Свежий ветер. Глава XX. Молчание. Часть 1


Жанр: романтика, ангст;
Персонажи: фем!Шепард/Кайден Аленко;
Автор: LockNRoll;
Оригинал: Fly By Night;
Перевод: Mariya (Mariya-hitrost0), разрешение на перевод получено;
Статус: закончено;
Статус перевода: в процессе;
Аннотация: Она ушла из банды «Красных», сжигая за собой мосты, и обрела новый дом в Альянсе, став элитным бойцом с пугающей репутацией. Лишь один человек сумел разглядеть ее истинную сущность за тщательно воздвигнутым фасадом, и она, наконец, поняла, каково это — иметь что-то, что ты боишься потерять. Фанфик охватывает все три игры Mass Effect.

Описание: На борту челнока, приближающегося к Земле, Кайден пытается примирить известные ему факты и свои чувства. Время затишья перед бурей Шепард проводит в своей камере, но, вырвавшись на свежий воздух, сталкивается с человеком, встречи с которым ждет и страшится.


2186 год. До вторжения Жнецов осталось четыре месяца

Кайден

 Я закрыл папку и положил ее на стол, а затем, откинувшись в кресле, тяжело вздохнул и попытался переварить все, что увидел. Я знал, что информация неполна, — отчеты с миссий были обрывочными — в лучшем случае краткое изложение — но даже имеющиеся сведения... по меньшей мере поражали. «Цербер» завербовал Шепард, чтобы совершить невозможное, и именно это она и сделала. Со всех уголков галактики она собрала группу разношерстных индивидуумов — лучших из лучших в своем деле, научила их доверять друг другу и превратила свою команду в многорасовую семью. Ради каждого из них она прошла огонь и воду, добившись абсолютной преданности.
 Джена умела понравиться. Меня всегда это удивляло, учитывая, насколько невыдержанной и резкой она частенько бывала, но... что-то в ней заставляло вас пытаться стать лучше, стать похожими на нее. Горящий внутри нее огонь манил людей, и они шли за ней куда угодно, помогали в любом ее начинании. В те же редкие мгновения, когда вам доводилось почувствовать тепло ее души, вы считали себя самыми счастливыми на свете.
 Я вспомнил, как Джена смотрела на меня на Горизонте, как она поджала губы, осознав, что на этот раз я не последую за ней. Неужели все, случившееся прежде, было игрой? Может быть, та уязвимость, что она показала мне когда-то, являлась всего лишь тщательно продуманным ходом, призванным привлечь меня на ее сторону? Эта возможность казалась мне столь же вероятной, как и все остальные невообразимые вещи, произошедшие в последнее время. Я так давно не видел ее.
 Я даже не знал, какой вариант бы предпочел: чтобы она притворялась, чтобы на самом деле была предательницей, и в таком случае женщины, по которой я сходил с ума, не существовало, или чтобы оказалась настоящей — жертвой обстоятельств, отчаянной и одинокой, в то время как я просто отказался слушать, и тогда...
 Черт, я понятия не имел, что бы сделал.

 Я посмотрел на часы — до прибытия на Землю осталось два часа — и вытащил последний планшет. Когда я включил его, содержащаяся на нем информация автоматически раскодировалась, и на экране появилось слово «Лазарь». Мне и прежде доводилось слышать его в контексте обсуждения деятельности «Цербера» — специалисты разведывательной службы предполагали, что именно так назывался отдел, занимавшийся этой конкретной миссией. Но я знал, что у этого слова было и другое значение. Так звали героя древней истории, который, пролежав несколько дней мертвым, вернулся к жизни.
 Я пролистал файлы, походящие на записи персонального видеожурнала. Автором каждого из них являлась оперативник Лоусон — я держал в руках ее личные отчеты. Она была верноподданной «Цербера», а следовательно, мне представилась возможность взглянуть на события с их точки зрения, попытаться понять, что они планировали для Шепард. Несколько записей, очевидно, отсутствовали, однако остальных было более чем достаточно для того, чтобы составить целостную картину.
 Я выбрал случайное видео — одно из первых — но изображение, появившееся на экране, стало для меня полнейшей неожиданностью. Моему взгляду предстала лаборатория, оборудованная по последнему слову техники и изукрашенная символами «Цербера», а в центре помещения на металлическом столе лежало то, что корректно можно было назвать частично прикрытым телом, однако слово «труп» подходило куда лучше. Что это, какой-то морг? Камера взяла крупным планом левую половину тела, и я заметил, что обе конечности — от локтя и от колена — отсутствовали, а на месте чудовищных ран из обгоревшей плоти торчали осколки костей. Лицо было совершенно неузнаваемым, большая часть кожи обуглилась. Я видел много смертей, однако подобное зрелище не оставило меня равнодушным. Резкий свет придавал изображению тошнотворную реалистичность.

