Свежий ветер. Глава XI. Останься. Часть 2

 В случае каждой из моих бывших подруг я мог сказать, что меня привлекает в них, что конкретно нравится. Но не с Шепард. Не с Дженой, поправил я сам себя. Сейчас мы не были солдатами. Думая о ней или видя ее такой, как в этот момент, у меня не получалось найти причину, по которой все, на что я был способен — это мечтательно улыбаться и молиться, чтобы это никогда не закончилось. В ней было что-то особенное, возможно, сила ее духа, которая притягивала меня с нашей первой встречи. Не соответствуя ни одному из моих ожиданий, она заставила меня как следует взглянуть на самого себя и позволила стать частью чего-то невероятного. А сейчас я лежал в ее постели и удивлялся тому, что пламя, подобное ей, может существовать в этом мире.
 Я знал, что увязаю все сильнее. Мне также было прекрасно известно, что ничего хорошего из этого не выйдет. Но этим утром я принял решение пойти на риск, отчего, пусть и на мгновение, поверил в то, что все происходящее реально. Такое простое действие, как приготовление мною завтрака, вызвало у нее полнейшее изумление, и я поцеловал ее, просто чтобы убедить самого себя в том, что все в порядке. Она рассмеялась в ответ — по-настоящему, радостно, будто ребенок Рождественским утром, все еще оставаясь сбитой с толку, но счастливой, несмотря ни на что. Я не думал, что когда-либо услышу от нее подобный смех, который казался мне одновременно несоответствующим ей и идеально подходящим. Даже от воспоминания об этом на сердце становилось тепло. Впрочем, может быть, дело лишь в ее теле, прижатом к моему.

 Я поцеловал ее в висок — просто так, и на секунду притворился, что этот миг продлится вечно.

************

Шепард

 Минуло полторы недели, а он все еще был здесь, и я до сих пор не устала от него.

 Не знаю, как, черт побери, это произошло. Все началось с нашего обоюдного нежелания одеваться или выходить наружу, где всем были известны наши лица. Моя квартира располагалась так далеко от центра, что возвращение в крохотную комнатку в посольстве, окруженном обломками и наводненном солдатами, потребовало бы от Кайдена огромного волевого усилия. Миссия изнурила нас, пусть тогда мы этого и не замечали, но по крайней мере всю тяжесть последствий мы могли игнорировать вместе. Стоило только подняться вопросу о его уходе, как мы придумывали поводы, чтобы он остался — было слишком поздно, по локальному телевидению шел хороший фильм, кого-то — обычно его — одолевало чувство голода. Мы принимали все эти предлоги, даже не задумываясь, и ни один из нас не мог вслух произнести то, о чем уже давно молило сердце: «Просто останься здесь, останься так долго, как можешь. Я не знаю, что происходит между нами, но не хочу останавливаться».

 Однажды вечером Кайден все же вернулся в посольство — он несколько дней не проверял свои сообщения, и в ту ночь я просто не знала, чем себя занять. Однако уже следующим утром в свежей одежде и с новыми силами он вернулся, объяснив свое появление тем, что кто-то должен следить, чтобы я не умерла с голода. Я думала, что мне понадобится немного времени в одиночестве, но всего за несколько дней я привыкла к его постоянному присутствию. Он снова остался, и мы продолжили делать вид, что в этом не было ничего особенного. Мы даже не обсуждали это.
 Как-то раз я призналась, что мало что смыслю в кинематографе, и мы стали проводить время за просмотром его любимых старых фильмов; он готовил для меня великолепные блюда, мы много спали, и я наконец получила возможность удовлетворять свои чрезмерные сексуальные потребности — к счастью, эту особенность он разделял. Кайден объяснял это тем, что продолжал есть, как биотик, но не имел возможности тратить энергию в бою. Я с радостью помогала ему справиться с этой «проблемой».

