Горсть Пыли. Глава 30. Твое сердце бы отозвалось


Оригинал: A Handful Of Dust;
Автор: tarysande;
Разрешение на перевод: получено;
Переводчик: Mariya;
Жанр: драма;
Персонажи: фем!Шепард/Гаррус, Тали и др;
Описание: Десять миллиардов здесь умрут, чтобы двадцать миллиардов там выжили. Закончившаяся война оставила за собой осколки, которые нужно собрать, и жизни, которые нужно возродить. И пусть даже Жнецы больше не угрожают галактике, ничего не стало проще.
Статус: в процессе;
Статус перевода: в процессе.

Шепард хотелось мерить шагами помещение. Отсутствие такой возможности выбивало из колеи. Передвижение же на кресле — пусть даже энергичное и целенаправленное — от стенки к стенке попросту не удовлетворяло ее потребность в движении. Она также осознавала, что ей необходимо отдать кресло его законной владелице, что означало возвращение в «тюремную камеру» медотсека к тамошнему очень доброму и заботливому надзирателю. Стремление двигаться разгорелось с новой силой. Было так замечательно снова стать самой собой, вернуть себе хоть каплю контроля. Хакет даже не усомнился, не задал ни единого вопроса. Но все же ей хотелось шагать из угла в угол.

Гаррус ничуть не облегчал ее положение. Он смотрел на нее с какой-то пессимистичной безнадежностью, без его ведома нашедшей отражение в положении плеч и рассеянном шевелении жвал. Ее тревожил даже не пессимизм, а тот факт, что он пытался скрыть его от нее. Она прекрасно видела, когда кто-то пытался отгородиться от нее. Можно даже сказать, она была экспертом в этой области — ей и самой время от времени приходилось прибегать к этому механизму защиты. Она строила великолепные психологические барьеры, и чтобы сломить их, требовались армии. Никогда прежде Гаррус защищался от нее. Ей была привычна роль завоевателя, успешного сапера — даже союзника, но не армии, вслепую пытающейся организовать плодотворную осаду и ничего не повредить в процессе. Она так боялась что-нибудь сломать. Его. Их. Какую-нибудь еще хрупкую вещь, которую ей не удастся предвидеть. Да, она хотела добиться победы, но не ценой оставленных после себя руин.

Может быть, война и закончилась, но процесс восстановления всегда оказывался столь же опасным. Объявление мира не приводило к автоматическому обезвреживанию скрытых мин — или гигантских погребенных под землей бомб, как вполне наглядно продемонстрировала ситуация на Тучанке. Шепард точно не знала, что сокрыто под стенами, возведенными Гаррусом, но сомневалась, что это что-то такое же маленькое, как ручная граната. Никто из них никогда не соглашался довольствоваться малым. Один неверный шаг, и спровоцированный ею взрыв превратит их обоих в с трудом узнаваемые обломки тех личностей, которыми они когда-то являлись. Проблема заключалась в том, что она и понятия не имела, где пролегала безопасная тропа.

Слова Хакета «Возвращайся домой, Шепард» звенели в ушах. Заманчивое предложение. Такое заманчивое. Но что она могла считать домом? Точно не Землю. Земля никогда не была ее домом. До тех пор, пока не проснулась и не обнаружила, что весь ее мир накренился под непонятным углом, она бы сказала, что «Нормандия» и ее экипаж — самое близкое к тому, что она могла назвать домом со времен Мендуара. Она практически позволила себе ощущать даруемый этим чувством комфорт. Но сейчас? «Нормандия» постепенно превращалась в еще одно подобие Мендуара. На этот раз не будет ничего столь бросающегося в глаза, как ее мертвый отец, лежащий на пороге, и плавящаяся желтая краска, стекающая с закоптившихся стен их дома, но она ощущала знакомое чувство утраты. Возможно, это чувство даже было более острым, потому что со стороны все выглядело абсолютно нормально. Она просто больше не вписывалась в обстановку. На этот раз, укрывшись на дереве, она ничего не добьется — помощь не придет.