 «Как вы видите, наихудшие повреждения пришлись на эту сторону, — произнес за кадром женский голос с весьма специфическим акцентом, часто присущим богатым колонистам. — Мы предполагаем, что именно в этих местах произошел разрыв скафандра при входе в атмосферу, однако нам неизвестно, как именно это случилось».
 Казалось, мои внутренности вдруг свернулись в тугой узел, страх сковал горло. Неужели это...?
 «Первые тесты показали, что мозг и внутренние органы сравнительно целы, хотя, разумеется, технически она мертва. Но поскольку смерть стала следствием удушья, а не физической травмы, мы высоко оцениваем наши шансы».


 Запись длилась еще несколько минут; голос продолжал объяснения, которых я не понимал, используя при этом слова, которых я никогда прежде не слышал. С ужасом я вдруг осознал, что вижу перед собой. Изображение резко дернулось, и камера переместилась к правой стороне тела.
 На поверхности стола лежала рука — вялая, безжизненная и покрытая ожогами. Камера сфокусировалась, стало чуть светлее, и я заметил, что уцелевшие ногти до сих пор окрашены в бутылочно-зеленый цвет. Воспоминания о той ночи, что мы впервые провели вместе, нахлынули сокрушительной волной: ее пальцы, кокетливо поигрывавшие стаканом, ее бедра, чуть сместившиеся ближе ко мне. Я вспомнил последние проведенные с ней часы, ее руку в моей руке и коротко остриженные ногти того же самого цвета, как и на мертвых, почерневших пальцах на экране. Мне вдруг стало трудно дышать.
 Камера переместилась к ее лицу с правой стороны, и хотя оно было обожжено и покрыто ранами, я узнал ее. Стоявший рядом врач приподнял веко, демонстрируя отсутствие реакции зрачка на свет; ее блестящие когда-то, янтарные глаза теперь выглядели безжизненными и тусклыми. К горлу подступила тошнота. Это действительно была она, и только сейчас, видя ее такой поломанной и обгоревшей, погибшей, в то время как я спасся, я осознал весь ужас произошедшего с ней. Мне с трудом удалось подавить рвотные позывы. Судя по дате, видео было снято чуть более двух лет назад, и она, очевидно, была мертва. Но ведь каких-то несколько месяцев назад она стояла передо мною — живая и невредимая всего лишь с новыми красными шрамами, испещрявшими ее лицо.

«Лазарь». Слово эхом прозвучало у меня в голове. Это невозможно. Я был уверен, что она лежала в коме, возможно, не имела доступа к средствам связи. Когда она сказала «мертва», я и подумать не мог, что...
 Тяжело сглотнув, я стиснул зубы. Джена всегда говорила, что думала, напрямую.
 Я коснулся экрана планшета, останавливая это видео и открывая следующее, и моему взору предстала та самая женщина с холодными, серьезными глазами, которые сейчас лучились воодушевлением.
 «Получается! Проект дает результат. Мы только начали, и он уже обошелся нам в миллионы, однако сегодня утром мы закончили работу над ее сердцем, и я рада сообщить, что оно бьется без помощи извне. Мы использовали ее собственные стволовые клетки, чтобы вырастить ткань, так что, за исключением нескольких усовершенствований, орган полностью состоит из органического материала. Сейчас все кажется мне весьма многообещающим, хотя пока неизвестно, можно ли рассчитывать на подобный успех с мозгом. Как и ожидалось, на данный момент мы не обнаружили никаких признаков мозговой активности, но этой проблемой занимается целая группа специалистов, и у них имеются строгие инструкции. Разумеется, существует целый ряд вопросов, которые нельзя упускать из вида, занимаясь нейропрограммированием, но... мы подумаем над ними, когда придет время».