 Это были мои первые настоящие каникулы — шанс с чистой совестью бить баклуши. Никогда прежде со мной не случалось ничего подобного, но я получала удовольствие. Когда Кайден находился рядом, так просто было не обращать внимания на тревожные предчувствия и просто жить моментом. Ничего не делать в компании с кем-то оказалось настолько проще, особенно, когда этим кем-то являлся Кайден, благодаря которому происходящее казалось мне... нормальным.
 Порой я не понимала того, что он делал, и от этого голова наполнялась множеством вопросов. Когда мы сидели на диване перед экраном, глядя на мелькающие изображения, Кайден притягивал меня ближе и, иногда накрывая мою ладонь своей, начинал поглаживать костяшки моих пальцев — казалось, он даже не осознавал, что делал, однако в такие моменты я могла думать лишь о его прикосновениях. Он целовал меня просто так — будто бы только потому, что хотел целовать меня, и я стала поступать так же, открывая для себя, что это доставляет мне удовольствие. Было что-то милое в том, чтобы признаться, что ты настолько сентиментален, что можешь желать одного лишь поцелуя. Кайден пытался фотографировать меня с помощью своего инструметрона, и мне пришлось убедить его перестать, но не потому что мне это не нравилось, а потому что я не желала ни с кем делить эти мгновения; я не хотела думать о том, что однажды настанет время, когда его не будет рядом, и ему придется смотреть на фотографию вместо меня. С каждым днем я просыпалась все ближе и ближе к нему; иногда наши пальцы оказывались переплетенными, и было сложно сразу разобраться в спутанных конечностях. Открывая глаза, я видела Кайдена рядом и каждый раз с трудом сдерживала готовую расползтись на лице улыбку — он был моим маленьким секретом.
 В конце концов он привык звать меня по имени, и я обожала то, как оно звучало из его уст. На время это позволило мне позабыть о коммандере Шепард — с этим званием было связано так много, что не думать о войне не представлялось возможным. Когда же Кайден называл меня Дженой, я могла притвориться, пусть и ненадолго, что являюсь обычной женщиной, проводящей время с мужчиной, который с каждым днем занимал все больше и больше места в моем сердце. Я могла притвориться, что часы не отсчитывают минуты до того момента, как мне придется облачиться в броню и снова начать звать его лейтенантом, делая вид, что между нами ничего не случилось.

 Поначалу я убеждала себя, что это будет просто, однако постепенно стала сомневаться в истинности этого утверждения.

 Мы разговаривали обо всем, кроме Альянса. Я делилась с ним тем, о чем никому никогда не рассказывала, потому что знала, что могу ему доверять. Так Кайден узнал, как я сумела вырваться из прежней жизни, и чего мне стоило добиться того, что имела сейчас — я умолчала лишь о нескольких важных деталях только для того, чтобы хоть что-то оставить при себе. Кайден ни разу не осудил мои действия, просто принимая меня такой, какая я есть, и заставляя сомневаться в том, что мне вообще стоило что-то скрывать.
 Рядом с ним я чувствовала себя нормальной, такой же, как он. Благодаря ему то, что я была с ним, казалось нормальным. Я все ждала, что Кайден захочет обсудить происходящее между нами или «нас» — подобные разговоры часто имели место в кино, пусть я и не понимала их — но он не делал этого. Все просто шло своим чередом, и в большем я не нуждалась. Видимо, Кайден чувствовал, когда в мою душу закрадывалась неуверенность, или я начинала нервничать из-за нашей близости, и он умел успокоить меня одним поцелуем, маленьким жестом, простым заверением, что мне не о чем переживать.
 Выражаясь высокопарно, словно судьба послала мне его, чтобы убедить в том, что на самом деле я могла быть счастлива, как и остальные, и, более того, заслуживала этого. На этот раз моя жизнь не обрушится, как карточный домик, и никто не назовет меня жалкой, если я признаюсь в том, что мне нравится это. Именно так и ведут себя люди, когда становятся любовниками — они не исполняют этот такой знакомый мне идиотский танец, игнорируя друг друга, демонстрируя полнейшее равнодушие, а затем, получив желаемое, исчезая. Теперь я знала, что бывает иначе. И я не хотела, чтобы он уходил.