Никогда еще старое изречение «Домой возврата нет» [роман американского писателя Томаса Вулфа — прим. переводчика] не звучало столь жестоко. «Но ведь я покинула его не по своему желанию! — хотелось воскликнуть ей. — Это несправедливо». Однако Шепард понимала, что никто не станет внимать ее мольбам. Справедливость была хороша в теории, но так редко работала на практике. «Нужно уметь играть теми картами, что тебе сдали, — сказал бы ее отец. — В реальной жизни сбросить карты не получится. Во всяком случае, по-настоящему. Поэтому ты берешь эти двойку крестей и десятку бубен и обходишься ими, крошка, надеясь, что ривер окажется удачным».

«Возвращайся домой, Шепард». Если не придираться к словам, Шепард услышала в этой фразе скорбь и надежду. Она готова была поставить свою жизнь — и, возможно, таки поставила, причем не только свою жизнь, но и жизни окружавших — на то, что что бы ни происходило в окружении адмирала, его руки были чисты. Она знала, что может следовать его приказам. Она может вернуться под опеку Хакета, оставив Гарруса за его свежевозведенными стенами, под защитой его новеньких доспехов и с полосой артиллерийских орудий между ними. Пусть он и не станет их применять, но одного наличия этого вооружения достаточно, чтобы о настоящем мире не могло идти и речи. Она сумеет оставить прошлое позади, списать последние четыре года на допустимые потери и продолжить жить дальше. Если Гаррус больше не будет стоять у нее за плечами и подвергать сомнению каждое ее движение одним взглядом своих полных боли глаз, сможет ли она снова поверить в себя? Если она получит поддержку окружающих, сумеет ли перестать задаваться вопросом, насколько она реальна?

«Я не хочу об этом говорить».

Сколько раз она повторяла эту фразу, гоняясь по всей Цитадели за своим гребаным двойником, пока ее отряд отпускал на этот счет шуточки? И она так и сделала. Не говорила об этом. Ни тогда, ни позже. Даже с Гаррусом. Она просто отшучивалась, смеялась. Она заставляла себя двигаться вперед и не думать о том, насколько безумной была ситуация, когда ты смотришь на свое же собственное лицо и надеешься, что где-то в лабораториях «Цербера» не томятся еще полдюжины твоих клонов в ожидании возможности свалиться на голову ничего не подозревающей общественности.

Надеешься, что и сам ты — не просто лучшая из копий, и что за твоими плечами уже не ждет следующий дублер.

Может быть, даже сейчас воспоминания, которые она считала своими, таковыми не являлись. Возможно, период дезориентации, когда она была не в себе, являлся просто побочным эффектом слишком быстрого процесса переноса памяти. Или чего-нибудь еще в том же духе. Столь же ужасающего. Столь же бесповоротного. Ей не следовало просыпаться.

«Сбросить карты не получится».

С трудом сглотнув, она снова развернула кресло. Чертово помещение было слишком маленьким. С каждым движением ее рук на колесах, кресло покрывало слишком большое расстояние. Вместо ожидаемого успокоения этот процесс злил ее еще больше, и она с трудом удержалась от того, чтобы не закричать или не вцепиться в свои волосы, а может, даже вскочить на ноги и начать шагать, как ей того и хотелось, и к черту переломы.

Бесконечные «что если?» роились в ее голове. Что если они никогда не найдут интересующие их ответы? Что если Гаррус никогда не перестанет сомневаться в ней? Что если она — не та, кем себя считает? Что если эта неопределенность — ее новая реальность? Что если, что если, что если? Водопад вопросов. Один из тех гигантских водопадов, что она видела только на видео. Может быть, пенсионная фантазия Гарруса про пляж также сможет включить в себя и водопад? Она никогда не думала, что уйдет на пенсию рано, но сейчас бы сделала это. Не моргнув и глазом. Они могли сбежать, спрятаться, расслабиться, забыть.

Нет. Нет. В этом плане тоже были свои изъяны. Именно забывчивость привела их к нынешней ситуации. И сейчас ей казалось, что Гаррус не хочет даже находиться в одном с ней помещении, что уж говорить о перспективе вести вместе праздную жизнь на покрытом белым песком пляже с водопадом — водопад пришелся бы к месту. Им нужны были ответы, а не пробелы в памяти. Им нужно было вспомнить. Ей нужно было вспомнить. И не те глупые и бесполезные мелочи, вроде точного количества единиц оружия в оружейной (шестьдесят восемь; черт, это очень много оружия — зачем ей три модели Shuriken, если она вообще не пользуется пистолетами-пулеметами?), или же звуков удовольствия, которые Гаррус издавал, лежа под ней в тот раз после... Ранноха? Точно не после Тессии. После Тессии она пребывала в эмоциональном аду. Тогда никто не издавал звуков удовольствия. Нет. Ей нужны были правильные воспоминания. Правильные мысли. Не эти. Ей нужны были ответы.