 Женщина опустила взгляд, и на экране появилось новое видео. Теперь я смотрел на левую руку Шепард — или, вернее, на то, что от нее осталось, пока Миранда объясняла, как нанороботы прилаживали искусственную кость на место обломанного предплечья. Следом запустилось похожее видео, показывающее такие же манипуляции с ногой.
 С невероятной четкостью я вспомнил, как проснулся, прижимая ее к себе, как переплел пальцы наших рук, как касался татуировки, изображавшей пятерку крошечных черных воробьев, на ее запястье, которое теперь просто не существовало. Я смотрел видеозапись за видеозаписью и постепенно начинал осознавать, что это тело, лежащее на операционном столе, на самом деле ее — то самое, что я обнимал всего за — я глянул на дату — месяц до того, как это было снято.
 Время от времени я отстраненно улавливал такие слова, как «имплантаты», «улучшения» и «робототехника». Они воссоздали ее, сделали ее лучше, быстрее, сильнее. По большей части, как Миранда и сказала, использовался органический материал, но «Цербер» не смог удержаться от того, чтобы не внести некоторые изменения: ее кости стали прочнее, давным-давно поврежденные нервные волокна снова функционировали, рефлексы улучшились. Надеяться на то, что они потратят столько денег, чтобы просто вернуть ее такой, какой она была, не приходилось. Что еще они поменяли? Может быть, что-то, невидимое невооруженным глазом?
 Я вспомнил фразу из ее послания: «Я делаю это без тебя и без Альянса, потому что это должно быть сделано». Возможно, ее запрограммировали таким образом, чтобы она сказала это? Подумала это? Если «Цербер» практически создал ее, стали бы они рисковать, возвращая ее к жизни прежней, зная, какую опасность коммандер Шепард представляла для их организации? Даже если они и вправду сделали это, способа убедиться в том, что она является самой собой, не существовало: ей могли внушить любую ложь, и она до последнего верила бы в нее. Любой самый крошечный обман изменил бы ее поведение, упростил бы задачу контроля над ней.
 Да, подобный вариант заслуживал бы самого пристального внимания, если бы Шепард с момента пробуждения своими действиями не доказывала его ошибочность. Ходили слухи, что до того, как взорвать ретранслятор и сдаться властям, Шепард присвоила «Нормандию СР-2» и порвала с «Цербером», заявив, что не подчиняется никому. Мне хотелось, чтобы так оно и было — правда, хотелось — но даже если она сама верила в это, произошедшее все равно могло оказаться частью чьего-то грандиозного плана. «Цербер» не оставляет незаконченных дел. Если они сумели вернуть к жизни умершего, то... все возможно.
 Я продолжал смотреть запись за записью, с ужасом понимая, что Джена говорила правду от начала и до конца, а я швырнул ей в лицо обвинения. Она на самом деле была мертва, все случилось без ее согласия или ведома; ученые и врачи обращались с ней, как со своим научным проектом, а не с личностью. Она пришла в себя в новом мире и новом теле, понятия не имея, как все это произошло.
 Извинившись перед ней, я все равно продолжал считать ее лгуньей и предательницей. Я чувствовал, как щеки горят от стыда.

 Нанороботы сновали по ее лицу, восстанавливая плоть и ткани глаза. Тысячи волосяных луковиц внедрили в кожу головы, а затем стимулировали рост волос. Ее густые ресницы создавались ресничка за ресничкой, словно финальные штришки на фарфоровой кукле.
 Я продолжал смотреть, снова и снова вспоминая нашу встречу на Горизонте. Она пыталась рассказать мне, но я не захотел слушать. Даже по прошествии двух лет я все еще обвинял самую могущественную женщину из всех, что когда-либо встречал, в том, что она оставила меня, что она погибла.
 Компьютер начал фиксировать элементарную мозговую активность. Пока врачи работали над восстановлением ее сознания, специальные машины воссоздавали татуировки на новенькой коже ее шеи и рук. Я посчитал это весьма милым жестом. Джена обожала свои татуировки, даже те, что принадлежали прежней ее жизни. Весьма предусмотрительно с их стороны было позаботиться о том, чтобы эти рисунки оказались на месте, когда она проснется. Так она хотя бы будет считать эту кожу своей.
 Вскоре они начали сеансы физиотерапии, чтобы после двухлетнего сна она смогла двигаться. Направленные электрические импульсы постепенно возвращали в ее мышцы былую силу, и я наблюдал, как ее неподвижные и истощенные руки обретали так хорошо знакомую мне форму.
 Я запустил быструю перемотку, однако заметив, как она шевельнулась, с замиранием сердца нажал кнопку воспроизведения. Сознание Шепард, как и прежде, сумело пробиться из небытия, в которое ее погрузили медикаменты, но на этот раз это произошло слишком рано: ее все еще восстанавливаемую кожу покрывали красные шрамы. Врачи, заметив, что их пациентка просыпается, ввели ей еще больше снотворного, и она снова обмякла.
 Мне всегда нравилась эта особенность Джены — ее тело было поразительно маловосприимчиво к анестетикам и седативным препаратам, и при этом она могла заснуть в тот же момент, как ее голова касалась подушки. Эта привычка выработалась за многие годы, в течение которых ей приходилось спать урывками, где и когда это только возможно. Пока мы были вместе, я любил засыпать, глядя, как вздымается и опадает ее грудь в такт спокойному дыханию.
 А затем ее тело было искалечено и вновь воссоздано. О, боже, Джена, что же случилось с тобой?

 Последний файл назывался «Запись камеры наблюдения с [УДАЛЕНО]» и не содержал комментариев. Видео очень плохого качества показывало Шепард, приходящую в себя на столе под рев сирены и чьи-то крики, приказывающие ей очнуться. Отрыв глаза, она резко села, обводя помещение затуманенным взглядом. Когда Джена спустилась на пол, обнаженная и напуганная, я отметил ее судорожные и неуверенные движения. Должно быть, она до сих пор находилась под воздействием дозы обезболивающего, способной вырубить крогана. И все же она была жива. Она вернулась из мертвых.
Лазарь.
 Я наблюдал, как, следуя инструкциям, она с трудом добралась до шкафчика, оделась и, хромая, покинула помещение. До меня донеслись выстрелы, но камера осталась на месте, и изображение потонуло в статических помехах.
 Шепард погибла над Алкерой и пришла в себя два года спустя в лаборатории. Страшно представить ее чувства в тот момент.

