Горсть Пыли. Глава 64. Тот, кто жил


Жанр: драма;
Персонажи: фем!Шепард/Гаррус, Тали и др;
Статус: в процессе;
Статус перевода: в процессе;
Оригинал: A Handful Of Dust;
Автор: tarysande;

Переводчик: Mariya;
Разрешение на перевод: получено;
Описание: Десять миллиардов здесь умрут, чтобы двадцать миллиардов там выжили. Закончившаяся война оставила за собой осколки, которые нужно собрать, и жизни, которые нужно возродить. И пусть даже Жнецы больше не угрожают Галактике, ничего не стало проще.

 


Прежде чем Левиафан, используя то, что осталось от тела Винсента Калахана, закончил говорить, Шепард уже направляла оружие ему в голову. Существо не дернулось прочь. Оно — он? — не моргая смотрело на нее покрасневшими глазами. Шепард сомневалась, что пуля нанесет хоть какой-то вред этому коварному разуму, засевшему внутри, но нельзя забывать об эффекте плацебо и для самой Шепард. Ей не нужно было оборачиваться на Гарруса, чтобы знать, что он тоже держит это — не его, оно уже совсем не походило на человека — на мушке.

— Так ты нам отплатила? Наша цена была тебе известна, ты знала, что мы потребуем, — продолжило существо. Неподвижность его тела нервировала Шепард. — Разве мы не помогли? Разве мы не нашли твоих врагов и не уничтожили их? Разве мы не стали друзьями, в которых ты нуждалась, Шепард? Врагами твоих врагов?
— Убирайся из моей головы, — прорычала она, и эти слова обжигали ее язык, словно были пропитаны ядом. Это не походило на тот странный опыт, что она получила под водами Деспойны. Сейчас она не видела непонятных водяных ландшафтов с лицами и голосами из прошлого, но это были ее слова, ее интонации, то самое оправдание, которым она пользовалась не единожды в течение войны. Шепард прикусила щеку, потому что ей отчаянно хотелось проверить, не пошла ли у нее носом кровь.
Смех Винсента Калахана ей никогда не нравился. Он всегда звучал так, словно Винсент смеялся не с кем-то, а над кем-то. Словно бы он находил искреннее удовольствие в неприятных ситуациях, в которых оказывался кто-то — кто угодно — кроме него самого. Когда же существо засмеялось на этот раз, смех походил на хрип исповедующегося на смертном одре, и палец Шепард дернулся на спусковом крючке. Направь и стреляй.

Эта пуля, однако, ничего не решит, зато докажет Левиафанам, что они в состоянии вывести ее из равновесия. Так что она уняла дрожь в руках и привела в порядок свои мысли.
— Твой разум принадлежит мне.
— Нет, — возразила Шепард, — не принадлежит. Мы уже играли в эту игру, а я не большой любитель повторять. Далее ты скажешь что-то насчет разрушения темноты. Может быть, даже «вы зашли слишком далеко»? — Она заставила себя посмотреть в глаза существу, заставила себя не моргать. — Да только это ты сидел здесь, ожидая нашего прихода. Довольно долго, если судить по состоянию, в котором находится хозяин.
— Он слаб. Вы все слабы.
Шепард кивнула, словно бы соглашаясь с ним.
— Однако же вот они мы — стоим на своих двух ногах в галактике, свободной от Жнецов, и делаем то, что вы в своем бесконечном превосходстве сделать не сумели. — Ее улыбка казалась достаточно жуткой. — Сколько циклов вы прятались от своих творений? Как долго дрожали в тенях, ожидая смерти, сотворенной вами самими, смерти, которая носила ваше собственное лицо?
— Твоя заносчивость не спасет тебя.
— Ах, но ведь прежде вы называли это уверенностью. Насколько я помню, вы утверждали, что она уникальна. — Шепард рассмеялась — по-настоящему рассмеялась. Это было так же привычно, как, например, щелчок, с которым входили в пазы детали ее брони, или звук прикрепляемого на свое место оружия. Привычным, как ее рюкзак весом с нее саму, который она тащит через опасные джунгли, пустыню или горы. Это напоминало возвращение домой. — Пожалуйста, загоните меня в угол. Вы видели, как замечательно это сработало на Жнецах. Давайте. Подтолкните меня и увидите, как я могу ответить.

