Свежий ветер. Глава III. Оглядываясь назад

Шепард.

Земля. Я ненавидела Землю.

Уродливая, сырая, перенаселенная планета, о которой у меня не сохранилось ни единого хорошего воспоминания. Происходящее со мной сейчас определенно не станет исключением. Глядя в окно своей крохотной комнатки, я видела лишь туман, высокие серые здания и дождь.

Они построили корабль, на котором я облетела половину Галактики, но так и не смогли придумать, как взять под контроль этот чертов дождь.

Я не была здесь… сколько? Тринадцать лет? Если включить в это время два года, потерянных в церберовской лаборатории, получалось, что я не ступала на поверхность родной планеты почти полжизни. И не скучала по ней ни капельки.

Весь мой опыт свидетельствовал о том, что Земля была местом, где процветала жадность, где сильные эксплуатировали слабых, заходя в своей жестокости так далеко, что бедняки всю жизнь кочевали от одного рабовладельца к другому, даже не мечтая о лучшей жизни. Огромное, вселяющее трепет здание Альянса, в котором я сейчас находилась, казалось мне гигантским средним пальцем, возвышающимся над всеми этими несчастными, пытающимися выжить день за днем на глазах равнодушных власть предержащих. Они утверждали, что Земля — яркий пример экспансии человечества, тогда как в действительности, после того, как все ресурсы и средний класс населения перебрались в отдаленные колонии, на Цитадель, куда угодно, на этой планете остались лишь те, кто был слишком беден, чтобы позволить себе билет, и те, кто был столь богат, что вся Земля являлась их игровой площадкой. Не мне судить их — я и сама убралась отсюда при первой же возможности, и я никогда не оглядывалась назад… до этого момента.

А теперь меня снова заперли здесь. Только на этот раз снаружи кольцом толпились репортеры в надежде хоть мельком увидеть героя, умудрившегося так облажаться.

Поделом им. Я никогда не была героем, я всего лишь чертовски меткий стрелок, которому повезло в жизни. Сейчас же меня затянуло в центр политического шторма, батарианцы требовали голову коммандера Шепард, а Альянс оставался глух к моим мольбам. Вглядываясь в пятерку крохотных чернильных воробьев, пересекавших внутреннюю сторону моего запястья, я спрашивала себя, как меня угораздило снова оказаться здесь после всего того, что я сделала.

Дойдя до кровати в углу и подхватив лежащий на столе планшет, я завалилась на простыни и, щелкнув маленьким выключателем сбоку, поморщилась от залившего экран яркого света.

Так как меня лишили звания «до выяснения обстоятельств», то и доступа к файлам Альянса у меня не было. Они забрали даже мои гребаные жетоны. У меня не осталось ничего, кроме этого планшета, однако перед тем, как мы посадили «Нормандию» СР-2 посреди штаб-квартиры Альянса и я сдалась, СУЗИ успела скопировать на него часть базы данных «Цербера». Вспомнив об этом, я довольно ухмыльнулась: выйдя из корабля, я обнаружила несколько лазерных точек, танцующих у меня промеж глаз, но прежде чем у меня появился шанс объяснить, что мое появление добровольно, сержант с мозгами в голове скомандовал отбой. Он объяснил своим подчиненным, что я — коммандер Шепард, и если бы я не желала сотрудничать, то несколько солдат однозначно не смогли бы меня заставить.

Мне сказали, что будут держать меня в охраняемом помещении в штаб-квартире Альянса — разумеется, не как заключенную, но как гостью — до тех пор, пока не соберут достаточно материалов, чтобы устроить суд, где я смогла бы ответить за свои преступления, совершенные в батарианском космическом пространстве. Вся процедура могла занять месяцы, но этого времени у нас не было.

И сейчас, лежа на кровати в своей камере — ох, простите, комнате — с верным планшетом в руке, я пыталась понять, как же из работавшего в одиночку бойца спецназа, известного своим умением выполнять невозможное, я превратилась в церберовского оперативника, ответственного за убийство сотен тысяч гражданских. Я вообще с трудом представляла себе это число.

Я не знала, как дошло до этого, зато точно знала, когда все это началось.

Это случилось не тогда, когда я порвала с «Красными», начала службу в Альянсе, получила первую медаль, а потом «Звезду Земли», даже не тогда, когда повстречалась с Андерсоном. Точкой отсчета стала миссия на Иден Прайме и протеанский маяк, лишивший меня возможности повернуть назад.

И Кайден.

От одного лишь упоминания его имени мне казалось, что ледяные пальцы сдавливали горло, и что-то сжималось внутри до тех пор, пока голова не начинала кружиться от противоречивых эмоций. «Это нечестно, — думала я, — ведь у него была фора в два года, чтобы суметь оставить позади то, что случилось между нами. Держу пари, он не сидел без дела, оплакивая меня».

Мои пальцы порхали над экраном маленького прибора, пролистывая фотографии, видеозаписи, старые отчеты до тех пор, пока я не нашла тот из них, который относился к самой первой миссии, изменившей все. Сначала я увидела имена: Шепард, Аленко, Уильямс, Дженкинс (погиб в бою).