 С этими мыслями я проснулась, чувствуя его запах и тепло груди, к которой прижималась щекой; лишь тонкая ткань футболки разделала нас. Открыв глаза, я поняла, что мы находились на диване в моей гостиной; свет был потушен, а на экране мелькали титры, но мне не удалось вспомнить, что за фильм мы смотрели. Кайден сказал, что это классика, но, по всей видимости, лента оказалась не такой уж хорошей, раз мы оба умудрились заснуть. Он спал, положив голову на подлокотник и лениво закинув одну ногу на диван; я же лежала на нем, словно тряпичная кукла.
 Именно такие моменты порой пугали меня больше всего — мгновения, казавшиеся более интимными, чем секс, и способные с легкостью разрушить мою репутацию, если бы кто-нибудь стал им свидетелем. К счастью, мы были наедине.
 Приподнявшись на локте, я склонилась над ним и хорошенько всмотрелась в мужчину, которого сумела заполучить. Одну половину его лица освещал экран, другая терялась во тьме, и контрастные тени подчеркивали его сильные черты. Что ж, я могла быть довольна своим выбором.
 Но дело не ограничивалось только его внешностью, и я знала это. Я смотрела на него, и внутри снова зарождалось это теплое, трепетное чувство — не неприятное, но все еще малознакомое. Наверное, именно это ощущаешь, найдя что-то, что боишься потерять. А я боялась потерять его. Боялась, что как только долг призовет нас обратно, Кайден поблагодарит меня за проведенное вместе время, и мы снова станем товарищами по оружию и ничем более. И пусть я не понимала, кем мы были друг для друга, но зато точно знала, что не смогу вести себя так, словно он для меня просто еще один солдат. По крайней мере, не постоянно. Я умела хранить секреты и хотела, чтобы он стал моей тайной.

 Хотя бы ненадолго.

 Неожиданно его веки дрогнули, и он открыл глаза. Не успел Кайден еще даже сфокусировать взгляд, как на его лице появилась сонная, удовлетворенная улыбка. Одной рукой он обнял меня за талию, а второй коснулся моей щеки, пальцами нежно убрав назад прядь волос.
— Черт, — прошептал он с полузакрытыми глазами, — ты так красива... ты знаешь об этом?

От его слов у меня перехватило дыхание.

 Меня по-разному называли — сногсшибательной, броской, очень часто — разительной. Но никто и никогда не говорил мне «красивая», не добавляя «но смертельная», при этом каждый считал себя охренительно оригинальным, замечая, что шрамы, пересекающие мое лицо, каким-то образом лишали меня права чувствовать себя симпатичной. Но Кайдену нравились мои шрамы; судя по всему, он считал и их, и меня привлекательными. А ведь этот дуралей еще не до конца проснулся — он даже не думал о том, что говорил. Его никогда не волновало чужое мнение обо мне, и все, что имело для него значение — это... я. Неужели именно от этого я отказывалась все эти годы, считая подобные отношения полным безумием? Где-то в животе зародилось теплое, волнующее чувство, горло перехватило, и я промолчала. Показалось, что сердце замерло, словно вдруг забыло, как биться.
 А в следующее мгновение я наклонилась, прижимаясь губами к его губам, выражая свой ответ легкими, как перышко, поцелуями, в то время как мои ладони переместились ему на плечи. Должно быть, никогда в жизни я не делала ничего более нежного. Наконец чуть отстранившись, я посмотрела на него, а он глядел на меня так, будто пытался постичь всю меня, запомнить каждую черточку.
 Кайден притянул меня ближе и поцеловал, неторопливо, с чувством, разжигая пожар в моем животе. Нахмурившись, словно круговорот эмоций причинял боль, я пыталась разобраться с вожделением, привязанностью и полнейшей растерянностью, заполнявшими меня до краев. Взяв Кайдена за руку, я повела его в спальню, и в этот раз все снова было иначе. Наша первая ночь стала несколькими украденными часами жизни, прежде чем мы отправились на встречу со смертью. На смену тревоге и мрачным предчувствиям пришел свет, смех и восторженное ожидание чего-то нового. Сейчас же... я не понимала, что это, знала лишь, что мои пальцы переплелись с его, и когда он прошептал мое имя, где-то глубоко внутри я ощутила нервную дрожь. Позже, устроившись подле него, я думала о том, что если до сих пор притворяюсь, то никогда не хочу останавливаться.