Какое-то движение сбоку заставило Шепард повернуть голову, хотя дуло ее пистолета не сдвинулось. Глаза Николаса были прикованы к существу, нацепившему тело его отца, словно неподходящий по размеру костюм. Шепард видела труп своего отца — видела пожар, лопающуюся краску, кровь — и ее воображение безо всякого труда рисовало то, чему она не стала свидетелем. Однако как бы ужасны ни были ее воспоминания, они не могли сравниться с тем, через что проходил Николас сейчас. Он не мог спрятаться от этого.
Она вспомнила, как смотрела видео, снятое Джек на «Империи», и видела, как шевелятся ее губы, произнося слова, которых — она была уверена — она бы никогда не произносила. Ощущение не из приятных.
— Папа? Папа, мы собираемся... Все будет... Ты можешь бороться с этим.
Какие банальные слова. Даже сам Николас выглядел так, словно не верил в них.

Шепард много времени провела, ненавидя Винсента Калахана. Она ненавидела, как он смотрел на нее — как на десерт, который ему не полагается есть, но от которого он надеется откусить кусочек, когда никого не будет рядом. Она ненавидела запах его одеколона — всегда смешанного с сигаретным дымом и застарелым потом. Она выучила звук его шагов, научилась замирать, занимая как можно меньше места, и терпеливо ждать, чтобы избежать встречи с ним. Она часто мечтала, как заломила бы одну из его рук, которые он не мог держать при себе, за спину, так чтобы ему пришлось подняться на цыпочки, и держала до тех пор, пока он не взмолился бы. Она часто представляла, как бы он взвизгнул, если бы она двинула ему коленом куда следует.
Однако она никогда не желала ему такого.
Николас протянул руку. Левиафан криво усмехнулся.
— Лейтенант!
В голосе Шепард не было ни предостережения, ни угрозы, но ее командный тон заставлял любого хорошего солдата замереть по стойке смирно. Николас был очень хорошим солдатом.
— Мы отойдем. Калахан, за мной.
Улыбка Левиафана стала кислой. Он не пошевелился. Шепард сомневалась, что он в состоянии двигаться.
— Шепард, — произнес он с чем-то, похожим на мольбу, в голосе, и она ощутила странное удовлетворение. — Мы еще не закончили.

Она не ответила. Николас повернулся к ней лицом, то и дело поглядывая через ее плечо, словно бы не в силах поверить в то, что он видел и слышал. Словно бы он не желал верить. Она не могла его в этом винить.
— Мы здесь не за этим, — сказала она мягко. — Мы можем уйти из этой комнаты, не оглядываясь. Выбор за тобой, Калахан.
Он на несколько мгновений закрыл глаза, а когда открыл, Шепард узнала горящую в них смесь отчаяния, сожаления и растущей уверенности.
— Что с ним произойдет?
— Сказать по правде, я не знаю. Вы читали отчет. Шахтеры пришли в себя, за исключением потери воспоминаний о последних десяти годах, но этот случай иной. Это напоминает мне про Гарно, но даже он — вернее, его тело, не было в таком состоянии. — Шепард покачала головой. — Люди довольно крепкие существа. Я лишь не знаю, насколько он еще человек.
— Мы не можем взять его с собой в таком состоянии.