Я провела на борту всего несколько дней и уже успела потерять солдата. Он был слишком энергичным, слишком молодым, а я замешкалась на долю секунды.

На моих глазах погибло множество бойцов, но большинство из них не были ни в моем взводе, ни под моим командованием, а даже если и были, то, по крайней мере, им приходилось участвовать в боях и раньше, и случившееся стало результатом их собственных ошибок. Дженкинс же являлся одним из самых зеленых новичков, каких мне только доводилось видеть со времен тренировочной базы. Ему нечего было делать среди членов группы высадки, но мы шли практически вслепую — я и понятия не имела, что ожидает нас впереди. Он просто хотел защитить свой дом. Глупо. Мне не следовало позволять ему идти с нами.

Этот момент навсегда запечатлелся в моей памяти: увидев, как он упал, я на некоторое время отвлеклась, уничтожив оставшихся дронов, а затем потратила еще несколько мгновений, целясь в сторону деревьев в поисках других возможных источников опасности. Следующее, что я помню — это Кайден, склонившийся над телом Дженкинса и сообщающий мне, что он мертв. Моя первая потеря члена экипажа «Нормандии». В течение нескольких долгих тяжелых мгновений лейтенант смотрел на меня, безмолвно спрашивая, что делать, и внезапно моя уверенность в себе, мое самомнение и даже большой жирный логотип N7 на груди показались мне совершенно бессмысленными, потому что я ничего не могла сделать.

Однако я колебалась лишь доли секунды, а затем, взяв себя в руки, связалась с «Нормандией» и, обрисовав сложившуюся ситуацию, дала команду оставить тело на месте до тех пор, пока у нас не появится возможность забрать его. Кайден кивнул, очевидно, удовлетворенный моим решением, и мы двинулись дальше, но мне все никак не удавалось выкинуть из головы образ пустых глаз Дженкинса, безучастно глядящих с его большого глупого лица. Это не должно было волновать меня.

Я слышала сплетни и знала, что люди думали обо мне, еще даже до того, как стала Спектром. Мне было известно, что в некоторых кругах меня считали едва ли не легендой — это никогда меня не заботило, потому что я на самом деле была лучше, чем кто-либо из тех, с кем мне доводилось работать, по крайней мере, лучше в том, что я делала. Еще до того, как Андерсон подтвердил это, я знала, что если когда-нибудь встанет вопрос о выборе Спектра из числа людей, то я буду одним из самых вероятных кандидатов. Я точно знала, насколько хороша.

Но оступаясь, я остро чувствовала это. В такие моменты мне казалось, что страховочная сетка подо мной исчезала, особенно, если приведшее к плачевным последствиям решение принадлежало мне. Мои подчиненные всегда смотрели на меня, ожидая приказа, объяснения — чего угодно, что уняло бы их тревогу и уверило в том, что да, все находилось под контролем. Именно таким взглядом одарил меня Кайден, словно говоря, что, еще не зная меня, он мне уже доверял.

Однако я не была каким-то сверхчеловеком — по крайней мере, тогда. Я лишь хорошо выполняла свою работу и всегда действовала в одиночку. Чем быстрее я получала очередной ранг, тем очевиднее для меня становилось, что уверенность, исходившая от старших по званию, не давалась им свыше как приложение к медалям на груди. С годами они лишь учились все лучше и лучше изображать ее — просто сжимать зубы и продолжать делать свое дело, ожидая того же и от других.

Я с непоколебимой твердостью встречала орды врагов, стоящие между мной и моей целью, я убивала без жалости и сомнений, не паниковала даже тогда, когда до взрыва обезвреживаемой мною бомбы оставались считанные секунды. Но я не могла спокойно смотреть на гибель члена моего отряда и не думать о том, что облажалась. Тот факт, что миссия на Иден Прайме была моим шансом доказать, что я достойна стать Спектром, лишь все усложнял.

Наконец-то меня заметили и оценили за выдающиеся способности, но что, если только этого было недостаточно?

Что, если я была недостаточно хороша?

Интересно, когда это начало беспокоить меня? Прежде я за собой такого не замечала. Кроме того, дальше становилось лишь хуже.

Иногда мне все еще слышался голос Эшли — то, как он надломился в тот момент, когда она поняла, что умрет, когда сказала мне, что ни о чем не жалеет. Жуткая тишина на другом конце линии связи была моим ответом, а я все кричала и кричала, приказывая ей явиться на условленное место встречи. Я была так уверена, что сумею спасти их обоих, если только потороплюсь.

Мое «знакомство» с маяком тоже не прошло бесследно. Правда, позже мне рассказывали, что куда страшнее для Аленко и Уильямс оказалось ожидание прибытия «Нормандии», проведенное в гаданиях, очнусь ли я когда-нибудь или нет.

Поразительно, сколько всего происходит вокруг тебя, когда ты находишься без сознания. Сгибая и разгибая пальцы правой руки, я удивлялась тому, как одновременно она была моей и совершенно чужой. «Цербер» проделал отличную работу — узнать о том, что в костяшки моих пальцев теперь добавлен металл, можно было, лишь оказавшись на принимающей стороне моего удара, способного раздробить челюсть.

