя еще одну. Тали совсем не уверена, что содержимое кофейника, расположенного в самом центре лабораторного стола доктора Мордина Солуса в принципе годно в употребление, но все же протягивает навстречу ладони.

Густое темное варево почти обжигает ладони донельзя приятным образом, а горький ароматный дымок, пройдя через фильтры шлема невольно заставляет облизнуть губы, отчего вопрос «что?» получается гораздо мягче, чем задумывался.

— Шоколад, Тали, — терпеливо повторяет Гаррус и задумчиво разглядывает содержимое своей чашки, очевидно, испытывая те же сомнения. — Я не любитель сладкого, так что большая часть плитки достанется вам... Вы любите фруктовые начинки?

— Не очень.

— Надеюсь, вы передумаете, мне бы не хотелось отдавать ее Грюнту.

— Боитесь, что он неправильно вас поймет?

— Что-то вроде... — турианец усмехается, потерев когтем щеку. — У меня нет сладостей для остальных детей, а обижать Джокера и Шисса не хочется.

И Тали не может не улыбнуться в ответ. Все напряжение, оставленное разговором с капитаном, в одночасье вдруг оставляет комнату, словно его никогда и не было и именно в этот момент Гаррус вновь поднимает глаза.

— Так... сколько из ваших находок принадлежит «Анкею»?

— Сорок процентов, и какие именно — капитан вправе выбрать сама.

— Это справедливые условия?

— Приемлемые. Капитан Шотте предложила свои услуги вдвое дешевле, чем все, с кем я разговаривала. Она предоставила мне отдельный, не подключенный к общей сети терминал для «моих секретов», повседневные обязанности, оплачиваемые по минимальной ставке, чтобы после всего я не сошла с корабля без кредита в кармане и, как сейчас выяснилось, дала возможность оспорить выбранные ею сведения...

— Такая щедрость несколько... настораживает.

— Даже очень, но у меня не слишком богатый выбор. Значит, вы действительно не сердитесь?

— Знаю, я должен, — Гаррус кивает и, набравшись смелости, делает глоток и морщится практически сразу же. — Но не сержусь. Столько всего произошло. Побег с «Аре», ваше ранение, возвращение в «Аре», полные коридоры гетов, самый долгий в моей жизни прыжок... За один день я успел наставить пистолет на неплохого парня, дважды попрощаться с жизнью, спасти человека и получить адреналина столько, сколько за весь последний год... Во всем этом злость как-то выгорела.

— Хорошо. Хорошо. Я боялась, что задену вас так же, как капитана Шотте.

— Капитан злится не из-за этого, Тали, а я буду последним, кто упрекнет вас в недоверии. Хотя вы должны понимать, что держать в тайне абсолютно все тоже не выход.

— Печальный опыт?

Он скрещивает руки на груди и, прислоняясь бедром к столу, плотнее прижимает жвалы к щекам. Он согласен с капитаном в одном: участники этой экспедиции должны знать о риске, знать, что информации Тали’Зоры можно верить, быть уверенны, что она не подставит их при плохом раскладе. Но будь он проклят, если скажет об этом вслух.

Тали опускает глаза в чашку на ладонях, и Гаррус переводит взгляд туда же. Она не собирается ни о чем спрашивать — в прошлый раз это взбесило его не на шутку, и ей совсем не хочется снова ссориться если не другом, то по крайне мере с союзником. Они стоят и молчат, погрузившись каждый в свои мысли, до тех пор пока остывшая в ладонях чашка не опускается на стол. Тали направляется к выходу, но Гаррус шевелится, шумно втягивая в легкие воздух:

— Доверился не тому человеку. Почти пять лет назад — самый тяжелый урок в моей жизни... — начинает он, словно не было никакого молчания, словно разговор и не прерывался. — Валара. Есть такая планета недалеко от турианской границы. Небольшая, теплая, без приставки «декстро», совершенно обычная, ничем не выделяющийся, ничем не примечательный мир. По крайне мере так считали.