 Я запустил следующее видео и снова увидел женщину, работавшую на «Цербер», находящуюся в одиночестве в каюте корабля.
 «Шепард делает успехи, — произнесла она спокойным, ровным голосом. — Все указывает на полное восстановление, никаких потерь памяти или навыков. Она все еще та самая коммандос, которой была когда-то, и на многое способна. На данный момент она демонстрирует стремление к совместной работе, и, согласно приказам, мы продолжаем за ней следить, однако это не так просто — Шепард находит и уничтожает жучков, установленных в ее каюте и внедренных в ее броню. По не совсем ясным причинам она отказывается делиться своими мыслями касательно миссии, идя при этом на сотрудничество, что, впрочем, если верить психологическому профилю, вполне естественно для нее в стрессовых ситуациях».
 Я перемотал запись на несколько дней вперед, стараясь не делать никаких выводов, и все же голова гудела от роящихся там мыслей.

 «Мы наняли Гарруса Вакариана, и его появление определенно положительно сказывается на течении нашей миссии, хотя мы и сомневались в этом поначалу. Не знаю, было ли решение скрыть его личность от Шепард верным, но в его присутствии она ведет себя более расслабленно и охотнее принимает мои советы. Мы все еще блокируем ее сообщения и следим за ней как на корабле, так и за его пределами, однако я не думаю, что нам следует продолжать столь тщательное наблюдение — она кажется весьма преданной делу. Допускаю, что была неправа, предлагая внедрить дополнительный контролирующий чип. Очевидно, чтобы удерживать ее на нашей стороне, достаточно общей благой цели».

 Я промотал около двух недель отчетов, остановив запись на одном из них, где Миранда выглядела особенно обеспокоенной.

 «Становится все сложнее лгать ей, особенно в том, что касается ее прежней команды и контактов с Альянсом. Почему нельзя сообщить ей их местонахождение? Если наши цели совпадают, то мне кажется жестоким скрывать от нее подобную информацию, особенно учитывая, что нескольких членов экипажа первой „Нормандии" она нашла сама. Это также может создать впечатление, что Альянс обладает более обширными сведениями, чем мы, и она, я подозреваю, вряд ли сочтет это правдоподобным. Пожалуй, стоит выделить одного человека — штабного коммандера Кайдена Аленко, о котором она спрашивала у советника. Я предполагаю, что она хочет найти его, хотя пока не уверена, почему. В предоставленном мне досье крайне мало сведений о ее отношениях с другими индивидами, и она все еще держит рот на замке — вероятно, потому что до сих пор не доверяет нам, но как мы можем ожидать обратного, когда очевидно, что мы сами не доверяем ей, утаивая информацию? Я твердо уверена, что она сделает все возможное, чтобы завершить миссию, и считаю дальнейшее манипулирование ею нецелесообразным. Полагаю, это лишь разжигает ее враждебность к „Церберу"».
 Она и в самом деле пыталась найти меня. Я даже не рассматривал такой возможности. Разумеется, уровень ее допуска как погибшего офицера и вероятной террористки был слишком низким, чтобы она знала о том, чем занимался я. Андерсон не мог сказать ей, а «Цербер» предпочел молчать. Что она подумала?
 Эти записи породили гораздо больше вопросов, чем дали ответов. Если решения о внедрении чипа и предоставлении информации принимала не Миранда, то кто отвечал за это? Кем являлся этот таинственный кукловод, и что они сделали с Шепард?

Я запустил еще одно видео, чуть более позднего периода.

 «Мне становится... трудно думать о ней, как о проекте, — произнесла Миранда; ее идеально ухоженные брови сошлись у переносицы в очевидной тревоге. — Она все еще не питает никаких теплых чувств к „Церберу", однако ее преданность миссии и этой команде... поражает. На корабле не осталось никого, кому бы она не помогла, включая и меня саму. Несколько дней назад, находясь вне корабля, она, вероятно, с помощью Гарруса, нашла и удалила микрочип, зашитый под кожей за ее ухом. Она ничего не сказала по этому поводу, и мне также не хочется затрагивать эту тему. Я не верю в дальнейшую необходимость подобного контроля. Я знаю, что она не сделает ничего, что могло бы поставить операцию под угрозу, а потому нам не следует относиться к ней, как к лабораторной крысе. Нам не нужно было этого делать с самого начала, и... мне бы не хотелось признаваться ей в том, что я настаивала на более глубоком уровне нейропрограммирования».

 Я перешел к видео, снятому через неделю после предыдущего. Миранда очень осторожно подбирала каждое слово, и у меня возникло ощущение, что она предпочла бы вообще ничего не говорить.

