Свежий ветер. Глава XXXIII. Чистилище. Часть 2

Я смотрела на то место, где когда-то была моя левая ладонь — мне до сих пор не удалось привыкнуть к тому, что ее нет. С другой стороны, совсем скоро я получу лучший из возможных протезов, так что мне не придется мириться с этим неудобством долго. Доктор радостно сообщил, что поскольку остальные кости в этой конечности уже металлические, то процедура имплантации будет совсем простой. А пока что мне велели больше двигаться, осторожно нагружая мышцы после столь длительного бездействия.
Это было тяжело. В прошлом я неоднократно проходила реабилитацию после физических травм, но, учитывая наличие всего двух физиотерапевтов в этой больнице, на этот раз мне пришлось практически все делать самостоятельно.
Вообще, это место было каким-то странным. Оснащение оставляло желать лучшего, целые отделы центра после реорганизации напоминали постапокалиптические полевые медпункты, и, что еще более необычно, несмотря на все это, комплекс был невероятно красивым.
Я сидела на скамье снаружи здания и молча смотрела на море. Оно было таким спокойным, и теплым, и ярким в лучах заходящего солнца, окрашивающих волны в самые невообразимые цвета. Казалось невероятным, что всего несколько недель назад планета буквально стояла на грани уничтожения жестоким врагом, что где-то до сих пор полыхали пожары. Я все еще не могла в это поверить, хоть у меня и было двое суток на то, чтобы привыкнуть к этой новой реальности.
По крайней мере, связь наладили — эта задача стала первоочередной после уничтожения Жнецов. Командованию необходимо было оценить ущерб и оповестить галактическое сообщество о том, что мир снова стал безопасным. Однако это было сложно. Мне сказали, что залп Горна не просто уничтожил Жнецов — он стер все последствия их пребывания в нашей галактике. Не считая многочисленных жертв, лежащих в руинах планет и самих неактивных Жнецов (которых утилизировали очень просто — отправляли на ближайшую звезду), создавалось впечатление, что никакого вторжения и не было — словно их код просто удалили из материи нашего пространства, переписав историю. Во всяком случае, именно так мне обрисовали положение дел на втором, более подробном дебрифинге чуть ранее этим днем. К тому моменту седативные препараты окончательно покинули мой организм, и я смогла нормально думать.
Вот почему разбился челнок — улучшения СУЗИ базировались на технологиях Жнецов, и залп Горна вывел их из строя, повредив заодно и системы управления аппарата. Сама СУЗИ основывалась на технологии Жнецов. Когда вспышка красного света достигла «Нормандии», корабль потерял управление и разбился на одной из близлежащих планет. Я слышала, что Джокер первым дохромал до безжизненного тела СУЗИ. Ее отключение произошло мгновенно, и никто не знал, «оживет» ли она когда-нибудь, или же импульс Горна стер ее до основания. Команду «Нормандии» нашли всего пару недель назад, а сам корабль оставили там, где он разбился — без основательного ремонта он был ни на что не годен.
Вторая «Нормандия», покинутая верным экипажем.
Джокер находился в другом реабилитационном центре, предположительно из-за сломанной ноги, но я подозревала, что ему просто необходимо было оказаться как можно дальше от всего и вся, чтобы спокойно оплакать свою потерю. Наверное, он чувствовал себя примерно так же, как и я.
Гетов постигла схожая судьба. После вспышки они вернулись к тому состоянию, в котором пребывали до внедрения кода Жнецов: примитивные машины, не более живые, чем тостер. Тали находилась со своим народом — кварианцы пытались решить, что же им делать с расой, когда-то бывшей их рабами, затем — врагами и совсем недавно — союзниками. Теперь, когда мир так изменился, им придется многое переосмыслить, и я просто была рада, что это больше не моя забота. Никто не просил меня снова взяться за дипломатию.
Я вдохнула соленый воздух, наслаждаясь плеском волн и теплым бризом, овевающим мою кожу.
Список погибших, которым меня снабдили, оказался слишком длинным и содержал чересчур много знакомых имен.
Грюнт был мертв — погиб в ореоле славы, как всегда и мечтал. Во всяком случае, так мне сказал Рекс. Джек получила серьезные травмы, пытаясь спасти одну из своих студенток, и лишь недавно покинула больницу после неоднократных угроз разнести ее в щепки. Половина ребят Молота пополнила списки погибших, в том числе и несколько членов экипажа «Нормандии». Слава Богу, мой отряд остался жив в полном составе. Гаррус был тяжело ранен во время одной из перестрелок и сейчас находился на турианском корабле, временно базировавшемся на Земле, отдавая приказы из инвалидного кресла и идя на поправку. Лиара изо всех сил пыталась сформировать хоть что-то похожее на правительство азари и заставить его функционировать. Никто не мог сказать наверняка, что случилось с Явиком, хотя, судя по всему, он остался жив. Возможно, на закате своего крестового похода длиной в 50000 лет он чувствовал себя столь же одиноким, как я. Джеймс находился в этом же самом центре и уже практически пришел в себя. Он уже какое-то время поддерживал связь с командой «Нормандии», но я пока не видела ни одного из них. Я не была уверена, что хочу этого. Многие погибли, и их смерти казались мне бессмысленными: в итоге мы не завоевали новый мир, не выиграли ничего реального — лишь свою свободу — абстрактную, хрупкую идею, которую было сложно определить и еще сложнее защитить. В конце концов мы оказались там, где и были прежде, но теперь каждый оплакивал свои потери.
И я не исключение.
Сунув руку в карман больничного халата, я вытащила пару солдатских жетонов — их нашли на мне после крушения челнока: одни висели у меня на шее, а цепочка других была обмотана вокруг моего поврежденного предплечья, предупреждая дальнейшую кровопотерю. Мои жетоны и Кайдена. Он спас мне жизнь и не раз.