— Ты уверен? — Ричард Брен проводит языком по губам, но из-за сухости во рту тот едва ли не царапает губы. — Олли, ты должен быть точно уверен. На двести, черт побери, процентов, понимаешь?

Управляющий колонией обычно не имел привычки сокращать имена или раздавать прозвища, справедливо полагая, что если бы человек хотел называться «Эдом», а не «Эдвардом» то сам сменил бы себе имя. Но сон в три часа всю последнюю неделю, полную беготни, горячих споров и нервов, несколько холодных тостов вместо полноценного ужина вчера и обеда сегодня, влияют на человека гораздо сильнее, чем ему кажется, и треклятое «Олли» все же срывается с языка.

Оливер Роджерс с трудом поднимет на него взгляд — в отличие от Брена, последние несколько суток он провел вовсе без сна, и сосредоточится ему сложно. Особенно сейчас, когда кресло управляющего, в котором он сложился едва ли не вчетверо, кажется ему мягче царской перины, да бокал хорошего бурбона так и норовит выскочить из деревянных пальцев.

Оливер отнимает его от виска и, опустив на уровень глаз, прищурившись, смотрит на повисший над столом голографический макет. Уровень жидкости в пузатом стакане встает вровень с поверхностью изрядного куска северного континента Варалы, поместившегося в сетке десять на двенадцать квадратов. Он следует оплывшим кусочком льда по рубцу открывшегося разлома и дальше вниз — по стволу будущей шахты, и приканчивает бурбон одним большим глотком.

— Да, я уверен.

— Но мы же сканировали... раньше, — Ричард прикрывает глаза, зажмуриваясь, но макет с ярко голубыми пластами все равно стоит перед внутренним взором. — Как такое возможно? Валара не тот мир, которой должен быть богат им — условия не те, к тому же мы...

— Сканировали. Да, — кивает ведущий инженер-геолог. Раньше он и не подумал бы перебить Самого-Главного-На-Планете-Начальника, но раньше он никогда не открывал в его кабинете эксклюзивную бутылку элитного алкоголя и не приносил подобных вестей, так что... какого черта нет? — Галактика огромна, Рик, и в ее правилах тоже бывают исключения.

Предполагалось, что Валара — не богатая рудами планета, что в ее недрах нет ничего интересного. Однако землетрясение в восемь целых двенадцать сотых бала, случившееся с месяц назад, и двое младших страдающих от скуки геологов доказали обратное.

Земная кора северного континента пришла в движение, и расколов ущелье Майона, докатилось аж до населенных районов, сумев напугать шахтеров, в силу профессии привычных к подобным вещам. Два геолога, прибывших на место катаклизма вместе с сейсмологом этого района шутки ради запустили в изрядно углубившееся ущелье пару зондов. Они наперегонки гоняли их туда-сюда, пока один из них не принялся выдавать странные показания. «Шутники» чистили и приводили полученные данные в порядок несколько суток, прежде чем поняли, что именно обнаружили.

Нулевой элемент, огромные пласты, далеко за радиусом действия стандартных геологических сканеров. Сотни тысяч тонн драгоценной руды, спрессованной под земной корой, удивительно чистой, практически без примесей... По самым пессимистичным прогнозам, запасов одного из найденных месторождений при интенсивной разработке хватило бы лет на сто пятьдесят-двести.

— Сначала мы думали, что все ограничится районом около ущелья, потом — плато, расположенное чуть южнее, после отодвинули границы до самых гор, а сейчас... мы пробили несколько скважин в разных местах, просто чтобы убедиться...

— Сколько? — голос управляющего колонией садиться и он даже не делает попытки вернуть ему прежнюю твердость, знает, что не получится.

— До черта.