 «Момент, когда нам придется пройти через ретранслятор „Омега-4", приближается, и в последнее время я много думала, по-новому глядя на вещи. Сейчас я уверена, что Шепард — наша единственная надежда не только на победу над коллекционерами, но и над Жнецами. Она великолепный оперативник, блестящий стратег и прирожденный лидер — каждый член экипажа поддерживает ее на все сто процентов, в том числе и я. Мне остается надеяться, что мы переживем эту миссию, что она переживет ее. Благодаря тому, что „Цербер" вернул ее, галактика стала чуточку лучше. Даже если это задание станет моим последним, я рада, что мне выпал шанс сражаться рядом с ней на благо человечества».
 Она завоевала их преданность. Только коммандер Шепард способна на такое — взять взращенного «Цербером», верного этой организации агента и превратить ее в бунтаря.
 «Не вините ее, — было написано в лежащей на моем столе записке, — она спасла нас всех».

 Вот почему Миранда передала мне эти файлы, вот как Шепард убедила всю команду корабля пойти против «Цербера».

 Точно так же, как и в прошлый раз. Нас всех могли отправить под трибунал, но мне, как и всем остальным, было все равно — нас охватило радостное возбуждение от осознания того, что мы сражаемся за правое дело и что после того, как галактика будет спасена, все поймут, как ошибались на наш счет.
 «Мы боролись за то, что считали правильным, даже когда те, кто стоял выше нас, не понимали этого. Именно это я делаю сейчас. И я должна продолжать, даже если ты не понимаешь».
 Тяжело выдохнув, я провел ладонью по лицу. Сомнений не было — она говорила правду. Она вернулась из мертвых, а я обвинил ее в том, что она умерла. Меня мутило.
 Я должен поговорить с ней.

 Вскоре мы приземлимся — огромная голубая планета уже занимала большую часть обзора в иллюминаторе — и я вдруг вспомнил, почему нахожусь здесь. Потому что я уже почти убедил себя в том, что она настоящая, я уже почти был готов вновь последовать за ней на край света, а потом она взорвала ретранслятор.
 Я не пойду за ней вслепую, как в прошлый раз. Я должен думать за себя, должен понять происходящее, выслушать ее и только затем решить, что делать. Я больше не был ее лейтенантом. Я больше не был ее любовником. Все изменилось, и не в моих силах притворяться, что это не так. Теперь у меня имелись обязанности, ответственность перед Альянсом и перед собой, и я не собирался бросать все ради женщины, которую когда-то любил. Я лишь мог находиться рядом с ней, когда разразится буря.

************

 «Я уже рассказывала вам», — ответила Шепард низким, напряженным от едва сдерживаемой ярости голосом; ее пальцы побелели от того, с какой силой она вцепилась в край стола. Выражение ее лица свидетельствовало о том, что человеку перед ней следовало немедленно перестать делать то, что он делал, потому что Шепард уже с трудом держала себя в руках.
 Я видел Джену впервые с ее последнего видеосообщения, и это снова была запись одного из допросов, произошедшего несколько дней назад. В ее глазах полыхало пламя, и, несмотря на то, что я всегда считал это зрелище прекрасным, сейчас мне было невыносимо видеть ее такой взведенной, буквально трясущейся от гнева.
 «Лично мне вы не рассказывали», — ответил сидящий перед ней вне поля зрения камеры мужчина невыразительным, гнусавым голосом.
 Шепард устало вздохнула, прикрыла глаза и потерла старый шрам, рассекавший ее бровь.
 «А вы кто?»
 «Психоаналитик Альянса, назначенный на ваше дело».
 «Ладно, — Джена натянуто улыбнулась и вызывающе вежливо продолжила: — Говорю в четвертый гребаный раз: пока я находилась без сознания, Кенсон отключила все устройства связи на астероиде. Я пыталась послать сообщение, но вышка находилась снаружи, и на тот момент передо мной стояла гораздо более важная задача, а именно разобраться с грозящим рвануть реактором».
 «Но, несмотря ни на что, вы все же сумели покинуть астероид вовремя, так?»
 Я непроизвольно напрягся, ожидая, что Шепард накричит на аналитика за то, что тот посмел предположить, однако она лишь поджала губы, а затем ответила резким, полным сарказма голосом: «Вообще-то, я оперативник N7, не забывайте об этом».
 Джена убрала упавшую ей на лицо прядь обратно в узел на макушке, и я заметил короткие волоски там, где она выбрила волосы. Необычно, но идеально ей подходяще, как и все остальное, что она делала.
 «Как вы подали сигнал „Нормандии"?» — спросил мужчина, игнорируя ее предыдущий ответ.
 «Я писала об этом в своем отчете! Кто-нибудь вообще читал гребаный отчет? — крикнула она, а затем откинулась на спинку стула, устало вздохнула, будто пассажир, чей вылет снова отложили, и продолжила: — Всего за четыре минуты до столкновения мне удалось починить вышку связи и запросить эвакуацию».
 «Себя, но не колонии?» 