Я разговаривала с Хакетом, и тот восполнил некоторые пробелы в моих знаниях. Он рассказал, как Аленко отказался считать меня погибшей, как проигнорировал все правила и протоколы и отправился на самоубийственную миссию, чтобы спасти меня. Адмирал признался, что и тогда понимал: это единственный возможный вариант, но приказать кому-то воплотить его в жизнь было равносильно велеть человеку прыгнуть со скалы. Невероятно, как Кайдену это удалось. Это чудо, что он нашел меня, дотащил до челнока, и что челнок долетел до Земли. Это чудо, что я до сих пор была жива. Наверное, отпущенные на нашу с ним долю чудеса закончились, и как бы я ни надеялась, как бы ни молилась, судьба не расщедрится на еще одно.
Яркий солнечный свет отражался от его имени, выгравированного на жетонах. Словно невидимые пальцы сдавили горло; губы обветрились и потрескались.
Я знала, где находился Кайден. Я знала номер палаты, в каком крыле она располагалась, но еще не ходила к нему. Вместо этого я сидела здесь, наедине со своими мыслями, пытаясь оправдать свое бездействие, несмотря на невероятную удачу, благодаря которой осталась в живых. Я не ощущала себя счастливой. Наоборот, мне казалось, что меня наказывают, заставляя пережить все возможные муки и лишая возможности обрести покой. Я чувствовала себя привидением, обреченным бродить по коридорам и прилегающим территориям центра безо всякого желания двигаться вперед, потому что знала: если увижу его, удостоверюсь в том, что он на пороге смерти, а я ничем не в состоянии помочь, то все это каким-то образом станет реальным. Я не знала, как справляться с реальностью. Его жетоны были достаточно реальными. Я сидела на этой скамейке, кажется, уже несколько часов, то доставая их и глядя на его имя, то убирая обратно в карман.
Проснувшись этим утром, я сказала себе, что навещу его. Я сказала, что пойду, справлюсь с этим так же, как справлялась со всем остальным, и тогда наконец смогу мыслить здраво. Но я так устала от простого перемещения по центру, что села на берегу океана отдохнуть и так и сидела до сих пор.
Моя более не существующая кисть болела. Казалось, что я крепко сжала кулак много дней назад и все еще не могла расслабить пальцы. Я не была уверена, хочу ли протез. Не была уверена, хочу ли снова взяться за оружие. Я ни в чем не была уверена.
Я все ждала, что очнусь, но этого так и не случилось, однако все происходящее казалось ненастоящим даже сейчас, несколько дней спустя. Я посмотрела на ту часть здания, в которой спал Кайден, и подумала, что, возможно, пришло время перестать прятаться от реальности.
Я взяла костыль, осторожно поднялась на ноги и захромала в направлении входной двери. Бег, когда одна из твоих ног сломана, был не самой удачной идеей, пусть я и убегала от сумасшедшей галлюцинации, сжимавшей мой разум будто тиски. Врачи объяснили произошедшее последствием травмы и введенными мне лекарствами. Сон наяву, кошмар. Я ударила медсестру и рассекла ей кожу на щеке, когда она попыталась меня успокоить. Если мне доведется ее увидеть еще раз, я извинюсь, однако не стану винить ее, если она предпочтет впредь держаться от меня подальше.
Разумеется, я не специально выбрала более длинный маршрут к нужной мне палате — просто он был проще, учитывая мою больную ногу, потому что шел в обход ступеней. Дело вовсе не в том, что я до ужаса боялась увидеть его, не в том, что мне хотелось спрятать образ медленно ускользающего от меня Кайдена в самый дальний уголок сознания, а не столкнуться с суровой действительностью лицом к лицу. Я достигла его двери и какое-то время стояла, не понимая, почему мне не хватало смелости открыть ее. Я оглядела пустой коридор и подумала, что в любой другой больнице меня уже давно остановили бы как безнадзорного пациента, способного нанести огромный ущерб, но здесь настолько не хватало персонала, что меня никто не беспокоил. Это также означало, что никто не навещал Кайдена, и это было несправедливо. Не после всего, что он сделал.
Он заслужил гораздо большее, чем мои страх и детскую ненависть к самой себе. Я сглотнула и открыла дверь, ступая внутрь.
Я считала, что, когда увижу его, что-то внутри меня поменяется, но в итоге лишь усилилась боль. Кайден лежал с закрытыми глазами, множество различных проводов и трубочек вонзались в его кожу, а вокруг рта и носа виднелся красный след от кислородной маски. Вены на его шее по-прежнему оставались темными. Мне сказали, что его биотический имплантат был удален, чтобы дать его телу возможность самостоятельно восстанавливаться, но, не имея необходимого оборудования, врачи не могли сказать, насколько вероятна подобная перспектива. Мне не нравилось, что Кайден мог очнуться и обнаружить свою неспособность управлять биотической энергией, но куда хуже была мысль о том, что он может вовсе не очнуться. В остальном же он выглядел практически нормальным — казалось, он просто спит, а не борется за свою жизнь.
Проблема заключалась в том, что он не просыпался, и это была моя вина.
Я закрыла за собой дверь и практически упала на стул — он оказался сломан и громко заскрипел под моим весом, но это было лучше, чем продолжать стоять, когда ноги едва держали меня. Некоторое время я смотрела, как вздымается и опадает грудь Кайдена. Я смотрела на его неподвижные под веками глаза и пыталась воссоздать картину нашего бегства с Цитадели. Нам уже довелось побывать в подобной ситуации: он — в больнице, я, мучаясь чувством вины — рядом, но на этот раз все было по-другому. Отчасти я знала, что он не оправился после той травмы. Во всяком случае, не до конца. Его имплантат был сильно поврежден во время сокрушительных ударов доктора Евы, и я видела это по неровной работе его имплантата, по усилившимся мигреням, но предпочла игнорировать тревожные сигналы, потому что это было куда проще, чем признать истину. Может быть, поэтому его имплантат вышел из строя, когда он пытался спасти меня. Может быть, его текущее состояние стало результатом более чем одной ошибки с моей стороны.