Только взглянув вверх и обнаружив потрясенное выражение на его лице, она осознала, что бормотала что-то — или же, о, Боже, все — из этих спутанных мыслей вслух.

— Шепард, — сказал он, и прозвучавшее в его низком голосе предупреждение заставило волоски на ее предплечьях встать дыбом.

Сложив руки на коленях, чтобы удержаться от дальнейшего нервного передвижения по помещению, она подняла голову и встретилась взглядом с его полными тревоги глазами.

— Что?

— Ты в порядке?

Она хотела ответить: «Со мной все хорошо», но не могла. Это она помнила отлично: она обещала не лгать в ответ на этот вопрос. «Если ты будешь искренна со мной, то я не буду рассказывать другим, если с тобой что-то случится», — молил он, и она пообещала. «Мы не лжем друг другу». В результате она избежала необходимости отвечать, задав свой вопрос:
— А что?

— Ты немного...

— Не в себе? — бросила она, не в силах сдержать сарказм. Она пожалела о своем поступке, когда он едва заметно дернулся. Именно таких едких замечаний она старалась избежать.

— Я собирался сказать «взвинчена». И обычно это для тебя не характерно. Я... замечал это и раньше. В медотсеке. Когда ты начала говорить о той книге.

Книга. Конечно, книга. Она с силой стиснула ладони, но это не удержало ее от того, чтобы отбивать неровный ритм ногой о подставку. Когда кожа стопы соприкасалась с металлом, раздавался характерный шлепок. Ей нужны носки, определенно нужны. И ее форма. И ее жизнь.

Но приходилось довольствоваться тем, что имелось в ее распоряжении. Воспоминания, которым нельзя было доверять, вопросы, на которые не было ответов. Все эти маленькие загадки впивались в ее кожу подобно крошечным и незаметным отравленным иглам, которые могли бы убить ее до того, как она осознает, что ее жизнь в опасности. И это даже не будет в первый раз. Два месяца. Два года. Боже, как ей надоело умирать.

Содрогнувшись, она расслабила руки и прижала пальцы ко лбу, словно бы таким образом можно было выжать из мозга нужную ей информацию. Книга была посланием. Послание было зацепкой. Зацепка была ниточкой. Вот и все, что она знала. Конечно, знала. Послание, зацепка, ниточка. Ответы. И носки. Ее чертовы ноги мерзли. Она прижала левую ступню сверху к правой, чтобы остановить нервное движение. Словно желая продолжить прерванный ритм, ее сердце начало биться быстрее. Быстрее, быстрее, быстрее.

— Шепард.

— Разведка — ключ, я так полагаю. Нам не хватает информации. У «Кадьяка» ограниченная дальность хода на сверхсветовой скорости. Мы могли бы послать кого-нибудь. Я бы предложила твою сестру, чтобы задобрить твоего отца, но...

— Солана должна остаться, — сказал Гаррус, и напряжение в его субгармониках придало его голосу оттенок отчаяния. Моргнув, Шепард попыталась припомнить, когда слышала нечто подобное в последний раз. «Я не знаю, что делать с серым». — Самара прилетела на корабле с лучшим запасом хода, нежели «Кадьяк».

Шепард сглотнула. Если бы у мании был вкус, то это была бы горечь на кончике языка и в горле. Она не могла понять, соглашается ли он с ней или же просто доводит до ее сведения неизвестный ей ранее факт. Один из тысяч других неизвестных ей.

— Я видела Кайдена, — сказала она медленно, словно пробуя на вкус каждый слог. — Ну и Самару, очевидно. Самара, однако, вряд ли согласится покинуть Брукс. Да, вероятно, ей и не следует этого делать. Кто еще на борту? Тали? Лиара? Лиара бы подошла.