 У меня возникло ощущение, что психоаналитик пытается вывести из себя не только Джену, но и меня тоже. Он походил на напыщенного юриста, только что поймавшего ответчика на противоречии, и, очевидно, не понимал, с кем имеет дело. Шепард добровольно сдалась властям и добровольно отвечала на их вопросы. У нее не было причин лгать, особенно об этом. Если только... если только нам не все известно. Я до сих пор не пришел к однозначному выводу.
 «Что?» — рявкнула она.
 «Вы нашли время, чтобы связаться со своим кораблем и спасти себя, — пояснил мужчина таким тоном, словно объяснял несмышленому ребенку очевидный факт, — но не успели предупредить колонию?»
 «И что бы я сказала им? — поинтересовалась Шепард, разведя руками. — Что у них осталось четыре минуты до того, как вся их система превратится в пыль? Что, по-вашему, они должны были бы сделать с этой информацией?»
 Хороший вопрос, решил я, однако аналитик, судя по всему, не был заинтересован в ответе, а потому продолжил допрос.
 «Ранее, когда вы поняли, что системы связи внутри комплекса не работают, что вы делали? С кем пытались связаться? И, пожалуйста, помните: во-первых, вы находитесь под присягой, а во-вторых, за вами следит множество датчиков».
 Поджав губы, Джена несколько секунд сверлила взглядом сидящего перед ней человека, а затем фыркнула и ответила: «Я пыталась связаться с „Нормандией", чтобы объяснить ситуацию».
 «Но не колонию?» — с триумфом снова повторил вопрос мужчина.
 «Нормандия» вполне могла сделать это, — возразила Шепард, — моим же приоритетом было завершение миссии».
 «То есть вы сочли, что ваша жизнь дороже жизней колонистов?»
 «Можете считать и так, если не слышали всего того, что я сказала прежде, — закипая, произнесла Джена. — Если бы я не справилась с заданием, колонисты все равно погибли бы с появлением Жнецов. И я должна была выбраться оттуда живой, потому что в противном случае все жертвы оказались бы напрасными. Я обязана была предупредить всех о грозящей опасности, чем и занимаюсь сейчас».
 «Вам просто далось решение направить астероид в ретранслятор?»
 — медленно спросил аналитик.
 «Да, — мгновенно ответила Джена, — потому что на самом деле мне нечего было решать: либо это, либо пришествие Жнецов, которые уничтожили бы все живое в галактике, включая эту батарианскую колонию. Я пожертвовала этой колонией, чтобы выгадать нам время, которое, кстати говоря, мы сейчас бездарно тратим», — закончила она твердым, яростным голосом, глядя прямо в камеру.

 Немного помолчав, мужчина задал следующий вопрос: «Вам и прежде доводилось убивать батарианцев, верно?»
 Шепард подалась вперед, в ее глазах загорелся зловещий огонек.
 «Мне доводилось убивать представителей почти всех существующих рас, конторская крыса. К чему ты ведешь?»
 «Будучи агентом „Цербера", приняли бы вы это же решение, если бы речь шла о человеческой колонии?»
 «Я не являлась агентом „Цербера", идиот, — прорычала она, — и да, приняла бы, потому что от этого ужасного решения зависела судьба галактики».
 «Стало быть, вы убили триста тысяч гражданских, — произнес человек, не давая ей закончить, говоря громче, чем нужно, — и уничтожили целую систему, основываясь лишь на своей выдумке о „Жнецах"? Тех самых Жнецах, которые, по вашим словам, превратили такого преданного Альянсу ученого, как доктор Кенсон, в предателя? Тех самых мифических существах, которых вы видели во сне после черепно-мозговой травмы, полученной на Иден Прайме?»
 Аналитик говорил крайне самодовольно, даже снисходительно, и я заметил, как ладони Джены сжались в кулаки.
 «Убирайся отсюда нахрен», — произнесла она низким, дрожащим голосом.
 Очевидно, мужчина не смотрел на нее, не видел ярости в ее взгляде, потому что он продолжил: «Пожалуйста, просто ответьте на...»
 «Убирайся нахрен из этой комнаты!» — заорала она, грохнув по столу кулаком и резко подавшись вперед, обнажая зубы; красные шрамы отчетливей проступили на ее лице.
 Допрашивавший ее мужчина в панике схватил свои бумаги, уронив при этом камеру на пол, и бросился вон из помещения, хлопнув дверью. Запись оборвалась.

