Свежий ветер. Глава XVII. Контакт. Часть 1

Кайден

 В мерцании курсора мне виделось немое осуждение — я уже полчаса глядел на пустое сообщение, написав лишь одно слово «Джена».
 После того, как она покинула Горизонт, я дождался помощи от Альянса, прибывшей забрать пострадавших колонистов, и вернулся на Цитадель с тем, чтобы сделать доклад и прийти в себя. Большая часть жителей колонии, в том числе и Лилит, оказалась похищена, и, находясь наедине с собой, все, о чем я мог думать помимо этих несчастных людей, была женщина, к которой я повернулся спиной — та, которая вернулась из прекрасного далека и вновь выбила почву у меня из-под ног.
 Вскоре после трагедии на Горизонте я получил письмо от Лиары — первая весточка от нее со времен поминальной службы, состоявшейся два года назад. Я понятия не имел, как она раздобыла мой новый служебный адрес, однако многое изменилось за это время, и у меня имелись подозрения, что Лиара не стала исключением. Она сообщила, что слышала о случившемся на Горизонте — хотел бы я знать, откуда — и спросила, видел ли я там Шепард. В ответ я написал, что наша встреча, мягко говоря, прошла не слишком хорошо. Пришедшее вслед за моим сообщением новое краткое письмо от Лиары снова вывело меня из равновесия.

«Кайден,
 Я знаю — это трудно, но ты должен поверить, что это на самом деле Джена, и она делает все, что может, находясь при этом в поистине чудовищных условиях. Два года она провела в коме (и это в лучшем случае), а очнувшись, вне всякого сомнения, пережила сильнейшее потрясение. Всего несколько мгновений назад я видела ее впервые со дня гибели „Нормандии" — она здесь, на Иллиуме, в поисках новых членов для своей команды. Она так устала, Кайден, и так одинока. С ней Гаррус, и Джокер, и доктор Чаквас, но я не уверена, что этого достаточно.
 Она все еще та женщина, какой ты ее помнишь, я не сомневаюсь в этом. К этому письму я прилагаю адрес, по которому ты сумеешь связаться с ней. Я передала ей устройство, которое поможет ее корреспонденции обходить все церберовские фильтры, так что, полагаю, тебе ничто не помешает. Пожалуйста, дай ей знать, что все еще заботишься о ней, или по крайней мере, что не отвернулся от нее, как многие из ее бывших союзников.
 Будь осторожен,
Лиара».

 И вот теперь я сидел, уставившись на курсор, пытаясь выразить словами то, о чем не в состоянии был даже думать.
 Стоило мне только увидеть Джену, как я понял, что до сих пор чертовски скучаю по ней. Я хотел, чтобы у нее все было хорошо, хотел снова назвать ее своей, но многое изменилось за прошедшие два года. Я не мог так просто бросить все, чего добился в Альянсе, и последовать за террористами, руководствуясь лишь верой в то, что она и вправду осталась той же самой женщиной, что я помнил. Скудные объяснения Лиары не слишком помогли, особенно учитывая тот факт, что я понятия не имел, откуда ей все это известно. Она сказала, что «Цербер» вернул Шепард назад, потому что нуждался в ней. Но для чего? Только ли для того, чтобы остановить коллекционеров? Подобное утверждение казалось мне ложью.
 Я не знал, что думать обо всем этом. Представляя ее себе, я видел Джену такой, какой помнил ее, когда она с уверенной полуулыбкой на губах робко глядела на меня из-под густых, темных ресниц и с какой-то трогательной уязвимостью позволяла заключить себя в объятия. Но в следующее мгновение это изображение осыпалось осколками, уступая место другому, и я видел ее стоящей плечом к плечу с агентами «Цербера», облаченной в их броню, использующей их оружие, следующей их планам. Она опровергала все, что, как я считал, мне было известно о ней.
 Я вспомнил взгляд, которым она проводила меня на Горизонте. Ее приоткрытые губы слегка подрагивали, будто она не понимала происходящего и не в состоянии была поверить в то, что даже не пытается что-то изменить. В ее глазах я видел боль, вызванную моими действиями, моим предательством. Я мог бы повести себя иначе. Если бы я только с самого начала знал, что это и вправду она, все оказалось бы настолько проще — мне бы хватило времени, чтобы прийти в себя, свыкнуться с этой мыслью. В реальности же я получил то, о чем мечтал последние два года, и облажался.
 В голове до сих пор не укладывалось, что она жива; каждую ночь теперь я просыпался, пребывая в уверенности, что все это мне приснилось — так же, как и прежде, когда мое подсознание возвращало ее к жизни. Я просто не мог переварить эту информацию.
 Она заслуживает объяснения. Заслуживает того, чтобы знать, что мне, в отличие от «Цербера», по-прежнему нужна она сама, а не ее достижения.