Они, не сговариваясь, сосредотачивают взгляд на одной точке карты. Каждый из них понимал все свалившиеся на колонию возможности, мысленно подсчитывая все плюсы и минусы, и понимал что это он — шанс. Шанс вырваться из-под надзора и опеки Альянса, жить так, как хочется, самим торговать, самим развиваться, самим заботиться о своей внешней политике, самим распоряжаться собственным богатством и не финансировать более неудачные миры, стать полностью независимыми.

Конечно, это был изрядный риск: ведь тогда колония осталась бы без поддержки в случае внутреннего конфликта или внешнего нападения, эпидемий, что были не так уж и редки в новых мирах, природных катаклизмов, но и получившийся куш обещал быть очень жирным. Может быть однажды, благодаря именно им — Ричарду Брену и Оливеру Роджерсу — появиться Валара-2 и Валара-22, кто знает?..

— Кто еще в курсе?

— Мои парни, но я сказал, что лично побросаю в шахту каждого, кто проболтается.

— Хорошо. Повысь им зарплату, выдели лучшее жилье и особые льготы, устрой их детей в лучшие школы — я подпишу все бумаги — и убедись, что они будут молчать так долго, как это будет необходимо. Составь список необходимого оборудования. От шурупов и заклепок до буров и камер очистки. Будем закупать его частями, если повезет, внимания не привлечем, — Ричард Брен с силой трет ладонями лицо, и чуть сдавив пальцами закрытые веки, тянется к бутылке. — И, Оливер... больше никогда не смей называть меня «Рик».

Гаррус разворачивается спиной, раскидывая руки в стороны, словно желая объять весь кабинет.

— Два из трех континентов... Два континента нулевого элемента — настоящий клад, золотая жила и согласно пятой статье «Положения о колонизированных мирах» Валара должна была сообщить о своей находке. На планету должен был прибыть представитель Альянса, чтобы руководить дальнейшими разработками и пятьдесят пять процентов прибыли от реализации разрабатываемого ресурса должны были отправиться в Центр. Где они были бы распределены между нуждами Земли и прочих заселенных людьми миров, и Валара поступила так же, как, наверное, поступила бы любая другая колония на ее месте — она оставила все в тайне. Не выпустила информацию о залежах дальше планеты, планируя накопить достаточно экономической мощи, чтобы однажды отколоться от Альянса и начать жить так, чтобы мечта о собственной независимости, наконец стала явью.

Его слова звучат резко и отрывисто, он подбирает их на ходу, как мозаику, хватая то один, то другой случайный фрагмент и Тали замирает, забывая дышать.

Но Альянс не был так силен, если бы не имел способа узнать, что творится в его мирах, поэтому, однажды в порту Валары сошел человек. Неброский, но довольно дорогой костюм, тщательно уложенные волосы, огрубевшие от постоянных бумажных порезов подушечки пальцев, обычное лицо, затертое имя, блеклые, цепкие птичьи глаза, морщинки вокруг непривычных к улыбкам тонких губ, заметное брюшко и грация большой сытой акулы — он потерялся в толпе сразу, он это хорошо умел.

И следующие несколько дней комиссара ОВК-АС — Отделения Внутреннего Контроля Альянса Систем были весьма насыщенными. Он бродил по самым злачным улочкам Столицы, оценивая изнанку мира Валары, смотрел на его развитие, количество востребованных специалистов инженерного, экономического и горного дела. Посетил музей, где с удовольствием прослушал историю колонии и краткий перечень завершенных и планируемых проектов развития, наведался в земельное управление, сравнивая число заявленных в прошлом году шахт с реально имеющимся. Подсмотрел в импортные и экспортные карты, и данные о ВВП, — у него было достаточно связей, чтобы получить эти сведения в столь короткий срок, — и, дождавшись докладов от находящихся в разных концах Валары ассистентов, возник в кабинете Ричарда Брена, тогдашнего управляющего колонией, чтобы задать один-единственный вопрос: «Чье имя мне стоит вписать в графу моего отчета «виновен в сложившейся ситуации»?