Он пришел за мной. Несмотря на шансы, вопреки всем советам, он пришел. Он вернул меня домой — практически целой и невредимой, он завершил свою миссию. Мне было суждено умереть на Цитадели, но вместо этого меня нашли полуживой на каком-то пляже на Земле. Кайдена обнаружили на спасательном плоту неподалеку — его уносило в открытое море, но он все еще дышал. Судя по всему, нам удалось выбраться из затонувшего челнока вместе, но волны разделили нас. Все были уверены, что Кайден спас мне жизнь, но ему пришлось отдать свою собственную за это.
Я с силой сжала край постели, так что побелели костяшки пальцев.
Это неправильно, неправильно! Не так все должно было произойти. Не так все должно было закончиться. Я должна была умереть, я, а не он. Мне отводилась роль жертвы, ему же следовало жить дальше, оставив прошлое позади, а не бросаться за мной.
«Я не могу потерять тебя снова», — сказал он со всей искренностью, когда мы стояли на пороге собственной гибели.
Я попыталась поглубже вдохнуть, но закашлялась в сотрясших меня сухих рыданиях.
О, Боже, он говорил правду. Осознание, что он на самом деле по-настоящему любил меня, обрушилось как снег на голову. Я полагала, что он преувеличивает, произносит слова, которые не до конца понимает, но он точно знал, что говорил. Его забота обо мне была столь же глупой, безрассудной и всепоглощающей, как и моя о нем, и именно из-за нее он и оказался на больничной койке на волосок от смерти. Снова. И на этот раз он не приходил в себя, и никто не мог мне ничего объяснить. Я... я не знала, что мне с собой делать. Мне нужно было, чтобы кто-то сказал, что впереди ожидает еще одна миссия. Может быть, мне необходимо достать какой-то артефакт из неприступной крепости, который излечил бы Кайдена. Однако ничего подобного не происходило, мне оставалось лишь ждать, и ожидание было настоящим адом.
Я взяла Кайдена за руку, чувствуя холод его кожи, и прижалась губами к его ладони. Отображающиеся на мониторе сердечные показатели свидетельствовали о том, что его сердце билось, но он был слаб, и ему не становилось лучше. Ему не следовало спасать меня. Не нужно было лететь за мной.
«Ты обещал, — подумала я гневно, — ты обещал, что не оставишь меня, не причинишь боль».
Я почувствовала, как слезинка сорвалась с ресниц и покатилась по щеке, но чтобы вытереть ее, мне пришлось бы отпустить его руку, а я не собиралась этого делать — ни сейчас, никогда.
«Ты обещал, что не сделаешь больно, но нарушаешь это обещание прямо сейчас, Кайден, и то, что, очнувшись, первым делом ты попросил бы прощения, не облегчает ситуацию.
Я говорила тебе, что, несмотря ни на что, буду ждать тебя где-нибудь. Ты ответил, что обязательно объявишься, пусть даже это и займет какое-то время. Ты обещал найти меня, где бы я ни была. Я выполнила свою часть договора — я жду тебя, но не знаю, как долго смогу продержаться, не будучи уверенной, появишься ли ты вообще».
— Ты говорил, что мы переживем все это вместе, — прошептала я, удивив саму себя. — Ты уверял меня, что все будет хорошо — просто не может не быть. Ну что ж, ты гребаный лгун, Аленко, лгун, а я... — всхлип сорвался с моих губ. Я прижала его вялую ладонь к своей щеке, стараясь не обращать внимания на то, насколько холоднее и суше она была, чем я помнила.
— Я люблю тебя. Пожалуйста, очнись. Пожалуйста, просто очнись. Мне наплевать на то, что Жнецы повержены, мне наплевать на все, потому что я не уверена, что смогу жить в этом мире без тебя. Я люблю тебя, люблю, и... ты так нужен мне...
Я вдруг почувствовала тяжесть наших жетонов в кармане. Я собиралась вернуть ему его жетоны — своего рода честь любого солдата, но теперь передумала. Это жест будет слишком похож на разжигание его погребального костра, а я не могла его отпустить, пока не могла, ведь у меня все еще была надежда.
— Ты не можешь оставить меня здесь, — взмолилась я, обращаясь к его неподвижному телу, как будто у него было право голоса в этом вопросе. — Одну. Я не вынесу этого — ты знаешь, что не вынесу.
Я опустила голову на матрас рядом с ним, все еще прижимая к себе его руку, будто бы могла таким образом передать ему свою жизненную силу.
— Пожалуйста, — снова всхлипнула я, — только... не оставляй меня...
************
Три дня спустя мне в палату доставили коробку прямиком от командования Альянса. Я понятия не имела, что это, но когда подняла крышку, увиденное потрясло меня, как пощечина. Они прислали мне мои личные вещи из каюты «Нормандии», на месте крушения которой до сих пор работала спасательная команда. До меня доходили слухи, что корабль хотят восстановить — хотя бы как символ, но мне было все равно.
То, что мне вернули мое личное имущество, заставило меня чувствовать себя так, словно кто-то ограбил мою могилу. Складывалось впечатление, что все остальные двигаются вперед по жизни, следуют стандартным процедурам, а я осталась позади, не понимая, как это вообще возможно. Как можно было подняться на ноги, отряхнуться и направиться дальше после того, что произошло?