И снова решетка ворот опустилась, а мост был поднят. Шепард оказалась снаружи крепости, пытаясь найти путь внутрь, но Гаррус не оставил ей лазейки. Она зашла слишком далеко. Снова. Образно выражаясь, наступила ему на ноги. Снова. Он отвернулся и посмотрел в сторону теперь темного помещения связи. Затем вздохнул. Все так же пессимистично. Пессимизм на грани отчаяния. Он ничего не ответил, даже не двинул жвалами.

— Я верю тебе! — вырвалось у нее прежде, чем она смогла остановить себя. Крик души, если говорить начистоту. Ее голос надломился на последнем слове, стал резким, жалящим. В каком бы пессимистичном настроении Гаррус ни пребывал, от неожиданности он резко обернулся и встретился с ней взглядом. Не давая ему возможности запротестовать, Шепард продолжила. Все слова, что она старалась сдерживать из опасения, что они только сделают его еще печальнее, еще злее, еще сильнее выбьют его из колеи, теперь беспрепятственно срывались с ее языка: — Я верю тебе, когда ты говоришь, что со мной что-то не так, но я... я чувствую себя самой собой. Понимаешь? Я не помню тех событий, из-за которых ты так на меня смотришь. Последнее мое воспоминание о тебе — это тот момент, когда мы прощались. То признание в любви, которое, как я думала — да, я на самом деле так думала — будет нашим последним. А потом я... я спала и проснулась, и я не переставала тебя любить. Никогда прежде мне не приходилось скрывать это от тебя. Никогда не приходилось притворяться. Я просто не знаю, как это делать. — Она прижала ладонь к колотящемуся о грудную клетку сердцу — она практически верила, что ему удастся вырваться наружу. — Это правда. И она причиняет боль.

— Шепард...

— Нет, — сказала она, предвосхищая его... что бы он ни собирался сказать. Выразить тревогу? Сожаление? Неуверенность? Может быть, даже отторжение. — Я уважаю тебя, — с горькой улыбкой продолжила она. — Нет никого в целой галактике, кого я уважала бы больше, чем тебя.

Судя по звуку, который он издал на выдохе, ее слова ранили его.

— И поскольку я уважаю тебя, доверяю тебе, то понимаю, что все... не так. Для тебя. Как было прежде. Как есть сейчас. Для меня. И из-за этого уважения, этого доверия, я хочу верить, что твои сомнения обоснованы, пусть даже твои вопросы не совпадают с моими. Во всяком случае, не до конца. Я должна была умереть, но не умерла. Я проснулась. И я хочу поцеловать тебя. Вот и все, чего я хочу. Ответы на мои вопросы и поцелуй. Хочу, чтобы ты прижался лбом к моему лбу. Для меня ничего не изменилось. Это никогда для меня не менялось. Я не знаю, как перестать этого хотеть.

Когда он поспешно опустился на колени, одной рукой удерживая кресло на месте, а другую — протянув к ее шее, она поначалу решила, что он решил дать ей то, чего она так сильно желала. Но выражение его лица было далеко от пылкого, и его пальцы лишь проверили ее пульс, словно он не доверял показаниям визора.

— Шепард, — сказал он тихо, твердо — почти как будто он верил в это, верил, что она на самом деле была Шепард, а не клоном. — Сделай глубокий вдох.

Она уже почти последовала его велению, но в последний момент усомнилась, что ей стоит это делать. Его рука на ее шее заставляла ее сердце биться учащенно по совсем иным причинам, дыхание перехватило.

— Нам нужно поскорее вернуть тебя в медотсек, — сказал Гаррус ровным, успокаивающим тоном, что означало, что уровень его тревоги только что возрос от «ты немного взвинчена» до «я опасаюсь, что ты сейчас потеряешь сознание и умрешь прямо здесь, в командном центре». Отрицательно покачав головой, Шепард отстранилась и таки сделала глубокий вдох. Один, второй, третий. Сердце стало биться реже, мысли прояснились. Гаррус сидел на корточках рядом, и весь его вид выражал такое волнение, что это почти причиняло Шепард физическую боль.

— Мне... лучше, — искренне сказала она. — Дай мне минуту. Просто... пожалуйста. Дай мне минуту.

— Шепард...