— Что вы можете нам сказать по этому поводу? — самодовольно спросил сидящий рядом со мной человек, словно только что доказал мне свою правоту.
— По поводу видеозаписи или вашего придурошного психоаналитика? — уточнил я, а затем, дождавшись, пока мой собеседник удивленно повернулся ко мне, продолжил: — Не стоило посылать его туда. Либо он нарочно старался довести ее, либо не подготовился, как следует.
Одарив мужчину равнодушным взглядом, я добавил:
— Вы хотя бы пытаетесь устроить для нее справедливое слушание или же просто ждете, когда она оступится и начнет противоречить сама себе из-за нервного истощения?
Пожевав губами, человек обдумывал мои слова.
— Шепард — великолепно тренированный агент, — произнес он наконец, — и имеет перечень недокументированных и нелицензированных имплантатов. Вполне вероятно, что она способна обмануть стандартные детекторы лжи. Мы просто стараемся выяснить правду.
— Она добровольно сдалась вам, — обратил я его внимание на этот факт. — Прекратите относиться к ней, как к заключенной, или хотя бы перестаньте выводить ее из себя. Так вы ничего не добьетесь — Джена не реагирует на угрозы, предпочитая угрожать сама. Это обычная тактика агентов N7.
— Ах, Джена? — высоким голосом произнес человек и что-то быстро напечатал на своем планшете.
Только тогда я осознал свою ошибку, ту фамильярность, с которой позволил себе говорить о ней, но мое лицо осталось бесстрастным.
— Мне казалось, называть людей их именами — обычное дело, — бросил я в ответ, будто мой собеседник был идиотом, — особенно, учитывая, что вы освободили ее от звания, тем самым сделав гражданским лицом.
— В таком случае, штабной коммандер, раз уж вы так хорошо ее знаете, скажите как, по-вашему, нам следует поступить?
— Дайте ей возможность объясниться, пусть даже считаете, что она лжет, — ответил я, а про себя добавил: «Ты такой лицемер, Аленко. Если бы она слышала тебя, то без сомнения сказала бы, какой ты бесстыжий и бесхребетный лицемер».
Стоило мне только увидеть, как они с ней обращаются, как я позабыл все свои сомнения и уже был готов кинуться ей на помощь.
— У нее нет ни единой причины выдумывать подобное, — добавил я.
— То есть вы на самом деле верите в ее историю? — переспросил мужчина, словно эта идея казалась ему смехотворной.
— Да, верю, — твердо ответил я, вспоминая Стража и Властелина, а также остальные неопровержимые доказательства, которые нам удалось собрать. — И я считаю, что и вам следует. Если она лжет, а вы поверите ей, то в худшем случае просто будете глупо выглядеть. Но если она говорить правду, а вы проигнорируете ее слова, то мы все обречены.
— Вы имеете в виду, когда заявятся эти «Жнецы»?
Я практически видел воздушные кавычки, в которые он заключил это слово, хотя его руки по-прежнему сжимали планшет.
— В отличие от вас я на самом деле видел Жнеца, — абсолютно серьезно заметил я. — А также присутствовал при ее разговоре с ним. Я был с ней на Илосе, нас предупреждали обо всем этом. Доказательства повсюду, даже если никто не желает их видеть. Но вы не можете себе позволить ошибиться на этот раз. Земля не может себе этого позволить, как и вся остальная галактика. Это слишком важно, чтобы не обращать внимания.

Человек потер лоб и устало вздохнул, будто я был последним из череды лунатиков, с которыми его вынудили разговаривать. Я раздраженно стиснул зубы.
— Вам есть, что еще добавить к своим показаниям, коммандер Аленко? — спросил он безо всякого интереса.
— Нет, но, возможно, будет, если вы позволите мне увидеть ее. Она станет со мной разговаривать, — заявил я, понятия не имея, правда ли это. Она вполне могла отказаться даже встречаться со мной, но я должен был попытаться. Я должен был увидеть ее, пусть лишь для того, чтобы сказать, что верю ей, хотя другие и не разделяют моей убежденности.
— Мы уже говорили, что не можем этого позволить, — тоном уставшего от жизни бюрократа заявил он. — Контакты с посторонними запрещены, правила есть правила.
— И вы все еще продолжаете утверждать, что она гостья, а не узница, да? — бросил я, глянув на монитор камеры, следящей за ее дверью, у которой стоял вооруженный охранник.
— Джина Шепард — наша гостья, — бойко проговорил человек, произнося ее имя неправильно, хотя я упомянул его каких-то две минуты назад. — В конце концов, она пришла сюда добровольно, как вы сами сказали.
— И, стало быть, уйти она сможет, когда пожелает, — заметил я, поднимаясь и направляясь к двери. — Помните об этом, продолжая ставить под сомнение слова женщины, которая уже спасла галактику однажды.

************

Шепард

 «Может, все же стоило послать ему видео», — размышляла я, вспоминая те напряженные до предела часы перед прыжком через ретранслятор «Омега-4». По крайней мере оно являлось бы доказательством того, что я на их стороне. И пусть даже они не поверили бы мне, но у них имелась бы запись того, как я оглашала свои планы по поводу «Нормандии»; они бы знали, что «Цербер» не имел никакого отношения к инциденту — как его называли в Альянсе — в системе Бахак, и что я сделала это не по велению террористов.
 Но в то же время ему стало бы известно о том, что я все еще чувствовала к нему, а я не была к этому готова. Во всяком случае, не сейчас. Может быть, никогда.