Я достала из коробки кое-какую одежду, несколько модов к оружию, необычное украшение, планшеты и початую бутылку виски. Смотреть на эту бутылку было безумно трудно, а вспоминать свое обещание допить ее вместе — еще труднее. Затем, наконец, мой взгляд наткнулся на гладкую черную коробочку, которую Кайден подарил мне в один из тех дней, когда я еще могла притворяться, что все в порядке. Пусть всего на одну ночь, пусть лишь потому, что он был рядом, я могла притворяться.
Я открыла коробочку и поддела пальцами темную цепочку, наслаждаясь видом драгоценного камня, свисающего с нее — такого тяжелого и невероятно красивого. Глядя на украшение, я чувствовала, как в душе поднимается тошнотворная тоска. Кайден сделал этот подарок именно тогда, когда я ощущала себя практически беззаботной, словно чтобы удостовериться, что я никогда не забуду — где-то далеко впереди нас ждали тысячи подобных вечеров, как этот, что мы провели вместе. Тот момент наших жизней был свободен от всяческих тревог, и забот, и боли, и я позволила себе поверить, что настанет день, когда надену это ожерелье, может быть, даже с платьем и высокими каблуками, и мы с Кайденом вместе отправимся куда-нибудь, чтобы что-то отпраздновать, как нормальные люди.
Украшение являлось обещанием будущего, которое так и не наступило. Будущего, в которое я до конца не верила, но на которое очень, очень надеялась...
Так глупо. Теперь я знала, что подобный самообман был необходим, чтобы отбросить не относящиеся к делу тревоги и сосредоточиться на стоящей передо мной задаче, но эта маленькая ложь все равно отзывалась болью в сердце. Как я могла быть такой идиоткой, что поверила в возможность нашего общего будущего? Я считала себя умнее. Поразительно, на какие глупые поступки толкает порой любовь.
Я взяла бутылку и провела пальцем по этикетке, вспоминая блеск его глаз, звон бокалов, то, как любовалась его сильной спиной, когда он встал и, повернувшись, направился ко мне. Внутри осталось довольно много виски. «Я... когда-нибудь мы вместе допьем его», — решила я, стараясь думать позитивно, как и тогда. Возможно, мне стоит поднять эту тему, когда он очнется — ему это понравится. Он... ему это точно понравится. Горло горело, и я поставила бутылку обратно.
Мой планшет тоже сохранился — тот самый, на котором я писала послания на случай своей смерти. Зная об этих письмах, мне было легче свыкнуться с мыслью о скорой кончине, легче оставить друзей. Однако их никто не читал, и сейчас я очистила память устройства, чтобы удостовериться, что никто и никогда не прочтет. Им не придется — я жива и могу сказать им все лично. Я жива, а многие погибли. Разве это честно? Мне все равно больше нечего дать галактике. Я всегда оправдывала свои необычайные способности к выживанию тем, что в будущем меня ожидали новые битвы, невероятные вызовы, неподвластные более никому, но сейчас впереди не было ничего. И... я ненавидела — ненавидела — что без Кайдена, который указал бы мне на светлые стороны, видела перед собой лишь унылое существование. Это тоже нечестно. Я с радостью отдала бы свою жизнь за кого-то из тех замечательных ребят, кого уже не было в живых. Они заслуживали большего. Кайден заслуживал большего. По крайней мере он бы знал, что делать с этой жизнью, а не изматывал себя напрасными сожалениями.
Может быть, ему следовало оставить меня — тогда вся эта история закончилась бы правильно. Он продолжал бы жить, принося радость стольким людям, но вместо этого оказался заточен в своем же безжизненном теле, а я просто... Я просто была здесь. Существовала, но не жила.
Я сунула подвеску в карман к жетонам, которые находились там с того момента, как я нашла их. Хромая по направлению к палате Кайдена, я ожидала, что их вес поможет мне вернуть потерянное равновесие, напомнит, что когда-то я была счастлива, но вместо этого я почувствовала себя еще более одинокой и потерянной, чем прежде.
Андерсон покинул центр вскоре после того, как я окрепла достаточно, чтобы отчитаться перед Хаккетом, предварительно дав четкие указания отдыхать, не перенапрягаться и приходить в себя. Он сказал, что при возможности постарается навестить меня снова, но я попросила его не делать этого — у него имелись куда более важные занятия, чем нянчиться с одним-единственным солдатом. Думаю, он знал, что что-то не так, но даже если бы я и захотела ему обо всем рассказать, то понятия не имела, как подобрать слова и не упасть в его глазах, а потому просто снова предалась самобичеванию.
Я видела Джеймса всего однажды, да и то мимолетом. Он обнял меня — нежно, но все равно достаточно сильно, чтобы причинить боль моему выздоравливающему телу. Впрочем, это была приятная боль, настоящая, словно только так он мог выразить свою радость по поводу того, что я выжила. Ему самому становилось лучше с каждым днем. Совсем скоро он сможет покинуть центр, и я знала, что он ждет не дождется этого момента. От него я узнала, что произошло после эвакуации, о том, как он вырубился, как только увидел открывающиеся лепестки Цитадели и решил, что у него самый крутой командующий офицер из когда-либо живших. Смущенно он сказал, что сожалеет о состоянии «Майора», я ответила, что сожалею тоже, и на этом мы расстались.
По системе видеосвязи я разговаривала и с другими: с Лиарой, Тали, даже с Рексом — они все нашли время, чтобы справиться о моем здоровье. Гаррус даже пообещал навестить лично, как только встанет на ноги. Лиара поинтересовалась, получаю ли я необходимое «лечение», и я знала, что она имеет в виду вовсе не мои физические травмы. Я ответила, что со мной все в порядке, и мы обе знали, что это ложь. Я не могла описать свои чувства, а когда пыталась, то казалась самой себе идиоткой. Глядя на себя, я ощущала только отвращение к тому факту, что я выжила, когда Кайден все дальше ускользал от меня. Зачем мне поправляться? Как это возможно в текущей ситуации? День за днем я все глубже погружалась в апатию и уже сомневалась, что мне хватит сил попросить о помощи.