 Удалив ее имя, я написал «Шепард» взамен, лишь для того, чтобы хоть как-то заставить себя начать. Я сознательно использовал ее фамилию — пусть, возможно, в этом и не было нужды, но я не мог притворяться, что уже не злюсь. Только та женщина, которую я помнил, которой до сих пор отводилось место в моем сердце, была для меня «Дженой». Та же женщина, что я повстречал на Горизонте, была коммандером Шепард и никем более — черствой, смертоносной и чертовски упрямой, готовой на что угодно, лишь бы выполнить задание. Я сумею написать профессионалу, но не любимой, потому что в противном случае в сообщение грозила хлынуть боль, накопившаяся во мне за прошедшие с ее «гибели» годы. Я не мог принять ее возвращение и не задаваться вопросом, почему ее не было рядом в эту самую секунду. Так что я решил держать ее на расстоянии вытянутой руки. Так было безопаснее, но это нисколько не облегчало задачу облечь в слова свои мысли.

«Шепард,
 Я сожалею о том, чем обернулась наша встреча на Горизонте. Я провел два года с момента крушения „Нормандии", пытаясь наладить свою жизнь, и наконец-то мне стало это удаваться. Без тебя было так трудно. Много времени у меня ушло на то, чтобы просто смириться с тем, что тебя больше нет, и еще больше на то, чтобы начать жить дальше».

 Перечитав написанное, я пришел к выводу, что это хорошее начало. Я не стал рассказывать о том, что мне пришлось без остатка посвятить себя работе — единственному, что у меня осталось, и о том, как в конце концов напился до беспамятства и начал видеть галлюцинации. Ей ни к чему знать об этом. Меня передергивало от одной мысли о том, насколько тяжело мне было пережить ее потерю, в то время как она, очевидно, очнулась через два года и с новыми силами и легким сердцем встала во главе нового корабля и новой команды.
 Однако мое убеждение, что все известное мне о ней — ложь, никак не вязалось с тем, как она смотрела на меня, когда поняла, что я не пойду за ней. Теперь я просто не знал, во что верить.

«Когда до меня стали доходить слухи о том, что ты жива, я решил, что это дурацкая шутка — что-то наподобие тех ВИ. „Цербер" далеко не первый, кто использовал твое лицо и голос в своих целях, и я думал, что другого объяснения нет и быть не может, ведь люди не возвращаются из мертвых. Но стоило мне увидеть тебя на Горизонте, как я понял, что это и вправду ты. Я наблюдал за тобой с помощью видеокамер — никто не может сражаться так, как ты. Хотя бы это они оставили нетронутым. Но я никак не мог поверить, что ты работаешь с „Цербером", не мог поверить, что только ради этого ты вернулась с того света. Я не в силах был принять факт твоего сотрудничества с врагом, и даже сейчас от этой мысли все внутри меня начинает закипать».

 Они не заслуживали ее. Не заслуживали ее умений, ее таланта, ее несокрушимого духа, который никогда не позволит ей сдаться. Она слишком хороша для них — почему она сама этого не видит?

«Многое изменилось за эти два года. Мне известно, кто я — солдат Альянса, всегда им буду. Но я не знаю, кто ты. Мне так хочется верить, что это и вправду ты, женщина, которую я полюбил...»

 Остановившись, я перечитал написанное и, наградив себя весьма нелестными эпитетами, удалил последнюю фразу.