К чести Николаса, это не прозвучало ни как вопрос, ни как мольба. Если бы не выражение муки на его лице, Шепард бы сказала, что это просто офицер спокойно оценивает сложившуюся ситуацию и не находит очевидного и эффективного решения. Ты должна решить.
Вероятно, на ее лице застыло схожее выражение в тот момент, когда она повернула направо и сделала разумный выбор с помощью серии выстрелов и взрывов.
Вы зашли слишком далеко.
— Шепард? — позвал Гаррус, и его уверенный голос не только привлекал ее внимание, но и задавал вопрос.
— Еще нет, — ответила она. — Оно никуда не денется.
По ее резкому жесту Вега отделился от общей группы и направился к двери, Лиара последовала за ним. Гаррус сделал несколько шагов назад, не опуская оружие. Николас не оглянулся, однако, судя по напряжению в плечах, очень хотел.
Шепард оглянулась.

— Это может закончиться по одному из двух сценариев, — сказала она, и каждое слово походило на нож, приставленный к горлу заложника, все сильнее вжимающийся в кожу. Она лишь сожалела, что слова не способны ранить до крови. — Первый: вы приходите в чувство, вытаскиваете головы из своих покрытых щупальцами задниц, спускаетесь с пьедестала, на который сами себя и водрузили, и находите способ жить в этой галактике, не превращая всех вокруг в свои автоматы. Этот путь сложнее. Я понимаю. Никто не любит перемены.
Покрасневшие глаза не моргнули. Они казались помутневшими, как у трупа, как у хаска без всей этой электроники.
— Второй вариант заключается в том, что я сделаю с вами то же, что сделала со Жнецами. Никаких поблажек, никакого милосердия. Я посвящу свою жизнь охоте на вас, где бы вы ни спрятались, и уничтожу вас.
— Какая бравада, — проговорил Левиафан, обнажая пожелтевшие зубы Калахана и распространяя зловоние. Стоя так близко, Шепард ощутила непередаваемую вонь гниения и дерьма. Настолько ужаснее одеколона, пота и сигарет. — Ты уже не та, кем была. Если ты не станешь служить нам, то превратишься в чьего-то чужого раба. Это не жизнь. У тебя нет власти над...

Ненавистное ей лицо исчезло в красной вспышке так неожиданно и пугающе, что только ударом сердца позже Шепард поняла, что кто-то — не она — выстрелил Калахану в голову, а еще мгновение спустя она осознала, что пуля попала точно между мутных глаз.
Стиснув кулак, она резко развернулась на пятках.
— Гаррус! — рявкнула она.
Но Гаррус стоял в дверном проеме, как она и велела ему, и вместо того чтобы целиться в Винсента Калахана, он держал на мушке Николаса. Оружие самого Николаса застыло в вытянутой руке, нацеленное на то место, где бесформенной кучей лежало то, что некогда было его отцом.

— Оно атаковало вас, коммандер, — сказал он, и его голос дрогнул лишь едва. Он смотрел ей прямо в глаза. Она шагнула к нему, расправив плечи и стиснув зубы.
— Оно не было вооружено, лейтенант.
— Оно атаковало вас, — повторил он упрямо.
— Вообще-то, он не так уж и ошибается, — вставил Гаррус. — Однако же лучше бы ты выбрал в качестве своей цели коленную чашечку.
Шепард постаралась сдержать яростный выговор, раздражение и засунуть подальше тихий ненавистный голосок, который шептал ей, что они правы, и сказала:
— Пока у противника нет настоящего оружия, инструметрона или гранаты, прошу считать, что я справлюсь.
— Но если ее и зацепит, она, как обычно, быстро придет в норму, — добавил Гаррус.
— Говорит турианец, поймавший в лицо ракету. — Она попыталась глубоко вздохнуть, но запах смерти — ненатуральный и гнилостный — заставил ее передумать. — Я знаю, что и почему вы сделали, лейтенант. Я знаю, что это было непросто, и вы поступили так не для того, чтобы нарушить мои приказы. Просто не делайте так снова.
— Да, мэм.