Альянс наложил на колонию штрафы за «сокрытие стратегически важного ресурса», прислал аудиторов для оценки возможных доходов, наблюдателей из ОВК, финансистов для контроля положенных отчислений, составил свои планы развития, планы разработок шахт, определил долю экспорта, пересмотрел экономических партнеров и наброски договоров о поставках ресурса, попытался сменить управляющего колонией... Попытался, потому что Валара упрямо не пожелала возвращаться обратно в строй. Сначала были переговоры, обещания послаблений, уговоры, потом угрозы о более серьезном вмешательстве и когда...

— ...и когда Альянс принялся за их осуществление, в игру вступила Шепард. Капитан Джейн Элисон Шепард... Сначала просто информация, крупицы разведданных, затем личности оставшихся на Валаре шпиков, саботаж, передача планов. А потом она привела в поддержку несколько кораблей. Я понятия не имею, как это ей удалось! — слова льются из Гарруса потоком, он больше не подбирает их, те приходят на ум сами, стремясь, наконец, быть озвученными. Он неопределенно ведет рукой, кажется, турианцу мало места и он расхаживает взад-вперед, отчаянно напоминая Тали запертого в клетке зверя. — Знаю только, что она открыто критиковала выбранную Альянсом политику, и люди тянулись к ней — колонисты, находящиеся на службе вдали от своего дома, шли за ней. Под ее командованием Валара одержала несколько побед и словно обрела второе дыхание. Она стала символом, олицетворением желания многих колоний, примером, и когда, следуя ему, еще четыре колонии объявили о своем намерении отделиться, Альянс перестал играть в игры.

Переговоры закончились тут же. Колонии, оказывавшие ранее, пусть и чисто моральную, но все же поддержку — замолчали, многие торговые маршруты оказались перекрыты. Больше не было уговоров и компромиссов, теперь вопрос стоял так: Валара либо добровольно объявляет о капитуляции и соглашается со всеми наложенными на нее санкциями, либо ее раздавят. Быстро и безжалостно, как любого мятежника. Ей очень нужна была помощь, Валара отчаянно нуждалась в союзнике, но никто не верил, что она его найдет.

Никто, кроме Шепард.

Это решение пришло к капитану само. В момент, когда стало ясно, что помощи от тех, с кем Ричард вел переговоры все последние месяцы, они не дождутся, что Альянс отрезал их от всех экономических партнеров, на чье содействие они могли бы рассчитывать. Что ни у кого на Валаре нет опыта ведения боевых действий в подобных условиях: с превосходящим противником и ограниченными ресурсами — что большинство потенциальных союзников исчезли сразу, стоило только Центру намекнуть, что ему не сложно держать в осаде сразу несколько колоний.

От того, что каждого из них можно было понять, легче не становилось. И тогда капитан вспомнила о тех, кто уже пытался бороться со своим центром, уже ввязывался в заведомо проигранную войну и, наверняка, еще помнит каково это: остаться один на один с подобным гигантом.

Лоу Коциус, примарх Эсельвера — одного из пограничных турианских миров — не мог этого помнить, учитывая, что период турианских Войн за Объединение (1) закончился задолго до Инцидента у Ретранслятора 314. Ему повезло достигнуть призывного возраста в июле 2157 года, и стать одним из тех, кого назвали «ветераном одного сражения». Будучи подростком с новеньким автоматом, он очень жалел, что единственной битвой, в которой ему довелось поучаствовать, стала мелкая пограничная стычка, и только будучи назначенным примархом Эсельвера, мира, чьим ближайшим соседом оказались люди, возблагодарил Духов, что это было так. Потому что все не выпавшие на его долю сражения он с успехом заменил боями в зале заседаний, и от той стычки на границе они отличались разве что количеством пролитой крови.