Я пролистала свой отчет по той миссии, написанный сухим безэмоциональным языком. Со стороны казалось, что я и в самом деле знала, о чем писала, но это неправда — я едва помнила, что вообще произошло.

Я помнила, как оттолкнула Кайдена, хотя и до сих пор не понимала, почему сделала это. Он мог бы стать человеком, активировавшим маяк. Артефакт мог бы уничтожить его разум, или же это ему пришлось бы спасать Галактику, руководствуясь лишь картинками в голове. Но я приняла удар на себя, и не было больше ничего, кроме тупой пульсирующей боли в голове, ставшей невероятно острой, стоило мне только открыть глаза и увидеть ослепительно яркий свет медицинского отсека.


Свет причинял боль, разливающуюся по всему телу. Я зажмурилась, стараясь избежать удара по нервным окончаниям, но слишком поздно — болезненный укол пронзил основание черепа, заставив поморщиться. Неподалеку от меня что-то шевелилось, и два тихих голоса разговаривали о чем-то, но я никак не могла разобрать слова.

Перед моими закрытыми глазами проносились какие-то изображения, картины, которых я не узнавала, но каким-то образом они казались мне… знакомыми, словно окончание сна. Весьма неприятного сна.

Разговор стих, однако гул работающих двигателей корабля оставался достаточно громким. Я не могла вспомнить, что это был за корабль и что вообще случилось, однако отсутствие наручников на запястьях внушало оптимизм.

Постепенно гул отступил на задний план, пульсирующая боль притупилась и в голове немного прояснилось. Я снова открыла глаза и на этот раз увидела полузнакомое лицо доктора; ее рука с пустым шприцем замерла у капельницы. Проследив за тем, куда тянулась пластиковая трубочка, я обнаружила иглу, воткнутую в мою руку.

В сопровождении скрежета статики неясные картины вновь промчались перед глазами, и к горлу подступила волна тошноты. Возможно, все дело было лишь в капельнице.

Я повернула голову туда, где свет казался мне менее ярким, и встретилась взглядом с темными, цвета виски глазами под широкими, беспокойно нахмуренными бровями. «Удалой идеальный солдат Альянса», — всплыло в памяти. Биотик. Аленко. Мгновенно я вспомнила, что случилось, и поняла, где нахожусь. Рот лейтенанта приоткрылся, будто он собирался что-то сказать, однако так и не произнес ни слова.

— Коммандер? — позвала доктор. Ее звали Чаквас, теперь я вспомнила имя. Повернувшись к ней, я попыталась приподняться, опираясь на локти и игнорируя пульсирующую боль, которая переместилась в область между глаз. — Вы заставили нас поволноваться. Как самочувствие?

Несколько мгновений я наблюдала за тем, как прозрачная жидкость по пластиковой трубочке текла в мою вену; согревающая смесь болеутоляющего и стимуляторов расслабляла.

— Дерьмово, — хрипло ответила я. Все-таки сев, я потерла лоб свободной рукой. — Как долго я была в отключке?

— Более пятнадцати часов, — сообщила доктор Чаквас спокойно. В удивлении я резко повернула голову, и боль сразу же усилилась, оставаясь, однако, терпимой.

— Пятнадцать часов? Какого черта произошло?

— Это была моя вина, — быстро ответил Аленко, словно он репетировал эти слова. — Я подошел слишком близко, у маяка оказалось нечто вроде… защитного механизма — какое-то силовое поле. Вам пришлось… э… оттолкнуть меня. А затем вы и сами попались.

Маяк. Маяк я помнила. Как помнила и то, что толкнула лейтенанта на землю, а затем с приливом адреналина пришло понимание, что меня тащит сила слишком могущественная, чтобы ей сопротивляться. Я всегда спасала чужие задницы.

Видение снова вспыхнуло перед глазами, отозвавшись уколом боли. Мне казалось, что теперь в моей голове хранилась коробка с сотнями таких картинок, которые боролись друг с другом за возможность вырваться на свободу, но, всплыв на поверхность, начинали беспорядочно метаться. Это ощущение было… тревожным.

— Все произошло очень быстро, — сказала я наконец, потирая лоб и стараясь не глядеть на окружающий меня яркий свет. — У нас не было никакой информации об этой штуковине, мы не могли знать, что произойдет.

Подняв глаза на Аленко, я заметила покидающую его лицо облегченную улыбку. Он думал, я устрою ему выволочку за случившееся? Конечно, я злилась, что мне пришлось принять на себя удар, вызванный его действиями, однако его вины в том, что ему и в голову не пришло, что мертвый артефакт может направить чертов захватывающий луч на подошедшего слишком близко, определенно не было. Кроме того, лейтенанта никак нельзя было назвать безрассудным, так что я решила оставить это и спросила:
— Мы знаем, что этот маяк сделал?

Он отрицательно покачал головой.