«Мне хочется верить, что это и вправду ты, женщина, которую я когда-то знал на борту „Нормандии"; правда, хочется. Если это действительно ты, то я уверен, что ты найдешь способ остановить атаки коллекционеров — так же, как сделала это на Горизонте, и при этом не позволишь „Церберу" запудрить себе мозги. Тебе известно, что я думаю о них, как и то, что пока ты с ними, а я с Альянсом, не в моих силах помочь тебе. Но ты лучше них, сильнее. Ты справишься — как всегда. Просто будь осторожна, я прошу тебя.
Кайден».

 Закончив писать, я критически перечитал послание. Да, оно выглядело непродуманным, поспешным, но я остался доволен. Я знал, что если возьмусь доводить его до совершенства, то в итоге в письме не останется ни капли истинных эмоций, и оно просто превратится в отчет. Бессмысленно таиться от нее теперь. То, как я скорбел после ее смерти, все изменило.
 Я не стал писать о том, как скучал по ней, как с нашей последней встречи снова начал видеть сны. Если бы не форма Альянса и не воспоминания о последних проектах «Цербера», я бы сообщил ей, где она смогла бы подобрать меня; я бы присоединился к ней, как Гаррус. Мысль о том, чтобы вновь работать с ней, была чертовски соблазнительной, но я знал, что не отступлю от своих слов: пока она оставалась с «Цербером», а я служил Альянсу, я не мог помочь ей. Все, что было в моих силах — это... дать ей знать, как много она до сих пор значит для меня, и надеяться, что это происходит на самом деле и что однажды она вернется ко мне.

 Лиара настаивала на достоверности своих сведений: Шепард очнулась от комы менее месяца назад — вот почему информация о том, что ее видели на Омеге и за ее пределами, носила лавинообразный характер. Это также объясняло ее двухлетнее молчание. Однако, даже принимая все это во внимание, я все равно видел два возможных варианта: либо они вернули ее такой же, какой она когда-то была, и это означало, что ее только что отверг мужчина, который буквально надышаться ею не мог в последнюю встречу; либо они каким-то образом изменили ее, внушили ей идеи, но столь ловко, что эти мысли вполне могли сойти за ее собственные, а потом убедили сотрудничать с ними на правах верного агента «Цербера».
 Чувствуя, как что-то болезненно сжимается в груди, я осознал, что мне не нравится ни один из этих сценариев. В обоих случаях я оказывался сволочью, обвинившей ее в том, в чем она была невиновата; горечь потери извратила воспоминания о наших отношениях до такой степени, что я стал считать, будто она мне что-то должна только потому, что ей не довелось испытать те же сердечные муки, что и мне. Если верить Лиаре, то, очнувшись, Джена обнаружила себя в руках «Цербера», а значит, вне всякого сомнения, уже многое вынесла. Я обвинил ее в том, что она вернулась и разрушила тот образ ее и наших отношений, что я создал в своей голове. Мне следовало понимать, что все не так просто. Когда-то я являлся одним из немногих, кому посчастливилось узнать женщину, стоявшую за легендарным именем, а затем я повел себя так, словно она не имела права опровергнуть мои выводы или выбрать свой собственный путь.
 Я взглянул на свою безликую подпись внизу письма и поставил курсор чуть выше.
 К чертям все это. Время игр прошло.

«Я хочу снова увидеть тебя, Джена, — написал я, вспоминая Горизонт и думая о том, как здорово было бы просто подойти к ней и заключить в объятия — напиться холодной свежей воды после того, как так долго бродил по пустыне. — Лично. Не знаю, когда или как — может быть, когда все немного утрясется, и ты не будешь больше работать с ними. А до тех пор знай — ты все еще небезразлична мне, и это никогда не изменится.
Будь осторожна.
Кайден».

— Я скучаю по тебе, — произнес я вслух, нажав кнопку отправки, — каждый день.
 Отосланное письмо исчезло с голографического экрана, который также растворился в воздухе.
 А затем, впервые за очень долгое время, я включил инструметрон, перешел в каталог, содержащий личные данные, и, произнеся пароль — ее имя — открыл тщательно зашифрованную папку, содержащую всего один файл, который я не смог когда-то удалить.

