Элизиум, 2176

Генерал Альянса Энтони МакГрегори молча смотрел на небольшую шеренгу солдат прямо перед собой. Двенадцать человек. Двенадцать из ста восьмидесяти солдат. Всё, что осталось от гарнизона. Еле стоят на ногах, поддерживая друг друга. Оплавленная броня, пробитые щитки, кровь, сажа и усталые, воспаленные глаза.

— Кто командир? 

— Сержант Джон Шепард, сэр, пехота Альянса! — отчеканил одни из них, высокий, совсем еще молодой, весь в черной копоти и запёкшейся крови. Броня с правой стороны груди пробита. Сквозь дыру видна грязная повязка. На перемазанном лице ярко светились прозрачно-голубые глаза. — Командующий гарнизоном майор Эванс погиб во время первой атаки, сэр. Заместитель командира капитан Джонс погиб на следующий день обороны. Два дня назад погиб последний офицер. Как старший по званию, принял командование...

Генерал оглянулся и увидел, что медики уже развернули полевой госпиталь.

— Всем в лазарет, — скомандовал он. — Сержант, за мной. 

— Да, сэр!

Генерал жестом остановил адъютантов. Пошагал по разбитой дороге дальше, к крайним траншеям. Сержант пошел за ним, всё время спотыкаясь.

— Сколько у вас гражданских? 

— Предположительно — около семисот человек. Те, кто успел добежать до наших укреплений...

Вдали, за небольшим холмом, еще слышались выстрелы — там спецназ добивал остатки батарианского десанта.

— Потери гарнизона?

Генерал знал эту цифру. Он сам не понимал, зачем спросил.

— Сто шестьдесят человек убитыми, сэр.

Это было много. Очень много. Но здесь, по крайней мере, остались живые. И несколько сотен гражданских в подземном бункере. В остальных районах Элизиума дела обстояли гораздо хуже. Чёрт возьми, там остались только трупы! МакГрегори содрогнулся, невольно вспомнив эту картину — сожжённые, изувеченные тела. Кучами. Батарианцы складывали их кучами и сжигали...

Остался только этот небольшой гарнизон на окраине. И двенадцать солдат, которые четыре дня держали оборону. Четыре дня!

— Как же вы умудрились так долго продержаться, сержант?

Парень совсем не по-уставному пожал плечами.

— Просто держались, сэр. Мы же отвечали за гражданских... 

Они подошли к краю оборонительных сооружений, и только здесь стало видно действительную картину того ада, что творился здесь несколько часов назад. Порывистый ветер вместе с пылью доносил с поля сладковатый запах разлагающихся тел и дым. Мёртвых ещё не успели убрать отсюда. Совсем неподалеку лежал, неестественно вывернув правую руку, молодой солдат. Правая сторона лица у него напоминала печеный картофель. Рядом ещё один, разорванный напополам. И ещё. Слева, у самого края траншей, вперемешку лежали мертвые батарианцы и солдаты Альянса. Здесь уже дошло до рукопашной. Генерал стоял несколько минут, разглядывая изуродованные трупы. 

— Сержант, сколько атак вы отбили? 

Сержант не отвечал. МакГрегори всмотрелся в разорванное поле, чернеющие бугорки тел, всё ещё дымящиеся остовы батарианских Р-40. Скольких же ублюдков они уложили здесь, эти двенадцать ребят? 

— Шепард! — позвал генерал и нетерпеливо оглянулся, не услышав привычное «Да, сэр!». Сержант спал, сидя на корточках, неловко уткнувшись головой в бетонную стену траншеи. С уголка рта тонкой ниточкой свисала слюна. 

МакГрегори подошел к нему и присел рядом. Парень умудрялся сохранять равновесие и даже не выпустил винтовку из рук. От него пахло давно не мытым телом, горькой копотью, кровью и железом. 

— Эй, — генерал взял его за плечо и легонько встряхнул. Шепард с трудом открыл воспаленные глаза и повел вокруг непонимающим взглядом. 

— Держать оборону, — пробормотал он. — Правый фланг, Метьюз...

Он начал вставать, одновременно вскидывая винтовку. Встретился глазами с МакГрегори. Вытянулся в струнку. 

— Простите, сэр! 

— Ничего, сынок... Сколько времени ты не спал? 

— Четверо суток, сэр! 

— Топай в казарму. Давай, я сам все осмотрю... Отоспишься, приведешь себя в порядок и составишь рапорт. 

— Да, сэр! 

Он вылез из траншеи и пошёл к казарме. МакГрегори смотрел ему вслед. 

Сержант Шепард не дошёл. Голова его наклонялась все ниже и ниже, в конце концов, он споткнулся, упал на четвереньки, постоял так несколько секунд, потом лег, прижал к себе винтовку и, свернувшись калачиком прямо посреди дороги, сразу захрапел. 

Генерал вылез из окопа и подошел к нему, лежащему в пыли и храпящему. Снял с себя отутюженный, сверкающий нашивками китель, сложил в несколько раз и положил сержанту под голову. Сам сел рядом, на кусок вырванной из стены плиты и закурил. 

Со стороны лагеря прибежал молодой розовощекий адъютант. Глянул мельком на спящего сержанта прямо посреди дороги, на свернутый генеральский китель у него под головой. 

— Сэр, входящий вызов из штаба! — гаркнул он, протягивая генералу передатчик. 

— Чего ты все время орешь, Микки? Не видишь, человек спит? — прошипел генерал. Он взял передатчик и сразу отвернулся, но Микки успел увидеть подозрительно влажные глаза. Но Микки подумал, что это от дыма. Старый пердун МакГрегори не умел плакать.