Подойдя ближе, Шепард прижала ладонь к стволу оружия и заставила Николаса опустить его. Затем она коснулась его плеча. Он моргнул, глядя на нее так, словно видел кого-то другого.
— Я работал в штабе связи, — сказал он. — Я работал в разведке. Я никогда не принимал участия в подобных операциях. Я читал, но... когда ты сам... это по-другому.
— Никогда не бывает легко. Ни в первый раз, ни в пятидесятый, ни в пятисотый. Вы оценили ситуацию и поступили так, как считали нужным. Вы делаете честь своей форме, лейтенант, и я знаю, что сейчас это ни черта не значит. Хорошо, что это было непросто. Хорошо, что это задело вас. Позже у вас будет время подумать об этом, поговорить, прийти к пониманию.
— Но в данный момент у нас есть миссия, — сказал он, и в его голос вернулась капелька жизни. — Так точно, мэм.
— Отличный выстрел, — добавил Гаррус с неподдельным уважением.
Николас не улыбнулся, но напряжение немного ослабло.
— Мои инструкторы тоже удивлялись. Да и сам я такого не ожидал. Однако совсем иное дело — целиться в картонную мишень. А с другой стороны, все то же самое.
— Все верно, — сказала Шепард. — Теперь давайте возьмем то, за чем пришли, и уберемся отсюда. Инстинкты подсказывают мне, что нас ожидает что-то страшнее тишины.
— Рад, что кто-то еще чувствует это, — произнес Гаррус. — Я за тобой.

Очевидно, что, если Левиафан хотел сохранить контроль над своим рабом, он не оставил бы артефакт там, где кто-то мог с легкостью увидеть его. Или же сломать. И все равно, принимая во внимание смерть Винсента Калахана, Шепард позволила себе надеяться, что Левиафан мог отступить. Уничтожение куклы не наносит какого-либо долгоиграющего урона кукловоду, но, возможно, у них появится немного времени.
Уже через пять минут изменения в обстановке доказали, что надеялась она зря.
— Шеп, у вас гости, — сообщила Касуми по системе связи. — Я... во всяком случае, я думаю, что кто-то приближается. Ничего не вижу, но слышу шаги.
— Продолжай искать артефакт, — велела Шепард. — Лиара?
— Сканирую, Шепард. Установленные в доме подавляющие шумы устройства удивительно хороши.
— Чего в этом удивительного? — проговорил Гаррус. — Если у вас денег столько, что ими можно топить печь, то зачем останавливаться на взрывчатке в деревьях или армейских защитных устройствах?
Про себя Шепард согласилась с ним. Какими бы продвинутыми ни были ее технические средства, ее радар показывал только призраков и тени; красные вспышки там, где она не видела ничего живого, и только лишь догадки о том, что ждет ее в десяти шагах впереди. Ей не удалось заранее обнаружить Винсента Калахана. Черт, никто из них не сумел заметить его.
Она ненавидела двигаться вслепую.