Он сел на пятки, но не стал давить на нее. Она могла бы поцеловать его за это. Могла, но не стала. Вместо этого она стиснула ладонь в кулак и с силой ударила им по бедру. Гаррус поймал ее руку прежде, чем она успела сделать это еще раз. Ее ступни замерзли. Хакет хотел, чтобы она вернулась домой. Все было вверх тормашками и задом наперед, но вместо того, чтобы психовать по этому поводу, она лишь чувствовала опустошенность поражения и уверенность, что за время ее отсутствия кто-то за ее спиной изменил все атрибуты и правила той игры, в которую она играла. Жизни, что она вела. Силы покидали ее, словно вода ванну через слив. Увидит ли она теперь водопад? Скорее всего, нет. Скорее всего, нет.

— Пожалуйста, не заставляй меня возвращаться, — прошептала она — еще чуть тише, и Гаррус бы ее не услышал. — Когда я там, я не знаю, что реально, — свободной рукой она снова рассеянно терла лоб. Головная боль усиливалась, и каждая ее пульсация по ощущениям напоминала тяжелый удар, огнестрельное ранение. «Прости меня, Шепард». Эхо. Воспоминание. Сон. Пораженное выражение на лице Гарруса отвлекает ее прежде, чем она успевает задаться вопросом: кто просил ее прощения и почему? — Что...

— Нужно, чтобы доктор взглянула на показатели твоей жизнедеятельности.

Ее губы саркастично изогнулись. С такой горечью.

— Позволь, я угадаю. Я снова не в себе, — она покачала головой, словно бы в качестве извинения, до сих пор чувствуя, как эти слова жгут ее горло. — Конечно, ты прав.

— Кайден, — сказал он. Объяснил. Он дотронулся пальцами до ее щеки — не поцелуй, но прикосновение оказалось столь нежным, что его нельзя было бы списать на случайность. Он поднялся и несколько раз подпрыгнул на пятках будто бы для того, чтобы размять затекшие мышцы ног. — Тали — да, но не Лиара. Лиара на Земле, где гораздо лучше со связью. Не то чтобы это нам сейчас помогло — все равно мы не можем доверять этому каналу. Это она прислала Брукс и Самару, потому что не сумела найти Миранду. Я не знаю, что она обнаружила — если вообще обнаружила — с того времени. Джек и Заид. Грюнт — по настоянию Рекса. Явик, потому что, полагаю, ты — единственное живое существо, о судьбе которого он тревожится. Трейнор и Кортез, Джокер. Еще несколько солдат Альянса приняли участие в этой миссии по собственному желанию. Ты наверняка знаешь их по именам. Я стараюсь, но по большей части без толку. Эмерсон и Эддинг не разговаривают со мной с тех пор, как я трижды перепутал их.

Шепард слабо улыбнулась. Гаррус обошел ее и направил кресло обратно в командный центр со всеми ее нерабочими консолями.

— Ну, у них обоих темные волосы.

— Ага.

— Но Эмерсон — женщина.

— Теперь я это знаю, — фыркнул Гаррус.

Он не остановился — несмотря на шутку, его тревоги не развеялись. Шепард дотронулась пальцами до шеи и ощутила слишком частую пульсацию крови. Когда двери лифта распахнулись в БИЦ, и она потянулась, чтобы активироваться маскировочный плащ, Гаррус сказал:
— Не нужно. После того, как тебя осмотрит доктор, настанет время для твоих обходов, ведь так?

Шепард скрестила продрогшие ноги, а затем поменяла их местами. Они не доставляли ей особых проблем. Возможно, это хороший знак. Для разнообразия.

— Если ты... если ты так думаешь.

— Ты уже давненько не совершала их, — проговорил Гаррус и прочистил горло. — Пришло время всем тебя увидеть. Пришло время тебе увидеть их. Мы... мы разберемся с остальным. Прямо как... как в старые добрые времена.

— Разумеется, — согласилась Шепард, и ее голос прозвучал столь же неуверенно, как и его. — В самое пекло, да?

— Может быть, на это раз из него.

— Надейся.

— Да, — произнес он, — надеюсь.

Надежда была тяжким грузом. «Прости меня, Шепард», — повторил голос в ее голове. Не его голос. Шепард не понимала, за что это голос просит прощения, но размышлять над этим ей не позволяла головная боль. Позже. Позже. Не сейчас, когда все наконец-то стало налаживаться, и слова «как в старые добрые времена» витали между ними, как обещание.


Отредактировано. Борланд

Комментарии (0)

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.

Регистрация   Вход