О конфликте вокруг Валары примарх знал ровно столько же, сколько и все. Не то, чтобы он не интересовался делами по ту сторону своих границ, просто не видел в этом особого смысла: надо быть действительно очень глупым, чтобы хоть на минуту поверить, что одна небольшая планета способна на равных тягаться с целой отлаженной системой. Он знал, что рано или поздно сильный, жесткий центр перекроет Валаре кислород и возьмет ситуацию под контроль, поставив во главе нового, удобного ему лидера. Тогда Лоу нанесет ему визит, поздравит с новой должностью, уточнит кое-какие рабочие моменты и все вернется на круги своя. Поэтому от человека, настойчиво добивавшегося с ним встречи, он ждал чего угодно: просьбы, жалобы, взятки, возможно убежища на Эсельвере, но никак не плана.

Явившаяся к нему женщина, даже не потрудившаяся сменить броню на что-нибудь приличное, принесла с собой четкую стратегию, план, простой и неожиданный, позволяющий отколоть Валару от Альянса, при этом не вмешивая напрямую Эсельвер. Она бросила на одну чашу весов эксклюзивный контракт поставок в Иерархию, две немаленькие шахты, отходящие в собственность турианской колонии, с тактом кроганского дипломата намекнув, что Палавену знать о них совсем не обязательно, возможность щелкнуть по носу старых врагов и... возможность упустить такой шанс на другую.

Это было... более чем неожиданно. Пусть человеко-турианская война и закончилась более двадцати лет назад, но отношения между ними начали налаживаться лишь сравнительно недавно. Так много пришлось восстанавливать, так много еще было живо участников тех боев, что Коциус никогда не задумывался о возможности подобного союза и, наверное, будь он кем-нибудь другим, кем-нибудь повидавшим больше одной пограничной стычки, никогда и не задумался бы.

А между тем, принести он обещал много: как и всей Иерархии, так и примарху Эсельвера лично. Единственное, что могло этому помешать — время. И дав женщине ресурсы, которые позволили бы ей протянуть до его прихода, он вылетел на Цитадель. Так скоро, как только смог — спустя двое суток — ровно столько времени понадобилось его людям, чтобы найти и превратить доклады о тяжелых, малонаселенных турианских транспортниках (за которые Эсельвер уже получил неплохую страховку), в случайно попавшие под огонь Альянса гражданские суда.

Он не сомневался, что Иерархия с радостью укроет крылом отбившуюся колонию, просто чтобы наступить человечеству на ногу, но знал, что она не станет вмешиваться во внутренний конфликт другой расы, пока на то не будет дано разрешения Совета. А чтобы заставить Совет обязать Альянс прекратить любые военные действия, в том районе нужна была осложненная человеческой колониальной войной экономическая ситуация и невинные гражданские жертвы.

И какое-то время все шло прекрасно: политики были заняты друг другом и истеричным примархом самого близкого к Валаре турианского мира, колония обзавелась полками первоклассных наемников, корабли Альянса все чаще не доползали до линии фронта, выведенные из строя почувствовавшими слабину пиратами. Гибли при загадочных обстоятельствах самые активные противники независимости колоний, легендарный Архангел произносил вдохновляющие речи, и обрывки его слов, пробившись сквозь информационную блокаду, будоражили прочие человеческие миры, заставляя Альянс затягивать гайки и рассредоточивать внимание... Турианцы никогда ничего не делали наполовину.

— Им не хватило всего четырех дней, — Гаррус запрокидывает голову и едва слышно смеется. — За четыре дня до официального запрета об осаде Валары информация о вмешательстве Иерархии в дела человечества достигла Совета. Был большой скандал, Лоу Коциус был немедленно смещен со своего поста, и новый примарх первым же приказом отозвал находящиеся на Валаре войска Эсельвера.

— И они ушли?

— Не все.

— Это верх идиотизма. Ты болен, ты... глуп, ты... Зачем ты это сделал? — взгляд Шепард рассеян, он блуждает по небу, мечется от одной звезды к другой, она провожает каждую из них глазами. Шепард похожа на ребенка. В другое время он долго и безжалостно издевался бы над ней за этот взгляд — одновременно и восторженный и испуганный, зачарованный высоко пляшущими огнями. — Больные идиоты.