Женщина, появившаяся в дальнем конце коридора, была смутно знакомой, однако слишком молодой, чтобы работать в доме в те годы, когда здесь жила Шепард. В отличие от Калахана, о ней явно лучше заботились: она была не настолько худой, а ее форма выглядела чистой. Шепард подняла оружие и посмотрела на молодую женщину через прицел. Блестящие каштановые волосы, стянутые назад, пухлые щеки и отсутствующее выражение лица. Нос незнакомки покрывали веснушки. Ей было не более двадцати пяти. Винсент наверняка превратил ее жизнь в ад.
В правой руке женщины ничего не было, тогда как левую она держала за спиной.
— Стой! — велела Шепард, и такой ее тон мало кто мог проигнорировать. — Покажи обе руки!
— Кэти? Эй, Кэти, это я, Николас.
Кэти не посмотрела на него. Кэти не показала обе руки. Она продолжала двигаться по коридору к ним, шаг за шагом переставляя ноги с такой же точностью, с какой это делает канатоходец без страховки. Ее ступни были маленькими и изящными.
— Не делай этого, — взмолился Николас. — Кэти, ну же. Кэти.
Кэти сделала еще шаг. Казалось, еще до того, как она услышала тихий знакомый щелчок, Шепард крикнула: «Лиара, барьер!» и бросилась на Николаса, сбивая его с ног и загораживая его ничем не защищенную голову своим сокрытым броней телом. Она услышала выстрел Гарруса, прежде чем успела закончить приказ Лиаре, и, повернув голову, увидела голубоватый свет за полсекунды до того, как девушка по другую сторону от барьера исчезла за вспышкой, порожденной взрывом. Барьер заискрился, но выдержал. Шепард несколько раз моргнула, но перед глазами продолжали плясать пятна. Во взрыве испарилась даже кровь. Оставшийся в итоге пустым коридор потряс Шепард даже сильнее, чем встреча с Калаханом.

— Так не должно было произойти, — произнес Николас еле слышно.
— Что ты сказал? — переспросила Шепард. Теперь, когда угроза оказалась нейтрализованной, она уселась на пятки, но не освободила Николаса от своего веса.
Однако когда он посмотрел на нее, его выражение не было отсутствующим, взгляд не был пустым.
— Мы должны были сражаться в большой битве и умереть или, что менее вероятно, сражаться в большой битве и победить. Так? Но это... Что это за война, что ведется в тенях, ведется в человеческих головах, и ты не можешь доверять собственным родителям, не можешь доверять дочери экономки, которую знаешь всю свою гребаную жизнь, не можешь быть уверен даже насчет себя? Что нам, черт побери, делать с таким будущим?
Шепард промолчала, потому что на языке вертелись лишь банальные утешения, граничащие с ложью. Николас не говорил ничего, чего она бы не говорила в моменты, полные раздражения и обиды. Теперь-то она и сама вспомнила Кэти — крошку-клептоманку, которая тащила все блестящее, и чье хихиканье помогало ей избежать наказания. Уже тогда у нее были веснушки и блестящие каштановые волосы.
Отпустив Николаса, Шепард поднялась на ноги и запустила сканер, чтобы выгадать немного времени. Чтобы взять себя в руки. Чтобы ощутить сожаление.

— Мы выживем в этой войне, — сказал Гаррус. Она не слышала, как он подошел, и, судя по тому, как он вздрогнул, Николас этого не заметил тоже. — Или же нас сотрут в порошок, и тогда ничто больше не будет иметь значения.
— Всегда знаешь, как подбодрить, Вакариан, спасибо тебе, — ответила Шепард, не в силах сдержать улыбку.
Гаррус фыркнул.
— Порой я вспоминаю все, на что жаловался в СБЦ. Недовольство правилами, бюрократическими препонами и всякими мелкими преградами копилось во мне, пока я не стал воплощением раздражения, как Явик — воплощением мести. И для чего? Чтобы увидеть, как все это сгорело. Чтобы идти через пустые, запятнанные кровью коридоры штаб-квартиры во время попытки переворота «Цербера» и мечтать, чтобы кто-то — кто угодно — принялся бы ругать меня за нарушение правил. — Он покачал головой; угол, под которым разошлись его жвалы, свидетельствовал о глубине этой боли. — Честно говоря, когда думаю о том, насколько близко к сердцу я все это принял, я удивляюсь, что ты не высадила меня в первом же порту с запретом когда-либо снова подниматься на борт «Нормандии», — признался Гаррус. Он снова перевел хищный взгляд — острый и немигающий — на Николаса. — Мы в твоем доме. Мы сталкиваемся лицом к лицу с твоими людьми. Сейчас это все кажется очень личным. Но это не так. Это ничто. Поэтому мы или сражаемся, или умираем. Здесь. На Земле. По всей галактике. Левиафаны привыкли получать желаемое. Мы привыкли не позволять этого.
— Да, сэр, — сказал Николас. — Я... прошу прощенья, сэр. Я понимаю, что вы имеете в виду.
— Не надо просить прощенья у меня. Ты ничем не задел моих чувств. Поднимайся, отряхивайся, игнорируй жгущую боль внутри и действуй.
— Черт, Шрам, — проговорил Вега. — Теперь я понимаю, почему тебя сделали Советником.
— Я тебя пристрелю.
— Лоле это не понравится.
Шепард прочистила горло.
— Лоле, возможно, это и не понравится, но Шепард надерет тебе задницу, если ты не перестанешь ее так называть, — заявила она. Гаррус рассмеялся, и она закатила глаза. — Пошли. Нет смысла торчать на месте и подставляться. Вы в порядке, Калахан? У нас вполне хватает народу. Если желаете, я отправлю вас к челноку с Вегой. Нет ничего постыдного в том, чтобы уйти после такого.