Моему взгляду предстала фотография, сделанная за несколько дней до крушения и запечатлевшая только что проснувшуюся Джену. Той ночью мы нарушили нами же придуманное правило, и я остался с ней, хотя, надо признать, ни один из нас особо не старался этому воспрепятствовать. Она лишь потянула меня за руку, приглашая уютно устроиться рядом, и я уже не в силах был сопротивляться. Даже сейчас, как следует сосредоточившись, я мог почувствовать тепло ее мягкой кожи, запах волос, ощутить всем своим существом совершенство момента, проведенного в одной постели с кем-то, кто тебе по-настоящему дорог.
 На фотографии Джена была укрыта до плеч; одна ее рука вытянута вперед в притворном протесте. Но она улыбалась, ее глаза горели, а на лице застыло игривое, открытое выражение, которое я впервые увидел лишь за несколько недель до того, как мир потонул во всполохах огня и горя. Такой я до сих пор помнил ее. Именно эту женщину я хотел вернуть больше всего на свете. Это она, беззаботно смеясь, приходила ко мне во снах — островок спокойствия посреди шторма.
 Она заняла место в моем сердце, и никто не сможет вытеснить ее оттуда.

 Пока я считал ее мертвой, мне было очень легко идеализировать ее саму и наши с ней отношения. Теперь же все это рушилось, словно карточный домик, потому что она снова была жива, но работала на организацию, которую ненавидела прежде, тем самым доказывая, насколько я ошибался. Воспоминания, которые я так бережно хранил и лелеял, теперь блекли в сравнении с реальностью, встреченной мною на Горизонте. Она опять перевернула мой мир вверх тормашками уже одним тем, что была там.
 Мне казалось, что я опять стою на краю обрыва, глядя вниз на то, что чувствовал к ней, что хранил в своем сердце. Так просто будет просто спрыгнуть, присоединиться к ее команде и послать ко всем чертям свои принципы; заключить ее в объятия и сказать все, что не сумел сказать прежде — поведать все те идеи и эмоции, глупые наблюдения, так мало значащие до тех пор, пока ты не понимаешь, что уже не можешь поделиться ими, потому что находишься в одиночестве в гостиничном номере, облаченный в удушающий костюм, и пытаешься придумать, как пережить ее похороны и не сломаться.
 Но если я снова спрыгну, то в этот раз мне уже не удастся взобраться назад. Если все то, чего я боялся, окажется правдой, если «Цербер» на самом деле управляет ею, словно марионеткой, если мне опять придется расстаться с ней... это убьет меня.
 Поэтому я заставил себя отпрянуть от края, вновь запрятать воспоминания о ней в дальний уголок памяти вместо того, чтобы позволить эмоциям взять над собой верх. Я был так близок к тому, чтобы забыть ее и двинуться дальше, но теперь...
 Каждый раз, подумав о том, что она жива, мне приходилось тратить несколько мгновений на то, чтобы убедить себя в реальности этого.

 Я глядел на фото, всматривался в ее сияющие, искрящиеся радостью глаза, и думал о той холодной, черствой женщине, которую оставил на Горизонте — женщине, тщательно скрывающей свои эмоции за щитом имени и брони. Сделав глубокий вдох, я удалил фото, а затем и всю папку. Либо мы сумеем справиться с этим и создать новые воспоминания, либо она навсегда потеряна для меня, а я лишь цепляюсь за тени и сны — за что-то, что уже давно не существует. Может быть, и никогда не существовало.
 Последние два года я мечтал только о том, чтобы еще раз увидеть ее. И я ушел от нее, несмотря на то, что она до сих пор была мне нужна. Теперь я мог успокаивать себя лишь тем, что хотя бы остался верен себе. По крайней мере, скорбя по ней, я не убедил себя в том, что любил ее до такой степени, что последовал бы за ней куда угодно вне зависимости от обстоятельств. Не то чтобы я понимал эти обстоятельства — ведь я не дал ей даже возможности объясниться.
 Выругавшись, я провел рукой по волосам и в миллионный раз отчаянно пожалел, что выполнил ее приказ и бросил на верную гибель.

************

Отредактировано: Архимедовна.