В отличие от нее, он смотрит в долину, именно там сейчас загораются звезды — по четыре на каждый транспорт. Кормовые огни челноков горят ярко и бело, ему не хочется поднимать голову и смотреть, как они исчезают в темноте, поэтому он наблюдает за ними только до истончившейся алой линии горизонта.

Нагревшаяся за день земля, на которой он сидит, должна остыть еще не скоро, но ему все равно зябко. Внутренности скручивает просто от осознания принятого решения, хочется что-то сделать, чем-то занять руки и он впервые жалеет, что не может закурить на человеческий манер.

— У меня остались здесь друзья.

— А у них нет?! — Шепард, наконец, взрывается, тыча пальцем вниз на сворачивающих лагерь турианцев. — У них, по-твоему, нет?!.. Однако они не стали сходить с ума! Слушай, никто из вас ничего нам не должен, не вы начали эту глупую войну за независимость, мы не собираемся ни в чем упрекать: вам дали приказ, и вы пришли на помощь, вы получили следующий и, как хорошие турианцы, должны уйти.

«Вы тоже можете» — он почти произносит это вслух, хотя и знает: это не так. Войска Альянса практически выбили их с этого квадрата, безвоздушное пространство Валары находится под прицелом, да и челноки, на которые грузятся солдаты Эсельвера, стартуют по очереди с завидным интервалом, значит, после стыковки каждый из них тщательно досматривают — Альянс не собирается позволять мятежникам выбраться с планеты. Вряд ли та горстка бойцов, которая еще не разбежалась после известия о том, что договор с Эсельвером расторгнут, протянет достаточно долго.

— Ты сама сказала, что я ужас...

— Даже не думай заканчивать эту фразу, Вакариан!

— Чего ты от меня хочешь?

— Уходи. Забирай с собой свою сотню больных идиотов и убирайся ко всем чертям! Все кончено, понимаешь? Валара проиграла, я проиграла! Те люди останутся со мной, потому что у них просто нет выбора, но у вас есть — вы должны вернуться домой. Вы не станете предателями, если уйдете, но окажетесь ими, если останетесь.

Он устало вздыхает, откидываясь на локти, наконец, смотрит в небо:

— Вообще-то нас шестьдесят четыре, а не сто, но кто считает? — Шепард смотрит так, будто лишь добрые Духи удерживают ее от того, чтобы не пересчитать его ребра своими ботинками. — Брось, Шепард, верь в нас хоть немного.

— Некоторое время мы справлялись. Тактика из серии «ударил, отошел», — Гаррус присаживается на больничную койку. Разговор вымотал, продолжать его откровенно не хочется, но бросать, так и не закончив... Турианцы никогда ничего не делают наполовину. — Теряли людей, сдавали позиции, отступали, по возможности минируя за собой, трепали врагу нервы, но все знали, что поражение — это только вопрос времени.

В тот день его разбудил шум статики в наушнике. За последние пару недель спать «короткими очередями», вырывая час отдыха то тут, то там, не выключая при этом рацию, вошло в привычку, и тишина вместо обычных переговоров настораживала. Поэтому открыв глаза за секунду до того, как его плеча коснулась чья-то рука, он даже не удивился. Солдаты спешно поднимали друг друга, приказы и команды передавались из уст в уста по цепочке — потому что команда, ушедшая проверить коммуникационную вышку так и не вернулась — и отчего-то вполголоса.

Он как раз вел людей к установленным несколько дней назад турелям, когда враг напал. В полчетвертого утра, укрытый мощной броней и тактическими плащами. Прошел за их линию обороны, обошел часовых, он знал их слабые точки и ударил в первую очередь по ним — одновременно с нескольких сторон, в несколько удачных залпов пробив в рядах мятежников дыры. Он застал врасплох, заставил рассыпаться на мелкие группы, без связи, координации, и он не медлил.

