Особенный день

Должен признаться, я был далеко не в восторге от бара «Чистилище»: слишком людно, слишком душно, про напитки лучше вообще не упоминать (больная тема для моего желудка). Я отчаянно тосковал по «Логову Коры». К сожалению, разрушая Цитадель, Властелин не соизволил поинтересоваться у солдат Альянса, где они предпочитают проводить свой досуг. Мне очень не хватало той атмосферы интимности, царящей в «Логове», фирменного сладкого коктейля и болтливого волуса-бармена.
«А ещё писсуары у них были лучше, — с грустью думал я, безуспешно пытаясь прицелиться в хитроумное приспособление. — Эх, может, не стоило смешивать текилу с самбукой? Хотя, какого черта!.. Ведь сегодня особенный день».
Впервые за очень долгое время, наш фрегат «Лейпциг» вновь вернулся в доки Цитадели. После того, как Первый флот изрядно потрепало у ретранслятора Харон, и мы едва успели унести оттуда ноги, жизнь превратилась в нескончаемый кошмар, наполненный парализующим ужасом и бесчисленными жертвами. Кошмар, от которого никак не удавалось пробудиться. Мои истерзанные нервы срочно нуждались в отдыхе, вот только капитан нашего корабля, Джудит МакКой, не оставляла нам надежды на какую-либо передышку: «Увольнительная посреди войны со Жнецами? Не смешите мой дробовик».
— Знаешь что, детка? — говорил я ей не раз. — Погружаясь с головой в работу и требуя такой же самоотдачи от подчиненных, не забывай, что людям иногда нужен хоть небольшой отдых. Иначе фраза про перегоревшие контакты станет суровой реальностью.
— Куда еще суровее? — тяжело вздыхала Джудит. — Со своей бесцеремонностью ты так и останешься сержантом, Моретти. Следи за языком. Да и за руками тоже, — добавляла она, убирая мою ладонь со своей попки.
Мне давно нравилась Джудит. Жаль, она считала субординацию важнее писем любимой матушки и чистки зубов по утрам. Впрочем, я не отчаивался. Как там говорил один философ: «Любовь — это конфликт между рефлексами и размышлениями»?
Сегодня, воспользовавшись тем, что у капитана появилось какое-то неотложное дело в посольствах, радостная команда разбрелась по Цитадели с восторгом детей, забытых в магазине игрушек. Разумеется, большая часть направила свои стопы в бар. Облюбовав свободный столик, мы заказали убойную дозу выпивки, достали карты. Как ни странно, мне везло.
— Тони, мать твою! — вопил, брызжа слюной, Дженсен. — У меня не осталось ни единого кредита, но если хочешь, я могу отдать тебе свои трусы!
Дженсен — техник десантной группы «Лейпцига» и мой лучший друг. Несмотря на сварливый характер, он отличный парень. Я доверяю ему больше, чем самому себе. Все они — моя семья: и совсем молодой, застенчивый биотик Беннет, и флегматичный пилот Хоксли, и насмешливая Сэнди Уолкер — лучший снайпер из всех, что я знал за годы службы. В редкие минуты отдыха мы чувствовали единение, какое бывает лишь в кругу близких людей, когда понимаешь собеседника с полуслова, а тишина не тяготит. Я смеялся, внутри меня в такт пульсирующему ритму музыки весело булькали текила и самбука. Мне не хотелось вспоминать, что завтра мы вновь окунемся в самое пекло битвы с безжалостным врагом. Я старался не смотреть по сторонам, чтобы не видеть таких же солдат, как и мы, с преждевременной сединой в волосах и мертвым взглядом — пламя войны нещадно опаляет душу, и считай себя счастливчиком, если не сгоришь в нём дотла.

Веселье с целью забыться длилось несколько часов, пока мне срочно не понадобилось отлучиться по зову природы. Именно тогда, выходя из сортира, я и наткнулся на него, юного хмыря в форме Альянса с погонами лейтенанта.
— Прости, брат, координация нынешним вечером подводит, — у меня всегда паршиво получалось извиняться. С заплетающимся языком мои извинения звучали раза в два хуже.
— Смотри, куда прёшь, скотина, — процедил сквозь зубы собрат-военный.
Я удивлённо приподнял брови. Чёрт, и ещё я себя считал в стельку пьяным! Да этому парню руку нужно пожать за нечеловеческую устойчивость. Понятия не имею, каким чудом он держится на ногах; судя по нежно-малиновому цвету лица, пил он много дней, не просыхая. Изрядно помятая, воняющая форма, густая черная щетина на щеках и налитые кровью глаза также свидетельствовали в пользу глубокого запоя.
— Что уставился? — оскалился лейтенантик. — Разве тебя не учили проявлять уважение перед вышестоящим офицером? Или ты, тупой кусок дерьма, не способен отличить лейтенанта от рядового? Эй, я к тебе обращаюсь, урод!
Он говорил нарочито громко, вкладывая в каждое слово щедрую порцию желчи. Похоже, мальчик любит самоутверждаться, унижая и оскорбляя своих собеседников. Слабовольный идиот. На шум, производимый скандалистом, быстро начал стекаться народ, до недавнего времени скучавший. Ага, толпа жаждет хлеба и зрелищ.
Я прищурился:
— Вряд ли стоит считать офицером сопляка, которому богатый папочка подарил на день рождения звание лейтенанта.
— Ах ты... — лицо парнишки приобрело багровый оттенок, крошечный кулачок устремился к моей физиономии с явной целью оставить на ней фингал. Зрители заворожено ахнули.
Ждали драки? А вот хрен вам. С лёгкостью ускользнув от удара, я обхватил одной рукой лейтенанта за талию, другой крепко сжал его левое запястье. Жалкое сопротивление абсолютно пьяного, хлипкого парня не произвело на меня никакого впечатления, поэтому небольшой урок танцев мне всё-таки удалось ему преподать. В толпе грянул взрыв хохота — ну да, не каждый день увидишь двух солдат, лихо отплясывающих танго возле общественного туалета. Воистину, лучшим лекарством для дорвавшихся до власти засранцев является публичное унижение. Немного покружив сопляка, я отпустил его и он, совершив изящный пируэт, плюхнулся на задницу, не в силах больше подняться.
Мне осталось лишь поклониться благодарным зрителям и удалиться обратно в бар, где Дженсен уже почти наверняка допил мою текилу.