Единственным человеком, кому я это сказала, был тот, с кем я вообще когда-либо обсуждала подобные темы, и он не мог мне ответить. Я сидела рядом с ним и болтала ни о чем до тех пор, пока не начинало болеть горло, а глаза не закрывались сами собой. Я полагала, что если существовал шанс — пусть и крохотный — я должна была им воспользоваться. А если нет, если я впустую трачу время, то... то я не могла пока об этом думать. Возможно, никогда не смогу, потому что слоняться по реабилитационному центру подобно привидению казалось более разумным, чем стараться жить дальше.
Я сидела у постели Кайдена день за днем, ожидая, когда он откроет глаза и ответит мне. Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем я сдамся и потеряю веру в то, что он когда-либо найдет дорогу назад, ко мне?
************
Спустя неделю после моего пробуждения, я стала замечать, что держу левую руку прижатой к груди под халатом, делая все одной правой, пусть и в два раза дольше. Я даже привыкла к тупой боли в поврежденном запястье — отголоску чего-то утерянного. А затем мне сообщили, что прибыл мой протез, и я наблюдала — вопреки советам — как мне ввели местное обезболивающее и присоединили мою новую искусственную руку к культе. Врачи признались, что им непривычно было пользоваться паяльником наравне с хирургическими инструментами, но мои металлические кости и наращенная кожа сделали всю процедуру намного проще и более похожей на налаживание старой машины, а не восстановление живого тела.
Я снова шевельнула пальцами, ощущая покалывание в запястье, где нервные окончания возвращались к полузабытой работе. Эта искусственная ладонь была не так хороша, как прошлая — непривычная на ощупь кожа, не совсем попавшая в тон по цвету, но это определенно лучше, чем ничего, и цена была несопоставима с той, что потребовал «Цербер». Час за часом глядя на свою новую руку, я начинала любоваться тем, как воробьи на запястье исчезали ближе к ладони — казалось, они улетали к солнцу, покидая мир подобно тому, как едва не покинула его я.
Пока я находилась без сознания, врачам пришлось удалить несколько имплантатов и заменить те из них, что вышли из строя после импульса Горна. Оказалось, что я на самом деле отчасти являлась Жнецом, как тот мальчишка и предупреждал. По словам специалистов, удаленные элементы были не особо важны, но мне пока запрещали заниматься физическими упражнениями. Никакого бега, подтягиваний, растяжек — ничего. Я не смогу оценить нанесенные мне повреждения, пока не приду в форму, однако когда это случится?
Минул уже целый месяц с окончания войны, и люди вокруг меня поднимались на ноги и шли дальше, приходя в себя. Но насколько проще этот процесс, когда есть куда идти. Им необходимо было восстанавливать родные планеты, создавать правительства, их ожидали новые вызовы и открытия. Но это все не относилось ко мне. Я выполнила свою работу, а попытавшись найти новую цель, обнаружила, что самым трудным будет просто жить в этом мире, созданном моими руками. Это было тяжело, тяжелее, чем следовало бы. Я до сих пор не могла радоваться победе.
Кайден все еще находился без сознания, ничего не изменилось. Я не получала никакой новой информации касательно его состояния, а только бесполезные советы подождать еще немного. Я перепробовала все: деньги, связи, но тщетно. Я не могла решить это с наскока. Коммандер Шепард спасовала перед этой проблемой.
Как итог, я осталась в реабилитационном центре, застряв между войной и миром, не будучи в состоянии жить ни в одной из этих двух реальностей. Ничто более не имело смысла, все казалось неважным — даже мое выздоровление. Я на собственном опыте узнала, что после напряжения войны, после того, как добилась того, чего не мог добиться никто прежде, впереди меня ожидала лишь пустота. Никакой награды от мироздания. Если же наградой являлась моя жизнь, то я не хотела ее — она причиняла слишком много боли.
Я бессознательно бродила по территории центра, периодически мысленно возвращаясь в мир живых, когда мне нужно было поговорить с Джеймсом или с представителями командования, поделиться своим мнением по какому-то вопросу. Остальное время я проводила наедине со своими терзаниями, или в кабинете физиопроцедур, или рядом с Кайденом. Я старалась навещать его каждый день, хотя поначалу это и причиняло боль. Однако теперь я не чувствовала боли — во всяком случае, той острой, удушающей, поразившей меня в первый раз. Теперь я ощущала лишь безысходность, будто события не могли развиваться иначе.
А может быть, боль не изменилась, а просто я привыкла к ней? Почему-то эта мысль навевала печаль и чувство опустошенности.
Я попросила медсестру постричь меня, потому что часть волос отсутствовала из-за ожогов, а те, что остались, были местами опалены и выглядели неопрятно. Она зашла ко мне после дежурства с парой медицинских ножниц и помогла мне в том, с чем не справлялись мои непослушные пальцы. Я смотрела, как пряди падают на пол, и каким-то образом это зрелище сумело проникнуть сквозь толстую завесу апатии и достичь моего сознания, даруя ощущение чистоты. Что ж, это прогресс.
Теперь мои волосы были короткие и мягкие, и из-за этого шрамы, покрывавшие мое лицо, выделялись отчетливее. Разглядывая себя в зеркало, я нашла на своем теле множество новых отметин. Забавно, но, судя по всему, в больнице, в которую меня доставили до того, как переправить сюда, не особо волновались за мой внешний вид. Я выглядела по-другому, что немудрено, но и это меня не волновало.