— Я проснулся уже в больнице, сначала даже не понял, где нахожусь. Оказалось: нас разбили меньше, чем за сорок пять минут, и пленных было много. Им нужны были преступники, и большинство из нас было взято живыми, — Гаррус машинально притрагивается к шрамам на лице и усмехается. — Так показательно, так... по-людски. Альянс позаботился о своих пленных, устроив им открытый суд, лишив всех прошлых наград и привилегий, сбросив к самому низу социальной лестницы, навсегда запретив покидать Валару и позабыв, словно что-то ненужное, а турианцев переправили на Палавен.

Нарушение субординации, прямого приказа, пренебрежение офицерским долгом, действия, едва не приведшие к ухудшению отношений между Альянсом Систем и турианской Иерархией — серьезные преступления, и наказание было им под стать. И отсутствие раскаяния только все осложняло. Гаррус верил, что люди, с которыми он сражался были его друзьями — они заботились друг о друге, прикрывали, спасали друг друга десятки раз. Он упрямо твердил, что их дело было стоящим, их действия — верными, что стоило хотя бы пытаться бороться за то, во что они верили, и не собирался оправдывать свое нежелание бросать товарищей. В конце концов, он знал, чем все кончится.

Единственное, о чем он даже не догадывался — так это о том, кто именно все закончит. Он первым в тот день достиг турелей и был первым, кто обнаружил, что они не работают. Ему хорошо был знаком код, с помощью которого была дана команда на отключение, и внезапно все встало на свои места: отсутствие связи, враг в самом центре лагеря, ставшее полной неожиданностью нападение...

Только после недели, проведенной в госпитале, он сообразил, что Альянсу ни к чему были пленники-турианцы, уже давно объявленные изменниками, что стереть с лица Валары остаток мятежа можно было всего десятком боевых вертолетов или прицельным залпом с орбиты. И все же, их предпочли взять в плен.

Связывал ли он когда-нибудь этот факт с поступком Шепард? Да, пожалуй. И чем больше думал об этом, тем на душе становилось противнее. Тогда из-за гнева он не чувствовал ни боли на лице, ни горечи поражения, ни страха перед близившимся трибуналом.

Зато это хорошо чувствовал его отец. Говорят, только нежелание оставлять дочь одну с больной матерью и позором брата не позволило ему сдохнуть от сердечного приступа в первую же секунду после получения этой новости. Он мог отказаться от сына и избавить себя от родства с предателем, мог пронести в его палату пистолет и самолично пустить ему пулю в лоб — его бы поняли, вряд ли бы оправдали, но определенно поняли. Но Бастион поступил иначе.

Он обратился к друзьям в СБЦ и членам судейском комиссии, ему удалось затянуть проведение суда почти на месяц, посетить несколько человеческих колоний, растратить за столько короткий срок почти все имеющиеся у семьи состояние.

-... и легенда об Архангеле пережила второе рождение. В день процесса надо мной и несколькими офицерами перед судьями легли рапорты, отчеты, смазанные фотографии, показания свидетелей, результаты баллистики, копии регистрационных выписок, из которых следовало, что я и в самом деле не раз бывал на Мендуаре. Так что после пущенных по Валаре слухов и этого уже никто не сомневался в личности Архангела. Меня не оправдали, нет, — он качает головой, выставляя вперед ладони. — Однако решили, что турианский мученик, отдавший жизнь за интересы людей, им ни к чему.

Ему хотелось кричать. То есть сначала, когда в зале суда один старый турианец, неторопливо перебирая лежащие на столе бумаги, спросил «Архангел?» Гаррус лишился дара речи. Когда вопрос повторили снова, он дернулся как от удара, открыв, наконец, рот, чтобы заорать: «это все вранье!».