— Мы не уверены даже в том, что именно Аленко его активировал, — ответила за него Чаквас, — не говоря уже о том, что он сделал с вами, — с этими словами доктор взяла маленький фонарик и приподняла мой подбородок. Свет, направленный в глаза, обжигал; в ослепительной белизне я снова видела картинки, которые мой разум был не в состоянии понять, и от осознания этого внутренности сжались в тревожном предчувствии. Следя за движением моих глаз, доктор продолжила:
— Пока вы находились в бессознательном состоянии, я провела несколько тестов и обнаружила довольно необычную мозговую активность. Если бы сейчас вы не были в порядке, — свет фонарика наконец-то потух, и я зажмурилась, — я бы сказала, что мы имеем дело с серьезной психологической травмой.

При этих словах я едва не рассмеялась. Мысль о том, что после всего виденного мной я вообще могу быть травмирована, показалась мне смехотворной.

— Я также обнаружила признаки активных сновидений или галлюцинаций, — продолжала Чаквас. — Вы помните что-нибудь в этом роде? Вполне возможно, что маяк пытался передать какую-то информацию — мы ведь так и не узнали о его назначении.

— Может быть… — начала я, остро осознавая, насколько глупо буду выглядеть, если окажется, что мои видения — лишь результат мигрени и кошмарного сна. — Какие-то изображения периодически мелькают в голове. Одни и те же снова и снова, словно кинокадры.

— Изображения чего? — спросил Аленко; его низкий голос не резал мой обостренный головной болью слух, чего нельзя было сказать о голосе доктора Чаквас. — Что-то связанное с маяком? Протеане?

— Понятия не имею, однако могу точно сказать, что ни одно из них нельзя назвать приятным. Я вижу… смерть, руины городов, но ничего не узнаю. Кажется, ничто не имеет смысла, словно зашифрованный сигнал. Хотя, возможно, это сообщение просто предназначалось не для меня, — неожиданно мне в голову пришла мысль, которой я не замедлила поделиться:
— Если эти картинки — результат воздействия маяка, то, может быть, это Сарен активировал его для себя — под свой турианский мозг, и поэтому я ничего не могу понять. Ну, или что-то в этом роде.

Почувствовав себя глупо из-за того, что придаю столько значения какому-то видению, я безразлично пожала плечами и добавила:
— Черт, я не знаю, как это идиотская штуковина работает. Мы хотя бы подняли ее на борт?

— Вы, должно быть, не помните, — начал Аленко. — Маяк продержал вас в воздухе несколько секунд, а потом просто… взорвался.

— Взорвался, — повторила я безэмоционально.

— Да. Рванула верхушка, прихватив с собой и полмаяка, так что сейчас он по нашим оценкам практически бесполезен. Но мы все равно забрали то, что от него осталось.

— Чудно, — пробормотала я, закипая от ярости. По крайней мере, обширная травма головы давала мне предлог не церемониться. — Результаты моего первого дня на корабле: мертвый Спектр и взорванный к чертям бесценный артефакт. Что дальше?

Чаквас собралась что-то ответить, но в этот момент открылась дверь, и я услышала приближение знакомых шагов.

— Капитан Андерсон, здравствуйте, — поприветствовала его доктор.

Насколько это вообще было возможно, я постаралась принять более подобающее для беседы со старшим по званию положение, однако мой желудок выбрал именно этот момент, чтобы громко заурчать от голода. Решив, что если и существует на свете командующий офицер, которого не волнует, отдаю я ему честь или нет, то это Андерсон, я успокоилась.

— Ну и как себя чувствует наш старпом? — поинтересовался капитан обыденным голосом, хотя от моего внимания не ускользнуло то, как его глаза осмотрели все эти машины, подсчитывающие каждый мой вдох, каждый удар сердца на случай, если вдруг что-то пойдет не так.

— Похоже, что ей удалось отделаться небольшой головной болью, — ответила Чаквас. — Ей очень повезло.

— Небольшой? — пробормотала я с возмущением, потирая болезненную точку, вновь сместившуюся к основанию черепа.

— Рад слышать, — произнес капитан, а затем повернулся ко мне. — Шепард, мне нужно с тобой поговорить, причем еще до того, как мы прибудем на Цитадель.

Поведя рукой, я показала, что в ближайшее время точно никуда не денусь, и Чаквас послушно направилась к двери в свой кабинет. Четко отсалютовав, Аленко тоже покинул медицинский отсек, бросив на меня напоследок взгляд через плечо.

«Я найду его позже», — решила я, с проворством, пришедшим с практикой, вынув иглу капельницы из руки. Судя по виду лейтенанта, ему не помешает еще раз обсудить случившееся.

Я рассказала Андерсону то, что утаила от остальных двоих — все, что смогла поведать о картинках, вспыхивающих в моем разуме. Я знала, что он поверит мне: капитан всегда давал мне возможность доказать свои слова, объяснить свои действия. Он первым выделил меня из толпы и сказал, что я особенная, так что лучше бы мне вести себя соответственно и использовать свои способности должным образом. Я была настроена провести предписанный мне срок, словно наказанный ребенок, упрямо не признающий своей вины. Именно он сделал так, что это время не прошло впустую. Он являлся причиной того, что я все еще служила Альянсу — уже спустя год после того, как могла бы уйти. Многое изменилось за минувшие десять лет.