Когда я погружалась в вызванный лекарствами сон, то снова возвращалась в самую гущу битвы, озаряемую яркими вспышками агонии. Последние часы перед наступлением, ощущение губ Кайдена на моих, звук его голоса — все это представлялось картинками из прошлой жизни. Воспоминания о нем — таком любящем, скромном, но уверенном в своих силах, хорошем настолько, насколько никто более не был, постепенно вытеснялись видом его на больничной койке день за днем безо всяких изменений.
Все это не останавливало меня от визитов к нему. Я ничего не могла с собой поделать — мне казалось, что он единственный на всем белом свете знает, что я чувствовала. Даже сейчас, когда все внутри меня зачерствело и умерло, он бы понял, потому что он находился в чертовой коме и, вероятно, чувствовал то же самое. Я убеждала себя, что это хорошая идея — это помогало мне расставить все по местам, а кроме того, разве разговоры с находящимися в коме пациентами не шли им на пользу? Разве разговоры о полученных за время войны психологических травмах не шли на пользу мне? Встречи с Кайденом казались мне логичными, пусть даже только для того, чтобы я могла выговориться. К тому же, в этом заведении к понятию «часы посещения» относились со всей серьезностью.
Погруженная в свои мрачные мысли я и не заметила, что ноги снова несли меня знакомой дорогой. Я больше не нуждалась в костылях, но по-прежнему не в состоянии была двигаться быстро. Я ковыляла к палате Кайдена, осознанно напрягая каждую мышцу и стараясь равномерно нагружать тело. Открывая дверь, я ожидала, что найду все в том же состоянии, как и в прошлый раз — в этом месте ничего не менялось — но сидевшая у постели женщина подняла голову и встретилась со мной взглядом, заставляя меня застыть на месте.
Женщина приоткрыла рот, и я подумала, что она выглядит знакомой, хоть и была уверена, что никогда прежде не видела ее. Что-то в ее облике внушало мне чувство умиротворения. Ее густые темные волосы были собраны в хвост, а теплые карие глаза отражали ее чувства, и сейчас она была потрясена. Я наблюдала, как она осмотрела мою нелепую прическу, яркие шрамы и больничную одежду, прежде чем ее глаза вновь вернулись к моему лицу, и в ее взгляде я видела только любопытство. Несмотря на гладкую кожу ее лица, рука женщины, сжимавшая пальцы Кайдена, выдавала ее возраст.
— Да? — произнесла она как ни в чем ни бывало, будто я, пребывая слегка не в себе, случайно забрела не в свою палату. Что ж, я на самом деле чувствовала себя потерянной.
Мне хотелось спрятаться за официальным фасадом, спросить у нее, кто она такая, что делает здесь и откуда знает Кайдена, но ее выражение вдруг изменилось — она узнала меня.
— Погодите-ка, — сказала она быстро, подняв ладонь, словно намереваясь удержать меня от ответа. — Вы... вы коммандер Шепард, не так ли?
Гребаные видеоролики. Даже здесь, даже в обычной одежде я не могла остаться незамеченной. Я выпрямилась во весь рост, стараясь вернуть хоть толику властности своему растрепанному виду.
— Да, — ответила я, прочистив горло, и вдруг почувствовала смущение. — Это я.
— Мне сказали, что вы тоже находитесь здесь вместе с еще несколькими членами экипажа «Нормандии», но получить достоверную информацию было... сложно. Сейчас стало легче, так как большинство систем связи вновь функционируют. — У меня почему-то создалось впечатление, что эта женщина с радостью говорила бы часами, лишь бы удостовериться, что ее поймут правильно. — Я узнала о том, что Кайден снова служил на «Нормандии», всего неделю назад, когда спасатели нашли место крушения, а о его состоянии мне сообщили только сегодня утром после того, как я добралась сюда. Но, судя по всему, никто не знает ничего более. То есть... Я рада, что он жив, но это... Я не ожидала такого.
Она замолчала, и я наконец смогла задать интересующий меня вопрос:
— Простите, но кто вы?
— Ох! Прошу прощения, просто вы так известны... я так часто видела ваши фото, слышала про вас различные истории, так что очень легко забыть, что... — женщина оборвала себя на полуслове, смущенно улыбнулась и протянула мне руку. — Я Лорен Аленко, мать Кайдена.
Его мать. Она никак не выглядела старше пятидесяти, она была прекрасна, она была его матерью, и она была здесь. Я понятия не имела, что ответить на это. Внезапно я ощутила себя самозванцем, обманщицей, женщиной, чья слава была существенно преувеличена. Я смотрела на нее — ту, кто вырастила мужчину, значившего для меня буквально все, и не знала, что сказать. Что я вообще могла бы ей сказать? Мы не знакомы, никогда прежде не встречались — будет ли ей дело до того, что я люблю ее умирающего сына? Знала ли она о том, что наши отношения вышли далеко за рамки тех, что обычно существуют между командиром и подчиненным? Как много он рассказал ей? Мы редко обсуждали семьи, пока находились вместе: разговоры о его родителях, оставшихся на Земле, причиняли ему боль, а мне и нечего было особо сказать. Сейчас же у меня возникло ощущение, что я сижу на званом обеде, таращась на ряд вилок рядом с моей тарелкой, и не знаю, какую использовать. Что мне делать?
Я посмотрела на ее протянутую руку, подошла и пожала ее, ощущая, насколько грубой была ее кожа — несомненно, последствия той жизни, что она вела в течение последних нескольких месяцев.
— Рада с вами познакомиться, — осторожно сказала я, стараясь ничем не выдать своего замешательства. — Я... не знала, что вы появитесь.
К счастью, мне удалось вовремя прикусить язык и не добавить: я полагала, что вас нет в живых.