************

 Следующие несколько дней были... великолепными.

 Неимоверного волевого усилия мне стоило позволить себе просто плыть по течению, хоть ненадолго стать совершенно беззаботной. Не думаю, что Кайден понимал, насколько ново все это было для меня, а если и понимал, то не показывал вида. Мне не нравилось терять контроль над своими эмоциями, но каждый раз, когда я смотрела на него, на душе становилось тепло, и все заботы казались надуманными. Порой тревога волной поднималась внутри, но я не обращала на нее внимания, убеждая себя, что что бы ни произошло в будущем, сейчас это не имело значения. Я экспериментировала с идеей, которую игнорировала всю свою жизнь — идеей, что могу быть счастлива всего с одним человеком.
 И Кайден... делал меня счастливой. Я отчетливо осознала это как-то раз, выйдя из душа и заметив его перед консолью. Внезапный прилив эмоций и теплых чувств к нему стал для меня откровением. С его помощью я научилась находить удовольствие в мелочах, вошедших в мою жизнь с появлением постоянного любовника. Я поняла, что неожиданные поцелуи и дни, наполненные смехом и радостью, ничуть не хуже манипулирования и отстраненности, позволяющих всегда оставлять последнее слово за собой.
 Я подошла к Кайдену сзади, обвила руками за плечи и, положив ладони ему на грудь, прижалась своей щекой к его, наслаждаясь его терпким запахом, смешивающимся с ароматом моей чистой кожи.
 Кайден заказывал продукты — хорошо, потому что у нас заканчивалась еда, а мне вовсе не хотелось надевать настоящую одежду и выходить из квартиры. На мгновение оторвавшись от своего занятия, он поцеловал меня в щеку и, казалось, только тогда заметил, что, за исключением обернутого вокруг груди полотенца, на мне ничего не было. Прошептав ему на ухо, чтобы он не задерживался, я направилась в спальню, чувствуя на себе его взгляд. Я с легкостью могла представить выражение, появившееся на лице Кайдена: смесь возбуждения и какого-то беззаботного восторга, отражавшегося в его улыбке. Наверняка его рот приоткрылся, когда в последнее мгновение, прежде чем скрыться в дверях, я сняла полотенце и повесила его на руку.

 Мне нравилось, как мы с Кайденом распределяли роли, пусть я и не всегда оказывалась главной. С некоторыми мужчинами приходилось из кожи вон лезть, чтобы они начали видеть во мне что-то, помимо цели для завоевания. Не могу сказать, что хотела, чтобы они считали меня личностью с чувствами и прочей ерундой, но я желала быть той, кто использует, а затем отталкивает людей, но не наоборот. Я всегда стремилась оставаться холодной и равнодушной, потому что обычно именно это и чувствовала. С некоторыми мужчинами — властными или же просто недостаточно уверенными в себе — попытка занять лидирующее положение превращалось в борьбу. Что же касается Кайдена... он вел себя так, словно был благодарен за каждое мгновение, проведенное со мной, и я находила это странно-милым. Я не могла назвать это признательностью, скорее, пониманием того, что время, имеющееся в нашем распоряжении, одновременно являлось ограниченным и драгоценным, и Кайден сделал все, чтобы показать мне, что он счастлив провести его со мной. И поскольку я доверяла ему так, как никогда прежде не доверяла любовнику, то смогла расслабиться и позволить ему контролировать некоторые аспекты наших отношений, будучи уверенной, что от этого он не станет меньше уважать меня как командира, воина и женщину. Я не знала, как еще выразить все это словами. Я едва понимала, что происходило, и в моей жизни не было ничего, с чем бы мне хотелось это сравнивать.
 В спальне я принялась надевать трусики и, почувствовав, как ладони Кайдена скользнули в мои, заставляя меня остановиться, с трудом удержалась от смеха. Спускаясь губами по моему плечу, он стянул белье с моих бедер. Снова оказавшись обнаженной, я повернулась и, коснувшись пальцами основания его шеи, прижалась к нему всем телом, чувствуя животом многообещающую выпуклость. Он стал целовать меня — жадно, торопливо — словно лишь этим утром я не простонала его имя, растворяясь в волнах удовольствия. Когда же он бросил меня на постель, будто я ничего не весила, и, забравшись следом, принялся прокладывать дорожку поцелуев, двигаясь вниз по моему телу, мне казалось, что я просто лучилась счастьем.