— Что ты думаешь об отряде, с которым была на поверхности? — спросил он наконец после того, как я отчиталась настолько подробно, насколько могла.

— Уильямс хороша, сэр, — начала я, стараясь быть объективной и учесть то, что весь ее взвод уничтожили на ее глазах. — Если мы собираемся продолжить эту миссию, думаю, вам стоит оставить сержанта на борту. Ей и возвращаться-то некуда.

Андерсон задумчиво кивнул.

— А что насчет Аленко?

— Хорошо исполняет приказы, наблюдателен, сохраняет холодную голову в сложных ситуациях, неплохой солдат, — сказала я и вспомнила, как он взял под контроль все свои эмоции, стоило нам лишь двинуться дальше, оставив тело Дженкинса позади. — Надежный. И… возможно, я просто не привыкла работать с биотиками, сэр, но он держит свою силу на коротком поводке. Он использовал ровно столько энергии, сколько было нужно, чтобы получить необходимый результат, даже когда мы оставались без укрытия, — это показалось мне странным. Если бы я обладала способностью искривлять пространство силой мысли, я бы использовала для этого любую возможность и наслаждалась бы подобной властью, однако Аленко не походил на человека, находящего упоение в хаосе. — Он хорош, но… кажется, будто он боится пользоваться своей биотикой. Это так их нынче обучают?

— Он L2, — произнес Андерсон таким тоном, словно поделился со мной трагичным секретом. — Их имплантаты обладают большей разрушительной силой, но нестабильны — возможно, его тревожат последствия, а может быть, дело в головных болях. Если хочешь, я заменю его на кого-нибудь более подходящего, как только мы прибудем к месту назначения.

— Да нет, — отмахнулась я. Это было необдуманное решение, однако я привыкла доверять своим инстинктам. — Оставьте его. Лучше иметь кого-то, кому требуется чуть больше времени, чтобы начать, чем кого-то, кто не знает, как остановиться. У него есть потенциал.


Все, что я говорила тогда, отражало мои мысли. Помню, как думала, что любого человека, способного оплакать павшего на глазах друга и вернуться в строй в течение нескольких секунд, я хотела бы видеть в числе своих соратников. Казалось, что чем выше ты взбираешься по лестнице рангов бойцов N, тем все более сумасшедшими становятся окружающие тебя люди. Полубезумные наемники, считающие убийство своего рода развлечением или же полагающие, что слабые не заслуживают спасения; бойцы с зачерствевшими сердцами, которым даже в голову не придет помочь павшему товарищу. Мне нравилось работать в одиночку, но это не означало, что я когда-либо хотела стать похожей на них. Так просто было бы вернуться к старым привычкам, превратиться в одну из тех, кого я ненавидела в «Красных».

Андерсон вытащил меня из этой трясины, Андерсон обращался со мной так, будто я была хорошим человеком и отличным солдатом, и то, чего он ждал от меня, стало реальностью, которой мне хотелось соответствовать. Именно он смог вытащить меня из черной дыры, в которую скатывалась моя жизнь. Кажется, Аленко считал примерно так же — думаю, именно поэтому он ждал рядом, пока я приду в себя. Чувство вины за свою ошибку не могло быть единственной причиной. Я нуждалась в как можно большем количестве таких людей вокруг, пусть всего лишь для того, чтобы иметь возможность игнорировать их советы. Кроме того, он был чертовски привлекателен. Так что я решила оставить его.

Так просто было оглядываться назад, сидя в своей скудно обставленной комнате в ожидании суда, и думать, что этим я совершила ошибку, что мне нужно было заменить его на кого-то холодного и жесткого, кто не позволил бы мне волноваться о том, что происходило вокруг меня. Но потом я вспомнила ту ночь перед Илосом, когда навалившаяся на меня ноша оказалась чересчур тяжелой, и я не знала, как смогла бы пережить все это без его веры в меня.

Переосмысливание произошедших событий должно помогать. В моем случае этого не случилось. Я до сих пор не могла решить, стоило ли время, что мы провели вместе, того дерьма, что последовало за ним — ошеломляющего осознания, что мое сердце оказалось таким же наивным, уязвимым и глупым, как и любое другое. И это было самым ужасным.


Я нашла его в столовой позже, уже после того, как ушел Андерсон. Кайден стоял, прислонившись к стене, и держал в руках вилку и контейнер с чем-то похожим на вчерашний разогретый обед. Кивнув, я подошла к ящику и, покопавшись внутри, достала привычного вида питательный батончик. В тот момент меня не заботило, что эта масса на вкус вовсе не походила на еду; все, чего я хотела — это утолить зверское чувство голода, появившееся за пятнадцать часов, проведенных мною без сознания. Я до сих пор не могла поверить, что мое тело подвело меня подобным образом. Мне редко удавалось поспать больше шести часов даже в отпуске, а потому пятнадцать часов сна казались непозволительной роскошью.

— Рад видеть, что с вами все в порядке, коммандер, — сказал он, когда я облокотилась на столешницу и надорвала обертку. — Какое-то время мы даже не знали, придете ли вы в себя.