Если бы он ответил сразу же, она не поверила бы, списав ответ на самолюбие или упрямство. Вместо этого он задумался. Он посмотрел на то место, где стояла, а затем исчезла Кэти, и нахмурился. Шепард знала, что он подумал об отце.
— Нет, — сказал он наконец. — Советник Вакариан прав. Это нужно увидеть. Я бы хотел стать тем, кто увидит то, что здесь произошло.
— Ладно, — ответила Шепард. — В этом случае, еще раз такое устроите, и я прослежу за тем, чтобы вы таки предстали перед трибуналом, о котором мечтали ранее. Следуйте за мной. Ожидайте моих приказов. Я не могу постоянно за вами следить — мне и без того хватает объектов для наблюдения.
— Да, мэм.
— Еще раз назовешь меня «Советником Вакарианом», и я пристрелю тебя сразу же после Джимми.
— Хотите совет? — добавила Шепард. — Прислушайтесь к его словам.

Несмотря на то, что планировка за прошедшие годы не изменилась, дом представлял собой лабиринт. На кухне они обнаружили повара и двух его помощников, лежащими на спинах; им перерезали горла, словно принесенным в жертву ягнятам. Порезы были свежими, кровь — теплой, она даже еще не начала сворачиваться. Третий помощник стоял в кладовой, глядя на полки, словно бы его послали принести какой-то ингредиент, а он запамятовал, какой именно. Он не стал нападать на них. Заслышав их шаги, он повернулся и воткнул нож себе в глаз. Брызги крови — обжигающей, словно кислота — окропили щеку Шепард. Она сильнее сжала в руках оружие.

Разделившись на пары, они проверили спальни, но нашли только тишину и пустоту. Комнаты напоминали номера заброшенного отеля — чистые, совершенные и абсолютно безжизненные. Старая комната Шепард все еще была белой, хотя всю мебель заменили. Она практически ожидала увидеть дорогое платье, что она так и не надела, висящим в глубине шкафа в ожидании ее, однако там не было никакого платья, никакого шкафа, никаких белых лент или девчачьей кровати под балдахином. Артефакта там тоже не оказалось, так что она вышла и закрыла дверь, изо всех сил стараясь не хлопнуть ею с размаха.

Один из механиков — Калаханы держали несколько для того, чтобы на самом деле чинить машины, в которых Винсент и Николас уже покопались сами — атаковал их с совершенно бесполезной и архаичной монтажной лопаткой, отказался назвать свое имя, а затем, когда они не стали убивать его, выбросился в окно.
Когда же Вега едва не подорвался на очередной растяжке, они замедлились еще больше, двигаясь по дому, словно вооруженная до зубов улитка, каждую секунду ожидающая, что на нее вот-вот кто-то наступит. Никто из них не сомневался, что этот кто-то существовал. Они лишь не знали, какую форму примет угроза.