 Позже, когда мы уже лежали, обнявшись так, что я прижималась щекой к его плечу, а он лениво гладил меня по спине, я вдруг поняла, чем близость с ним отличалась от того, что я имела с другими. Когда речь шла о Кайдене, мне было важно, что это именно он, а не кто-то другой. Я не знала точно, почему это так, но не хотела больше никого. Эта интимность, которой мы сумели добиться за те дни, что провели вместе, являлась прекрасной сама по себе, даже без секса. Благодаря Кайдену я поняла, что подразумевали люди, говоря, что что-то заставляет их «чувствовать себя молодыми». Моя молодость была болезненной, но сейчас я ощущала удовольствие от жизни, как никогда прежде. Стоило ему лишь посмотреть мне в глаза, как счастье буквально переполняло меня — какая-та странная смесь нервного возбуждения от осознания, что это на самом деле может происходить со мной, что Кайден был рядом и принадлежал только мне.
 Повернувшись, я поцеловала его — просто потому что могла, и улыбнулась, касаясь своими губами его, когда он перевернул меня на спину и лег сверху, держа в своих больших руках. Открыв глаза, я увидела, что Кайден, чуть нахмурившись, задумчиво смотрел на меня.
— Что? — спросила я, желая нарушить возникшее напряжение, и он улыбнулся в ответ, выглядя едва ли не застенчиво.
— Просто... я... — Он нежно коснулся своим носом моего. — Ты мне нравишься, Джена. Очень нравишься.
 Кровь зашумела в ушах, и я растянула губы в ухмылке, надеясь скрыть неожиданный приступ паники. Это звучало очень... серьезно. Подобные слова подразумевали эмоции, которых я не понимала и с которыми не могла справиться, по крайней мере, пока. Раскрываться таким образом было опасно. Кайден сделал это так легко, но для меня продемонстрировать подобную откровенность было все равно, что учиться ходить, когда прежде лишь бегал. До сих пор у меня неплохо получалось притворяться, что я спокойно принимаю то, как развиваются наши отношения, но на самом деле сложно было просто отбросить привычку отталкивать людей, которой следовала всю жизнь.
— Что ж, это хорошо, — обыденно заметила я. — В противном случае секс казался бы немного странноватым.
 Это прозвучало легкомысленно, беспечно, и Кайден рассмеялся в ответ, но в моей голове творился настоящий кавардак. Мне безумно хотелось признаться, что я привязалась к нему так сильно, что сама не могла поверить, рассказать, как боялась двигаться дальше, потому что все, чем я когда-либо дорожила, рушилось на моих глазах и...
 Кайден поцеловал меня, все еще улыбаясь, и я вдруг успокоилась.
 Ведя ладонями по его спине, чувствуя сильные мышцы под его кожей, неровные линии шрамов, оставленных на его теле битвами, я говорила себе, что он другой. То, что происходило между нами, не походило ни на что. Я была чертовски сильной, мы оба были, и я убеждала себя, что смогу защитить это. Я смогу сохранить в тайне наши отношения; Кайден будет моим маленьким секретом, любимым капризом, и никому не удастся отнять его у меня.