— Спасибо, Аленко, — ответила я, откусив большой кусок батончика и лишь сейчас обратив внимание, что он был рассчитан на две порции. Заметив, что смущение и дискомфорт, вызванные оплошностью лейтенанта на Иден Прайме, буквально волнами исходят от него, я милосердно добавила:
— И спасибо за то, что вытащил меня. Я ценю это.

Я не стала упоминать, что если бы не он, я могла бы провести последние пятнадцать часов, находясь в сознании и с целым маяком на борту. Не стану лгать, иногда иметь его под рукой было полезно, однако, как правило, я не любила полагаться на других людей, и особенно я не любила, когда мне приходилось следить за ними во время задания. Да, он вполне мог за себя постоять, и никто не знал, что маяк среагирует подобным образом, но из нас двоих вина за произошедшее определенно лежала не на мне.

— Самое малое из того, что мы могли сделать, мэм, — я строго глянула на него, и, мгновенно смутившись, он поспешил исправиться:
— Простите, «коммандер».

Я просто ненавидела обращение «мэм». Это несправедливо, что к мужчинам обращались «сэр» — это слово излучало авторитет. «Мэм» же звучало так, словно я была слабоумной, заблудившейся в трех соснах старушкой, которую добрый прохожий довел до дома. До сих пор в нашем мире существовали лингвистические неравенства, которые не смогли исправить даже двести лет борьбы за равноправие женщин. Я знала, что на три года младше стоявшего передо мной мужчины, и только через свой труп я позволю ему или кому-либо другому называть себя «мэм».

— Можешь звать меня Шепард. Я не сторонник жесткого следования протоколу, — сказала я, откусив еще кусок, и Кайден кивнул. Слабая улыбка постепенно растаяла, уступив место задумчивому выражению на его точеном лице, и я уже знала, что он собирался сказать.

— Мне правда очень жаль… что так вышло с маяком. Глупо было с моей стороны. Помню, что хотел взглянуть поближе, а затем… я хочу сказать, что этого больше не повторится, коммандер. То есть Шепард.

Отчасти я была поражена тем, что лейтенант понимал, что не оправдал моих ожиданий, и случившееся стало результатом его необдуманных действий. Большинство знакомых мне солдат не любили признавать свои ошибки. Черт, как правило, они были слишком заняты попытками произвести на меня впечатление, чтобы заметить, что совершают их.

— Я же сказала, не волнуйся об этом. Такое случается, облажаться мог каждый из нас. По крайней мере, я жива, чего не скажешь о большинстве колонистов. Дела внизу приняли весьма неприятный оборот, — с этими словами я встретилась взглядом с Кайденом, желая узнать, насколько сильно произошедшее потрясло его. Он был искушенным в боях солдатом, однако это вовсе не значило, что ему приходилось и прежде видеть такое количество мертвых фермеров. Подобное зрелище может надломить любого.

— Да, не думаю, что когда-либо привыкну к виду мертвых гражданских. Неправильно вмешивать их во все это. Я иду на это добровольно, им же никто не давал выбора. Тебе хотя бы удалось остановить Сарена прежде, чем он успел завершить начатое.

Аленко мыслил слишком позитивно для кого-то, кто только что вернулся со столь неудачной миссии. При всем желании в этой ситуации я не смогла бы найти ничего хорошего, кроме того, что мы оба остались в живых.

— Ты тоже там был, — заметила я. — И Уильямс. Я не смогла бы в одиночку обезвредить те бомбы.

Это была не совсем правда — скорее всего, мне бы удалось это сделать, но раз уж мы взялись играть в игру «давай откопаем что-нибудь блестящее в этой куче дерьма», я решила внести свою лепту.

— Ну, мы солдаты, и это наша работа, не правда ли? Держаться вместе, — произнес Кайден, и я поняла, что он идеалист. Пока я еще не решила, привнесет ли он что-то положительное в мою работу или же будет невероятно раздражающим. — Я просто… Я зол, что мы потеряли Дженкинса.

Сосредоточив взгляд на батончике, я отломила кусочек и, мельком осмотрев его, отправила в рот.

— Это было неправильно, — пробормотала я, жуя. — Я имею в виду то, как он погиб. Не следовало мне пускать его вперед. Эта ошибка за мной.

— Я был там, — возразил Кайден немедленно; взгляд его темных глаз был таким искренним, что мне стало почти неуютно, — ты все сделала правильно. Если не брать в расчет возможность оставить его на корабле, ни ты, ни кто-либо другой ничего не могли бы сделать, чтобы сохранить ему жизнь. Ему просто не повезло.

Исходи эти слова от кого-либо другого, я бы отмахнулась от них, как от бесполезной банальности, но в устах Аленко это звучало так, словно он на самом деле так думал. Он и правда был идеальным солдатом. Странно, что мне не приходилось видеть его на видео, призывающих вступать в ряды Альянса: этот хрипловатый, приятный на слух голос мог бы поспособствовать тому, что молодые биотики в очереди бы выстраивались у пунктов вербовки.

— Может быть, — ответила я, все еще совершенно не убежденная в его правоте. — Просто я бы предпочла, чтобы он погиб в какой-нибудь безумной перестрелке или спасая чью-то жизнь, но не попав в засаду с парой гребаных дронов. По крайней мере тогда мне было бы что рассказать его предкам.