Пара садовников, вооруженных коммерческими версиями огнеметов, обычно используемых для борьбы с подлеском, устроили засаду, но добились лишь опаленных бровей Веги. Дворецкий, который когда-то знал имя, род занятий и приблизительное состояние каждого, кто когда-либо пересекал порог этого дома, посмотрел сквозь Шепард и Николаса, а затем застрелился, используя одно из древних коллекционных ружей, о которых всегда так хорошо заботился. В спальне для слуг они обнаружили всех десятерых горничных в предсмертных муках, вызванных крысиным ядом, который экономка добавила в чай. Сама экономка, очень похожая на дочь, лежала мертвой со своими веснушками на носу и седыми волосами, которые когда-то были каштановыми.

Все, кого они встречали, либо кончали с собой, либо погибали в результате покушения на Шепард и ее команду, либо были убиты кем-то еще. Попытки взывать к разуму населявших дом ни к чему не приводили, а все старания остановить их оканчивались фатально.
Шепард прекрасно поняла оставленное ей сообщение: никто не был в безопасности; ничто не считалось священным. Эти жизни не стоили ничего, и их смерти не несли иной цели, кроме как чтобы насолить ей.
В конце концов, она велела не останавливаться. Она лишь не знала, что это будет именно так: мелочно, близко к сердцу и жестоко. Этих людей использовали, как бездушные объекты, а затем избавлялись от них. Жестокое исчисление имело место лишь потому, что математик просто не заботился о сохранении равенства в уравнении.
После обнаружения горничных они не разговаривали между собой.

И они до сих пор не нашли артефакт. Мойра сказала Гаррусу, что его не прятали, выдавая за произведение искусства, однако ни одно из висящих на стенах или водруженных на вычурные пьедесталы произведений искусства, что они повстречали, не имело форму шара. Николас провел их к хранилищу, в котором находились настоящие сокровища. Подобно картинным галереям, Калаханы обладали таким количеством бесценных вещей, что демонстрировать их все одновременно было невозможно. Хранилище открылось по биометрическим данным Николаса, представляя общему взору помещение такое же холодное и огромное, как и то, что Шепард однажды видела во время операции по возвращению серого ящика Касуми.
Касуми тихо присвистнула, по привычке оценивая несметные сокровища. После третьей попытки покушения на них со стороны слуг она откинула ненужную маскировку и присоединилась к команде, отключив плащ. Шепард же мечтала укрыться за своим собственным. Все эти подлые удары, нанесенные с помощью знакомых ей людей, вывели ее из равновесия, разрушая ее контроль и спокойствие.
Артефакта не было.

— Какая-то больная версия игры в прятки, — заметил Вега, вглядываясь вперед. Его голос звучал напряженно. Его голос звучал так, словно его мутило. Шепард полностью понимала его. — Ты уверена, что мы не сможем найти одну из этих штук где-нибудь поближе?
Ей приходило в голову, что именно этого Левиафан и желал. Это доказало его утверждение — он контролировал ситуацию, фигурально и буквально, и мог продолжать подбрасывать им тела и проблемы до тех пор, пока в его распоряжении оставались эти самые тела, и при этом не подставляясь сам. Упорство означало больше смертей. Бесполезных смертей.
— Мы знаем, что артефакт здесь, потому что все эти люди находятся под его влиянием, — ответила она так уверенно, как только могла. — Это просто тест.
— И, кажется, мы провалим его, что бы ни делали, — сказал Вега.
Это она тоже понимала.

К тому моменту, как они закончили обыскивать дом и прилегающие к нему строения, стемнело. Луна, поднимаясь над горизонтом, то и дело исчезала за облаками. Когда они только прибыли сюда, казалось, что это место погружено в тишину, однако эта тишина теперь была всепроникающей, тяжелой и ужасной. Это была тишина поля боя, на котором остались только павшие. Шепард сжала переносицу. В течение последних тридцати минут они не встретили ни одного из слуг, так что Шепард пришлось смириться с тем, что все были мертвы, а артефакт — учитывая отпавшую в нем надобность — уничтожен. Ей хотелось дать команду на возвращение к челноку, но она лишь открыла глаза и взглянула в лицо еще одному призраку.