 Я выключила планшет, отложила его на прикроватный столик, откинулась назад и уставилась в такой знакомый теперь серый потолок. Планшет практически не содержал информации о последней миссии — я была слишком ослеплена успехом, слишком полна оптимизма, чтобы вести журнал, а кроме того, до прибытия на Землю я убедилась, что стерла все, что могло ухудшить мое положение.
 Я удалила фото Кайдена вместе со всеми остальными — это был мой маленький секрет, и я с каким-то мазохистским удовольствием постоянно напоминала себе, что того времени не вернешь. В любом случае это не имело значения — вскоре он прибудет на Землю, так? Он обещал поручиться за меня, если возникнет такая необходимость, и сейчас я, черт возьми, нуждалась в нем.

 Меня никто не слушал. Казалось, они просто хотели, чтобы я на самом деле оказалась преступницей, хотели доказать, что я всего лишь псих, видящий сны о космических монстрах, якобы заставивших меня уничтожить целую звездную систему. Никто не желал слышать мои предупреждения, мои слова о том, что время уходит, и нам надо успеть подготовиться.
 Мне вспомнилась наша с Кайденом беседа, состоявшаяся несколько лет назад. Я как в воду глядела. Они не слушали, потому что не хотели, чтобы я оказалась права. Я бы тоже не захотела.
 Порой я спрашивала себя, почему беспокоюсь о нашей судьбе, если никто больше не волнуется? Почему я должна бросаться на передовую и спасать их задницы, в то время как они даже выслушать меня не могут — будто не желают, чтобы их спасали. Ведь я была права в прошлый раз.

 Дождь наконец-то прекратился, и сквозь серые, тяжелые тучи я видела голубое небо. Иногда я думала о том, чтобы бросить Альянс и сбежать; украсть «Нормандию» — в этом у меня уже имелся опыт — и улететь далеко-далеко. Использовать свои контакты и связи и самой организовать сопротивление силам Жнецов, может быть, даже взять под крыло какую-нибудь колонию — с пляжем — и превратить ее в убежище. Тогда в Альянсе поймут, насколько они ошибались. Тогда они станут молить меня о помощи.
 И все же я ничего не делала. Сидела на месте, покрываясь ржавчиной, отвечала на вопросы, так ничего и не добившись...

 Стены давили на меня.

 Я взяла планшет, открыла крошечное отделение сбоку и достала длинное, тонкое устройство, врученное мне Касуми, пообещавшей, что его не засекут никакие датчики. Я поднесла приборчик к окну, коснулась сенсорной кнопки и принялась наблюдать, как открываются замки и отключается сигнализация.
 С ловкостью, пришедшей с практикой, я открыла окно, ухватилась за выступ над ним и вылезла наружу. Я находилась на высоте восьми этажей над бетонной парковкой, однако, к счастью, десять лет, проведенных на улицах метрополиса, сделали меня очень цепкой. Не теряя времени, я двинулась привычным маршрутом, которым пользовалась уже в течение двух месяцев всякий раз, когда моя комната становилась слишком тесной. Непростое занятие, однако я быстро училась, и в этот раз даже практически не вспотела к тому моменту, как, оттолкнувшись от последней выбоины в стене, забралась на крышу, тонувшую в послеполуденной тени.
 Меня держали не в тюремном блоке — тогда им пришлось бы признать, что я заключенная — и местная охрана не особо свирепствовала. Если здесь и были камеры, то они работали не слишком хорошо, потому что меня пока еще ни разу не отругали за эти прогулки.

 Усевшись на практически сухой бетонный пол, я облокотилась о вентиляционную трубу и достала из рукава пачку сигарет, которую вытащила из кармана одного из охранников. Тогда я еще не знала, зачем сделала это — может быть, чтобы отомстить ему за то, что он доставал меня — но сейчас радовалась этому факту. Внутри осталась всего одна сигарета — в конце концов, это были два довольно тяжелых месяца, и то, что меня не пускали в спортзал выпустить пар, только усугубляло дело. Я казалась себе механизмом, оставленным ржаветь; мне хотелось бежать и бежать только чтобы почувствовать, что мое тело снова работает.
 Я вновь достала устройство Касуми и повертела его в руках. Его обратная сторона представляла собой электрошокер, который, вероятно, не остановит солдата, но уж точно доставит ему крайне неприятные ощущения. Это было мое единственное оружие, однако оно служило и другим целям. Активировав его, я подожгла сигарету проскочившей между контактов искрой.
 Глубоко затянувшись и не обращая внимания на возникшее головокружение, я расслабилась и, подняв голову, уставилась на все еще покрытое тучами небо.
 Возможно, и вправду лучше сбежать. Тогда они поймут. Они осознают, что невозможно угнетать человека бесконечно, и что однажды он даст отпор.
 Может быть, мне вообще не следовало сюда прилетать.

Отредактировано: Архимедовна.
 

Комментарии (0)

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.

Регистрация   Вход