— О, — встрепенулся Аленко, словно вспомнив о чем-то, — не волнуйся на этот счет, коммандер. Я неплохо знал Дженкинса, так что попросил Андерсона разрешить мне самому известить его родителей.

Я с удивлением взглянула на него. Это было… очень предусмотрительно с его стороны. Сообщать такие новости являлось моей самой нелюбимой обязанностью командующего офицера — я никогда не знала, что сказать. Что бы я ни говорила, мои слова звучали неискренне даже для моих собственных ушей, но Кайден походил на человека, который справляется с такими задачами гораздо лучше.

— Спасибо, Аленко, — поблагодарила я его настолько искренне, насколько могла, жуя батончик, который назвать едой мог лишь кто-то, кто никогда не пробовал нормальной пищи. — Я ценю это. Надеюсь, ты рассказал им что-то хорошее?

— Да, я добавил немного деталей тут и там, так что они уверены, что он погиб в лучах славы, пока мы обезвреживали бомбы вокруг колонии за секунды до взрывов.

Находясь под впечатлением от того, что он проявил инициативу и решил этот вопрос сам, я кивнула и продолжила есть, радуясь, что мне не придется волноваться еще и об этом. Большинство людей постарались бы переложить подобную обязанность на кого угодно.

Наконец я нарушила тишину, проговорив:
— А я-то думала, нас ожидает что-то скучное.

— Да уж, поездочка вышла та еще, — согласился Кайден со смущенным смешком. — Один Спектр хладнокровно убил другого, а мы взорвали протеанский артефакт. На Цитадели будут крайне недовольны, впрочем, как и обычно. Я только надеюсь, что Совет не станет использовать это как предлог не дать тебе стать Спектром.

— Знаешь, я почти забыла об этом, — заметила я тоскливо. И в самом деле, я не думала об этом с того момента, как пришла в себя, что было странно. Достигнув столь многого в своей карьере, я думала о том, что звание Спектра станет следующим логичным шагом. Пусть это и являлось неизведанной для человечества территорией, я была достаточно хороша. Никаких предписаний, никакого вышестоящего начальства; все, что требовалось — это делать то, что у меня получалось лучше всего, плюс, я могла бы работать в одиночку. Все это звучало просто идеально. Но затем погиб Дженкинс, операция провалилась к чертям, а мы направлялись на встречу с Советом, чтобы объяснить им, как же нам довелось так напортачить. Ну и ко всему прочему я собиралась обвинить одного из их лучших оперативников в сговоре с гетами.

В общем, вовсе не так я себе все это представляла.

— Думаю, это неудивительно, учитывая, сколько всего на тебя навалилось, — произнес Аленко, пожав плечами и неосознанно перемещая еду по контейнеру. — Но я все же надеюсь, что они сделают тебя Спектром. Ты хороша, Шепард, тебе и так это известно. Если и есть человек, способный получить это место, то это ты.

— Я знаю, — сказала я, склонив голову, чтобы показать, что это была лишь честность, а не высокомерие. — Но спасибо за поддержку. Однако после всего случившегося я не удивлюсь, если посольство откажет мне в поддержке. Посол не отличается особой любовью ни к подобным вещам, ни ко мне. Я сильно сомневаюсь, что его вообще устраивала моя кандидатура.

— Да нет, он должен поддержать тебя, — возразил Аленко, покачав головой. — Ты нужна ему на этой должности — человек в Спектрах значительно упрочит его положение. Может быть, все это и далеко от идеала, но ты станешь его лучшим козырем. Если человечество признают достойным защищать Совет, посол сумеет заставить их снять некоторые санкции и, возможно, даже добьется защиты для каких-то из наших внешних колоний. Если бы это произошло ранее, трагедии на Иден Прайме могло вообще не случиться.

Я завела с ним разговор лишь для того, чтобы иметь возможность подумать вслух и, может быть, получше узнать лейтенанта как бойца, но теперь я была впечатлена. Большинство солдат мало внимания уделяли общей картине событий, хотя, полагаю, этого стоило ожидать, учитывая, что общая картина разрослась до масштабов Галактики.
— А ты знаешь, о чем говоришь, Аленко, — заметила я. — Долго служишь?

— Уже десять лет. Как выяснилось, Альянс — лучшее место для биотиков. Наши умения нигде больше не нужны, ну, если только податься в наемники. Но, погоди-ка, ты служишь еще дольше и при этом младше меня. Почему ты записалась так рано? — едва только эти слова сорвались с его губ, как он осознал, что переступил границу фамильярности, и поспешил исправиться:
— Если ты не против того, что я спрашиваю. Коммандер.

На мгновение мне захотелось рассказать ему правду. Я знала, что не сделаю этого, но все равно подумала о том, как любопытно будет увидеть его реакцию. Забавно будет понаблюдать, как он — высокий, привлекательный, честный — такой, каким и подобает быть солдату, — справится с незавуалированными уродливыми фактами.