Она никогда не знала его имени. Его всегда звали «шофер», и сколько бы раз она ни спрашивала, он лишь улыбался и клал руки на руль управления машины, на которой вез ее.
Он был добр с ней — насколько кому-либо вообще позволялось быть добрым и не опасаться за свое рабочее место и безопасность. В бардачке у него всегда лежали контрабандные шоколадки; он всегда выбирал дорогу подлиннее, когда вез ее домой или на одно из мероприятий или фотосетов, устраиваемых Мойрой, и эта длинная дорога обязательно включала еду, которую приемная мать запрещала. Иногда он спрашивал, как она себя чувствует, так, словно это на самом деле интересовало его.
Словно ребенка, он держал в руках блестящий, будто бы покрытый маслом артефакт. Больше всего на свете Шепард хотелось всадить в него пулю, увидеть, как он и его жуткая сила рассыпаются прахом. Словно бы почувствовав это, шофер поднял артефакт над головой. Темнота скрывала его глаза, и Шепард не могла видеть, такие же ли они пустые, как были у остальных. Ей и не нужно было. На самом верху его руки дрогнули, и она знала, что сейчас он уберет их, и этот момент станет прощальным выстрелом Левиафана.

Он, разумеется, недооценил ее. Она не стала колебаться, не стала думать — она побежала. Ее кости до сих пор болели, но она не обратила на это внимания. Шаг, два. Обманчиво быстрые, длинные шаги. Она всегда была хорошим спринтером, всегда. Три шага. На четвертом она подняла пистолет, на шестом — выстрелила, попав шоферу в плечо. Он даже не поморщился, однако сила удара отбросила его назад, и он ослабил хватку.
Артефакт упал.
Невероятным прыжком Шепард бросилась вперед и поймала его.
Когда-то самым ужасным в этом доме были белая комната, белая форма и общее ощущение белой тюрьмы. Теперь эти воспоминания исчезнут. Им на смену придут воспоминания о крови, потере и бессмысленности — настолько более ужасные.
Шофер застонал. Николас уже был рядом с ним, собираясь предотвратить возможную попытку самоубийства или атаки.
— Ладно, — прорычала Шепард, будто бы обращаясь к дымчатой поверхности артефакта. — Считаю, что вы выбрали второй вариант.

Отредактировано: Архимедовна.
 

Комментарии (4)

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.

Регистрация   Вход

[Zero]
3    Материал
Очень понравился фанфик. События разворачиваются медленно, но напряжено.
Но кандидатура Гарруса на роль Советника весьма сомнительна. Он не смог соблюдать бюрократию в СБЦ, как он это будет делать в самой гуще политики? И когда это Вакариан успел стать вторым на пост Примарха? Из армии он давно ушёл, а значит выпал из цепочки Иерархии. Даже если его туда вернули когда он стал спецом по Жнецам, сильно сомневаюсь, что его продвинули аж до второго места.
И почему на советах лидеров рас, никто не представляет азари? Лиара не счёт, она к правительству Республики не имеет никакого отношения.
0
Mariya
4    Материал
Ничто и никто не стоит на месте. Почему из Гарруса вышел хороший консультант (или кто он там был во время МЕ-3), но обязательно получится плохой советник или примарх? Гаррус из МЕ-1 и из МЕ-3 - два совсем разных персонажа.

А что касается азари, к сожалению, уже плохо помню детали.
0
murgaritta
1    Материал
О боги! Новая глава! surprised surprised surprised
0
Mariya
2    Материал
Ага biggrin
Надеюсь, следующую так долго ждать не придется. Хочется уже как-то закругляться с этим фанфиком.
0