 Я умела хранить секреты. У нас все получится.

************

Кайден

 Спустя две недели пришел вызов.

 Мне казалось, что я видел прекрасный сон, а проснувшись, обнаружил, что мир остался таким же уродливым и серым, каким я его помнил. Мы оба знали, что рано или поздно это произойдет, но было так здорово просто притворяться, что все это не имеет значения, и мы можем продолжать жить друг другом, пытаясь постигнуть то чувство, что зародилось между нами.
 Однако великая коммандер Шепард никогда не получит увольнительную дольше, чем на две недели — даже несмотря на ранение, которое уже давно исцелилось. В системе Терминус были замечены геты, и ни один корабль, кроме «Нормандии» с ее бесстрашным капитаном и верной командой, не мог с ними справиться.
 Мне так не хотелось снова называть ее коммандером, ведь я только привык звать ее Дженой.

 Расстроенная, она отвернулась от экрана консоли, и на ее лице появилось прежнее хмурое выражение, которого я давно уже не видел. В тот момент я понял наверняка, что она тоже притворялась. Вероятно, только так она могла чувствовать себя в достаточной безопасности, чтобы позволить мне остаться и узнать ту простую и прекрасную ее сторону, которой, я уверен, никто не видел прежде. Пока я не был готов отпустить ее. Я никогда не хотел отпускать ее.
 Я подошел ближе, глядя на ее понурые печи и серьезное лицо, и когда она села в кресло, опустился на колени между ее бедер и обнял за талию, прижимая к себе крепче и касаясь ее лба своим. Джена уныло улыбнулась в ответ, и я знал, что она думала о том же — то, что мы имели, было слишком замечательно, чтобы так просто отказываться от этого.
 Я сказал ей, что нам необязательно прекращать отношения, что мы сумеем сохранить их в секрете даже на таком корабле, как «Нормандия». В ответ она заявила, что рада моим словам, потому что ей все равно придется оставить меня рядом как талантливого биотика и солдата, и она не уверена, что сумеет держать свои руки при себе. Я поцеловал ее, и следующим утром, пока собирал вещи, чтобы вернуться наконец в посольство, мы договорились о рамках, за которые нельзя будет выходить во время службы.
 Разумеется, никто не должен знать — это очевидно. «Нормандия» была практически напичкана видеокамерами, изображения с которых появлялись перед Джокером самым непредсказуемым образом, поэтому все пространство вне капитанской каюты оказывалось потенциально опасным даже для взглядов и мимолетных прикосновений. Это будет сложно, ведь я так привык целовать ее тогда, когда захочу. Ей придется делать вид, что она не знает о том, какова на вкус приготовленная мною еда, а я стану притворяться, что не храню в памяти карту с расположением каждого шрама, веснушки и родимого пятнышка на ее теле. Да, это будет непросто, но мы справимся. Мы должны справиться, потому что я не мог отпустить ее.
 Мне нельзя было проводить ночи в ее каюте, потому что тогда меня хватились бы в спальных капсулах. Я мог приходить к ней лишь тогда, когда никто не видел, и уходить, когда берег оказывался чист.