Но наткнулся на взгляд отца и не смог произнести ни слова. Бастион Вакариан сидел в первом ряду тусклый и серый, как тень, высохший. Он казался таким дряхлым, что Гаррус невольно задался вопросом: чего ему стоило сидеть вот так, держа спину прямо? Он ответил «да» судье и зажмурился, чтобы не видеть взглядов товарищей. Он отвечал «да» по каждой приписанной ему заслуги на Мендуаре. Личная банда? «Да». Состав? «Да». Убийство капитана Ка’Сшика «Убийство? Нет, что вы — казнь». Валара? «Да, хотели помочь». Почему? «А почему нет?».

— У меня отобрали звание, имущество, честь, но оставили жизнь и разрешили оставить имя, и я убрался туда, где оно меньше всего имело значение.

Он не говорит о том, что «убраться» удалось не сразу. Он не рассказывает о нескольких месяцах заключения, об охране, привыкшей наказывать предателей, о том, что его попросту выбросили на окраине турианского сектора, не снабдив даже пистолетом. Что в его документах стоит пометка «т’хо» — Тот, Кто Не Может Вернуться, что образцы его тканей внесены в каждую систему распознавания каждого порта, каждого отделения безопасности, и попытка сунуться в турианское пространство закончится пулей между глаз. Что он не видел отца с того дня в суде, сестру — несколько дольше, что ежедневно заставляет себя не думать о том, что спасая его жизнь, Бастион фактически поставил крест на лечении жены.

— Теперь я понимаю... — голос Тали тих, и он с трудом слышит его. Она действительно понимает: пожалуй, только она и может понять. Изгнанник, никогда не видевший своей планеты, но тосковавший по нарисованному в мечтах миру до слез. Тали тоже носила маску, но в отличие от Гарруса, если ей случалось забыть собственное лицо, она могла просто посмотреть на фотографию, сделанную отцом несколько лет назад, которую всегда держала при себе. — А что случилось с капитаном Шепард?

— На пути к Земле, где Шепард должна была предстать перед своим судом, на перевозившем ее корабле произошла авария. Разгерметизация девяти отсеков серьезно повредила «Нормандию» и выбросила в космос почти тридцать человек, — он пожимает плечами. — Тела одиннадцати так и не были найдены и, в конце концов, ее признали погибшей.

— Наверное, так даже лучше, — Тали’Зора кивает, осторожно беря его за руку. Никакой жалости, показного участия, ничего интимного, просто жест: все будет хорошо. — По крайне мере вам не нужно ждать шанса, чтобы вернуть ей долг.

Он только кивает, глядя на их сплетенные пальцы, не смея сказать, что шансов у него было предостаточно. Вот только два года назад, поймав ее в прицел и промахнувшись, он упустил один из них. А несколько дней назад, получив второй так и не смог разжать свою чертову ладонь.

 

1. Война за Объединение (1489-1523 гг.) — гражданская война, начавшаяся с разногласий между колониями, наиболее удаленными от Палавена. Колонии управлялись местными вождями, многие из которых отделились от Иерархии. Без стимулирующего влияния правительства в колониях начали процветать изоляционизм и ксенофобия. Колонисты стали наносить на одежду и лицо специальные знаки, чтобы отличаться от жителей других колоний. Регулярный характер приобрели открытые враждебные действия. Когда разгорелась война, Иерархия заняла жесткую позицию по отношению к сторонам конфликта и отказалась занимать чью-либо сторону. После нескольких лет борьбы осталось не более десяти независимых образований, и тогда Иерархия наконец вмешалась. К этому моменту вожди уже не могли оказывать достойного сопротивления. Им пришлось положить конец кровопролитию и подтвердить свою верность Иерархии. Несмотря на то, что мир был восстановлен, неприязненные отношения между колонистами и Палавеном сохранялись еще несколько десятков лет. Большинство турианцев по-прежнему имеют на лице отличительные знаки их родных колоний. Интересно, что турианское выражение «гололицый» означает кого-то таинственного либо того, кому нельзя доверять. Этим же словом называют политиков.

 

Отредактировано.SVS