— Я узнала, что он здесь, всего несколько дней назад, — произнесла женщина поспешно; ее акцент был таким знакомым, но голос звучал мягче. — Я использовала коды, что Кайден мне передал до того, как Ванкувер подвергся нападению, чтобы узнать хоть что-то. Разумеется, коды сменили, но я все же смогла связаться с оператором и объяснить ей все. Кое-что она знала, но совсем немного, а потому соединила меня с кем-то еще и потом... — женщина нервно кашлянула, очевидно, стараясь взять себя в руки. — Когда я наконец получила нужную информацию, то собрала все имеющиеся деньги, чтобы оплатить поездку сюда, и вот... — Она обернулась посмотреть на своего сына, ее лицо вдруг стало усталым, и морщины проступили гораздо отчетливей, свидетельствуя о том, что она куда старше, чем я думала. — Мне сказали, что его состояние критическое, но, кажется, больше никто ничего не знает. Я уже не имею отношения к вооруженным силам, а потому мне не говорят, что произошло. Вы... вы знаете, что случилось?
Она доверчиво посмотрела на меня широко раскрытыми глазами так, будто у нее не было причин сомневаться в моих словах. Это нервировало. Хуже того, мне было знакомо это выражение. В первый раз за время сегодняшнего визита я посмотрела в лицо человека, которого пришла навестить, и оно по-прежнему ничего не выражало. Он походил на статую. Едва заметное вздымание и опускание его груди и этот гребаный писк сердечного монитора — вот и все свидетельства того, что он еще жив.
— Что случилось с... с Аленко? — уточнила я, в последний момент изменив намерения и назвав его по фамилии, чтобы звучать более официально. Женщина энергично кивнула, словно озвученная мною правда изменит текущее положение вещей.
— Он... эм... — я могла бы скормить ей удобную ложь о том, что Кайден был ранен, спасая сотню жизней в бою, пожертвовав собой, чтобы невинные люди могли убежать, и она поверила бы мне, но... ложь есть ложь. Я посмотрела на нее, зная, что по крайней мере она заслужила право знать истину. — Он прилетел за мной, — сказала я наконец, наблюдая, как ее брови сошлись у переносицы в недоумении. — Наше задание заключалось в активации оружия, которое уничтожило бы Жнецов, однако в течение миссии мы разделились. Я сумела пробиться к цели и выполнила работу, но... только благодаря ему. Это... трудно объяснить. Оружие нанесло удар, уничтожая врага, но вместе с тем причиняя и другой урон, и я застряла на орбите. Аленко прилетел за мной. Он сумел вытащить меня оттуда. Он... спас всех... включая меня. Все так запутанно, и я много чего не в праве рассказывать вам, но вы должны знать, что... только благодаря ему нам удалось победить.
Я не кривила душой — без него я бы сдалась давным-давно. Женщина, очевидно, поняла, как трудно мне даются эти слова, и теперь смотрела на меня сочувственно.
— Он... всегда хотел сделать что-то, что имело бы значение, — сказала она натянутым голосом, — всегда хотел помогать людям.
Я старалась игнорировать тот факт, что она говорила о Кайдене в прошедшем времени, старалась не думать о том, что это означало. Я сказала себе, что это лишь потому, что она так давно не получала от него вестей. Возможно, окажись я на ее месте, я бы тоже предположила, что он мертв.
Я вдруг вспомнила, как Кайден говорил, что его мать ненавидит узнавать последние известия про него из новостей.
— Вы же знаете, что он Спектр, верно? — спросила я, скорее, чтобы заполнить паузу.
— Спектр? — переспросила она с удивлением, приподняв брови. — Спектр Совета? Я... нет, я не знала этого. То есть... его совсем недавно повысили до майора Альянса, и я уже это считала невероятным, но... Когда это случилось?
— За несколько недель до окончания войны, — пожала я плечами. — К тому времени связи с Землей уже не было, но церемонию посвящения показывали по работавшим каналам. Думаю, что когда восстановят экстранет, вы сможете посмотреть запись там.
Почему, черт возьми, я до сих пор не замолчала?
— Я... я так и сделаю, — ответила женщина неуверенно, продолжая сжимать ладонь Кайдена, и я заметила, что ее кожа чуть темнее, чем у сына. — Я имела дело с несколькими солдатами, прибывшими на Землю из космоса, и они говорили мне, что видели его — именно так я узнала, что он снова на «Нормандии», но никто не сообщил мне, что он стал Спектром. Уверена, его отцу было бы что сказать по этому поводу... — Она улыбнулась, глядя на сына, но улыбка вышла натянутой, будто призванной скрыть гримасу боли.
Я хотела спросить, что она подразумевала, говоря «имела дело», может быть, разузнать немного о ее прошлом, чтобы чуть облегчить наш разговор, но понимала, что лучше сосредоточиться на более важных темах.
— Я сожалею о вашем муже, — сказала я просто. — Кайден узнал об этом сразу после того, как вернулся на борт «Нормандии». Он... тяжело это перенес.
Лорен снова мне улыбнулась, но только для того, чтобы поблагодарить за то, что я постаралась сказать что-то подходящее к случаю. Ее выражения так походили на те, что я видела на лице ее сына, что у меня по спине пробежал холодок. Она выглядела такой искренней.
— Спасибо вам. Когда он ушел на фронт, я знала, что шансы на его возвращение мизерные, но... подтверждение все равно стало ударом. Я хотела бы сказать, что рада тому, что он погиб в бою, как всегда мечтал, но... эта война научила меня, что не существует «хороших» способов умереть. По крайней мере, он прожил долгую и счастливую жизнь. — Она посмотрела на Кайдена, и ее голос стал тихим. — Он так гордился своим сыном. Не переставал хвастаться родством с героем галактики после того, как вы остановили мятежного Спектра. Но Кайден... Мне так хотелось, чтобы и у него была возможность прожить свою жизнь, понимаете? После того, как проявились его биотические способности, и того инцидента в Тренировочном центре... я думала, что ему не суждено вести нормальную жизнь, но, поступив на службу Альянса, он казался таким счастливым, а присоединившись к команде «Нормандии», еще и начал взбираться по служебной лестнице... Полагаю, этим он был обязан вам...