 И вот, две недели спустя, я смотрел на экран видеокамеры с внутренней стороны ее двери, ожидая, пока сидящий за столом инженер покинет столовую, давая мне возможность незаметно уйти.
— Кажется, он никуда не собирается, — вздохнув, сказал я, поворачиваясь к Джене, которая лежала на животе, опираясь на локти, и просматривала записи на планшете; одеяло лишь едва прикрывало округлость ее ягодиц.
 Она легко перевернулась на спину и свесила ноги с кровати. Внимательно следя за каждым ее элегантным движением, я смотрел, как совершенно обнаженная Джена, соблазнительно покачивая бедрами, подошла ко мне. Я касался руками и губами каждого сантиметра ее тела, но до сих пор не мог насмотреться на нее, особенно когда она искоса бросала на меня взгляд, словно подтверждая, что мы находились на одной волне. Наклонившись над экраном, Джена нажала кнопку, которой я даже не видел, и приказала инженеру проверить какую-то часть корабля, мотивируя это тем, что якобы слышала там странный стук некоторое время назад. Тот вскочил на ноги, озадаченно отсалютовал куда-то в сторону камеры и ушел.
— Круто, да? — промурлыкала Джена, лениво обнимая меня за плечи, и когда мои руки непроизвольно потянулись к ее округлым, мягким и теплым бедрам, мне пришлось напомнить себе, что как бы я ни хотел остаться, мне нужно было идти. Нам не следовало забывать о разработанных нами же правилах, иначе однажды мы совершим ошибку, и нас поймают. Уже трижды мы нарушали этот запрет — я позволял ей затащить себя обратно в постель и оставался на ночь. В прошлый раз объяснить свое отсутствие в спальных капсулах оказалось очень сложно. Мы не могли позволить себе продолжать и дальше испытывать судьбу.
 И все же еще несколько секунд не навредят. Я целовал ее так долго, как только мог вынести ее обнаженное, прижатое к моему тело. Мне хотелось, чтобы спешить было некуда — тогда я рассказал бы ей, как начал влюбляться в нее с самой первой встречи, несмотря ни на что, и как сильно это чувство выросло с тех пор. Я не знал, мог ли назвать его любовью, но был уверен, что именно к этому все и шло. Становилось все труднее покидать ее, и, казалось, и нескольких минут не проходило, чтобы я не думал о ней.

 Во время операций все было иначе — ее лицо скрывал шлем, и она разговаривала своим «командным» голосом. К подобной обстановке я привык — мы являлись профессионалами и обязаны были выполнить задание. Отделять личную жизнь от службы оказалось на удивление просто.
 Но когда я видел ее на корабле, или она неожиданно вторгалась в мои мысли, сосредоточиться становилось просто невозможно. В такие моменты мне хотелось вернуться в ее квартиру и провести там еще хотя бы несколько недель, стараясь постигнуть природу наших отношений и претворить их в реальность. Да, мы стали близки, но до сих пор продолжали кружить друг вокруг друга, относясь к происходящему между нами, словно к чему-то драгоценному и хрупкому, грозящему рассыпаться прахом от единственного неверного шага. Я не хотел напугать ее признанием, что не помню, какой моя жизнь была до нее, и что не могу представить себе будущего без нее. У Джены имелись серьезные проблемы с доверием, эмоциональной привязанностью и интимностью, и мне не всегда удавалось легко справляться с ними, но благодаря этому моменты, когда она смотрела на меня взглядом, полным лишь счастья и нежности, казались гораздо более значимыми.

 Находясь с ней рядом, я не хотел больше ничего. Ее тело, ее смех, вкус, запах стали для меня родными; часами я мог слушать, как она говорит ни о чем. Я имел все, о чем мечтал.

 Я отстранился от нее, но Джена резко подалась вперед, чтобы запечатлеть последний быстрый поцелуй на моих губах. Всего несколько недель назад я бы не поверил, что она способна на это; сердце вновь пустилось вскачь. А затем, когда она прижалась спиной к стене и закусила нижнюю губу, умудряясь при этом улыбаться, дверь открылась, и я ушел.

************

 Если бы я знал, что это будет последним разом... Я бы вернулся назад, прижал ее к себе и никогда бы больше не отпустил. Я наплевал бы на наши правила, на все ее приказы, и когда она велела мне двигаться к спасательным челнокам, я бы окутал ее стазисным полем и поволок за собой — вырывающуюся и кричащую — и разобрался бы с последствиями позже. Если бы я знал, то нашел бы время, чтобы сказать, что полюбил ее в тот момент, когда она впервые улыбнулась мне, и что просто не мог отпустить ее. Никогда.

 Но я не знал. А потом... потом стало слишком поздно.