***

Я дозаправился алкоголем по самые уши, прежде чем наконец покинул «Чистилище». Все мои друзья с удивительной скоростью ушли намного раньше, предоставив мне право расплачиваться за выпивку собственным выигрышем. С опустевшими карманами и гадким привкусом во рту я двигался по направлению к лифту. Мои ноги подгибались, словно ватные, но я свято верил в собственные силы.
Он сидел возле стоянки аэрокаров, тот мальчишка с погонами лейтенанта. Прямо на полу, свесив голову на грудь. По его небритым щекам непрерывно текли слёзы, капая ему на грудь.
Возле лейтенанта суетилась хрупкая миловидная брюнетка, пытавшаяся изо всех сил его поднять.
— Фрэнк, пойдем, пожалуйста, — уговаривала она ласковым голосом своего приятеля без особого успеха. Тут взгляд девушки упал на меня, и черты её лица исказились от гнева.
— Ну, ты и ублюдок, — выплюнула она с презрением в мою сторону, добавив чуть тише, — весь его взвод погиб на Земле неделю назад.
Так быстро я за всю свою жизнь не трезвел. В голове вихрем пронеслись яркие эпитеты, какими я тут же наградил сам себя. Мне следовало догадаться, почему этот пьяный парнишка упорно нарывается, провоцируя первого встречного. Догадаться и проигнорировать его. Уверен, тот был бы рад, если бы я хорошенько его отделал, а то и пристрелил на месте. Он надеялся, что физическая боль заглушит боль душевную. Потому что хуже, чем погибнуть со всеми своими товарищами в бою, может быть только одно — оказаться единственным выжившим. Сожаление и чувство вины никогда тебя не оставят, как и лица мёртвых, приходящие во снах.
Пытаясь хоть как-то загладить свою вину, я предложил свою помощь в транспортировке невменяемого парня. Ответ на моё предложение последовал незамедлительно и в нецензурной форме. И всё-таки я помог дотащить лейтенанта до аэрокара его подруги, разместил на заднем сиденье с удобством. Когда же аэрокар отбыл, закрыл глаза, стараясь вытеснить из сознания образ горько плачущего сломленного мальчишки. Мои пальцы лихорадочно шарили по карманам в поисках сигарет, пока я не вспомнил, что бросил курить два года назад. Проклятье! Никак не получается избавиться от мерзкого осадка на душе. Наверное, всё дело в мыслях, назойливо нашептывающих что-то вроде: «Ты боишься очутиться на его месте». Да, боюсь. За каждого из членов экипажа «Лейпцига» я бы без сомнений отдал собственную жизнь, но принять их жертву во имя чего-либо вряд ли смогу. Ведь они — моя семья, а это не просто красивое словцо для того, кто провёл детство в сиротском приюте.
— Стоило мне ненадолго отлучиться, как вся команда напилась до поросячьего визга, — голос Джудит вывел меня из состояния оцепенения. Слегка растрёпанная, со скрещенными на груди руками, она подошла поближе, пристально вгляделась в моё лицо.
— Эй, что-то случилось? — на её лице застыло выражение тревоги, в последнее время почти не исчезающее. Кажется, мы не слышали её беззаботный смех уже целую вечность.
Я покачал головой, не желая лишний раз расстраивать капитана.
— Нет, всё в порядке.
К моему великому изумлению, Джудит нежно коснулась ладонью моей щеки, и я, совершенно не отдавая себе отчёт, наклонился и поцеловал её. Хм... Она не оттолкнула меня и не сломала мне нос... Хороший знак.
Сегодня особенный день. Я не слышу звуков стрельбы и криков о помощи, я могу вдыхать воздух полной грудью без опасения учуять запах дыма. Мне не хочется вспоминать, что завтра мы вновь окунёмся в самое пекло битвы с безжалостным врагом. В недолговременном затишье перед очередной бурей у меня есть возможность насладиться обществом близких мне людей и понять, насколько ценно каждое мгновение прожитой жизни.