— Земля — приятное место, лишь если у тебя есть деньги или приличная семья, — начала я осторожно. Перед миссией я просматривала файлы и знала, что Аленко вырос в хорошей семье где-то в Канаде, и оба его родителя до сих пор были живы. Отец также служил — это, вероятно, стало главной причиной того, что и Кайден подался в военные. Думаю, его опыт взросления на Земле, да и сама жизнь не могли бы отличаться от моих сильнее. — Поскольку у меня не было ни того, ни другого, то я считаю, что мне повезло поступить на службу тогда, когда я это сделала.

Поиграть с Аленко и посмотреть, как он будет пытаться сохранить хладнокровие, когда я расскажу ему, чего на самом деле стоило создать такого солдата, как я, было бы довольно забавно, однако он не заслуживал подобного обращения. Он был раздражающе искренним, но не раздражающим. Это являлось важным уточнением.

— Так, значит, ты выросла на Земле? — его брови вопросительно приподнялись. — Надеюсь, это не слишком личный вопрос, коммандер, просто я слышал, что ты родом с одной из колоний.

— Сведения обо мне по большей части засекречены, — ответила я. Когда кто-то спрашивал, я говорила, что причина заключалась в моем статусе специального оперативника — наши личные данные часто стирались, чтобы никто не сумел использовать их против нас. В некотором роде это было правдой. Сняв обертку с последнего куска этого ужасного батончика, я перевела разговор на безопасную тему:
— Люди любят выдумывать что-то взамен. Самый странный слух из тех, что мне доводилось слышать, заключался в том, что Альянс вырастил меня в пробирке, что я была генетически спроектирована, чтобы стать суперсолдатом или что-то в этом роде.

— Ты шутишь, — улыбнулся он, не скрывая любопытства. Я была уверена, что из него выйдет ужасный игрок в покер, однако он оказался хорошим собеседником.

— Как бы ни так. Хуже всего то, что меня неоднократно спрашивали, правда ли это.

— Гражданские?

— Военные. Где Альянс берет этих ребят?

— Ну не могут же все быть, как ты, правильно? В противном случае мы бы уже управляли Галактикой.

В его голосе я слышала неприкрытое восхищение, и эта улыбка все еще была на его лице, и мне вдруг захотелось встряхнуть его, сказать, чтобы он перестал думать, что я такая великолепная, и сосредоточился на том, чтобы стать великолепным самому. Мне уже давно наскучила подобная похвала.

— Мы станем на шаг ближе к этой цели, если они сделают меня Спектром, — заметила я без энтузиазма. — Однако я на это не особо надеюсь. Мы направляемся на Цитадель, и к тому времени, как я закончу объяснять, как умудрилась сорвать операцию, и обвиню Сарена, сомневаюсь, что они все еще будут гореть желанием предложить мне повышение. Я почти сожалею, что очнулась достаточно рано, чтобы присутствовать при этом.

— Им придется выслушать, — настойчиво произнес Кайден голосом, который я про себя уже окрестила «светлым». — У нас нет никаких причин, чтобы выдумывать подобную историю, и, кроме того, твое слово имеет некий вес. В любом случае экипаж готов ко всему, коммандер.

— Да-да, я просто надеюсь…

— Коммандер Шепард, — донесся голос Джокера через устройство внутренней связи, и я вздохнула. — Коммандер, вас ожидают на мостике.

— Что ж, это меня, — пробормотала я, бросив обертку в устройство переработки отходов, и направилась к лестнице.

— Спасибо за беседу, мэ… коммандер, — сказал Аленко мне вслед, и я кивнула в ответ, усмехнувшись его оплошности.

Разговаривать с ним было… приятно. Лейтенант оказался человеком незамысловатым, нормальным. По пути к мостику я подумала, что «нормальный» — неудачный эпитет для человека с узлами нулевого элемента по всему телу, однако именно такое определение первым пришло на ум. В тот момент и на протяжении долгого времени после я не жалела о своем решении оставить его в команде.


Мне сообщили, что сейчас он находился на пути к Земле, к этому самому зданию, чтобы дать показания. Я не желала видеть его, не желала смотреть на него и оставаться внешне спокойной, когда мне хотелось швырнуть планшет, который я держала в руках, ему в голову. Он так разозлил меня.

Мне хотелось оказаться с ним лицом к лицу, наорать на него, но я не желала видеть его из опасения, что все мысли исчезнут из моей головы, как в прошлый раз. Я знала, что мне необходимо было объяснить ему про «Цербер»… Но с другой стороны, ему не следовало обвинять меня в чем-то настолько мне не свойственном, что я поверить не могла, что эти слова прозвучали из его уст.

От одних только мыслей об этом мне становилось не по себе. Если бы он вдруг оказался сейчас передо мной, не знаю, что бы я сделала: накричала на него или сказала, что он все еще чертовски хорошо выглядит в форме.

Коммандер Шепард обладала предательским разумом, который не подчинялся приказам, когда дело доходило до ее чувств. Тугой узел вновь свернулся внутри, и тело пронзила волна жара, стоило мне лишь представить его на борту первой «Нормандии», вспомнить, как, стоя у своей консоли, он встречался со мной взглядом и улыбался только для меня.

Раньше все было настолько проще.