Женщина больше не смотрела на меня. Я не знала, должна ли сесть, должна ли что-то сказать, и просто стояла, как каменное изваяние, отчетливо осознавая каждое свое движение. Лорен вздохнула и продолжила чуть надломившимся голосом:
— Но мне нет дела до его звания и медалей... я просто хочу, чтобы он был счастлив — вот и все. Несмотря на все свои заслуги и полученные благодарности, он все еще мой сын, — она сжала его ладонь. — Мой мальчик. И каждый раз, когда он покидал дом, мое сердце разрывалось на части, потому что я знала, что он может не вернуться.
Невидимые пальцы стиснули мое горло, и я не смогла бы ничего сказать, даже если захотела бы. Женщина тряхнула головой, словно отгоняя воспоминания.
— Однако мне не следует болтать об этом. Простите, вероятно, вам не очень-то интересно...
— Нет-нет, — с трудом произнесла я, стараясь, чтобы мой голос звучал ободряюще, — мне... нравится. Слушать, как вы говорите о нем, я имею в виду.
Я чувствовала, как внутри поднимается желание рассказать ей о том, что я безнадежно влюблена в него, и что знание о том, что кто-то еще переживает так же сильно, как и я, приносило какое-то садистское удовлетворение. Однако слова так и не сорвались с языка.
— Все любили его, — сказала я и поспешно добавила, — на корабле. Даже еще до войны, на первой «Нормандии», он всегда... — Он всегда знал, как убедить меня в том, что я стою большего, чем сама считала. Всегда готов был поддержать добрым словом или отвлечь забавным наблюдением, успокоить ласковым прикосновением — готов был на все, чтобы облегчить мою жизнь. Он всегда знал, что сказать, что сделать. Одним своим присутствием он заставлял мое сердце биться чуть быстрее... — Всегда оказывал положительное влияние, — закончила я.
Почему я до сих пор стояла, словно готовясь в любой момент броситься бежать?
Лорен улыбнулась. В ее взгляде было столько тепла и доброты, что у меня возникло желание обернуться и удостовериться, что она на самом деле смотрит на меня, а не на кого-то, стоящего позади.
— Вы его навещаете, да? — спросила она, и я не могла точно сказать, был ли в ее словах потайной смысл, какой-то намек на то, что она знала правду.
Я кивнула, а затем пожала плечами, надеясь создать впечатление, что в этом не было ничего особенного.
— Да, когда выдается возможность. На самом деле, тут не так уж много чем можно заняться. — Я засунула руки в карманы, и моя искусственная кожа коснулась холодного металла его жетонов. Что ж, неплохой предлог.
Неохотно я достала жетоны и протянула их сидевшей передо мной женщине.
— Я... я хотела вернуть вам вот это. Их по ошибке упаковали вместе с моими вещами, и... э...
Она осторожно забрала жетоны из моих пальцев и задумчиво всмотрелась в выгравированное на них имя. Ее лицо перекосила гримаса, и я на мгновение испугалась, что она сейчас заплачет, но она лишь кивнула, молчаливо и печально.
— Мне надо идти, — пробормотала я, ощущая себя полной идиоткой. — Я оставлю вас с...
— Нет, — перебила она меня напряженным голосом, — пожалуйста, я... если вы не против, мне бы хотелось, чтобы вы составили мне компанию.
Лорен кивнула в сторону стула по другую сторону от кровати. Я глянула на Кайдена, и он оставался все таким же безжизненным. Я знала, что это плохая идея, но его мать смотрела на меня с такой верой и благодарностью, даже несмотря на то, что я только что сказала, что ее сын находится в этом состоянии из-за меня. Казалось, ее это нисколько не беспокоило. Я обошла кровать и с трудом опустилась на стул. Что может случиться плохого? Может быть, мне станет легче.
Она расспрашивала меня о том, как Кайден попал на «Нормандию», что делал во время войны, был ли счастлив — задавала все те вопросы, которые, как я знала, положено задавать матери в подобной ситуации. Я старалась отвечать так, чтобы не выдать своей тайны, но я устала от простого передвижения по центру и не следила за своими словами так, как должна была. Мне все же удалось убедить ее, что Кайден точно так же приложил руку к спасению галактики, как и я, может быть, даже больше. Я сказала, что все живущие сейчас и все те, кто будет жить в будущем, обязаны ему. Кайден не особо жаловал всеобщее внимание к своей особе, впрочем, так же, как и я, и я не собиралась присваивать все заслуги себе.
Однако сама идея, что он когда-либо сможет встать рядом со мной, казалась фантастичной, а я просто... Я просто хотела, чтобы он очнулся, вот и все. После всего, что я сделала, если мне и причиталась награда, то я желала именно этого. Я никогда не стану просить ни о чем более. Я ни о чем больше и не мечтала.
— Это просто несправедливо, — продолжила я, стараясь оставаться настороже, но в то же время нервно теребя пальцы и неотрывно глядя на покрывающие внутреннюю поверхность локтя Кайдена синяки, оставшиеся от бесконечной смены игл капельницы. — Между нами говоря, я не ожидала, что хоть кто-то из нас выживет — особенно я — и теперь, когда все закончилось... это несправедливо, что я жива и невредима, а он... — Я посмотрела на него, на его неподвижное лицо, видя, что он дышит, и слыша, как бьется его сердце. Снова и снова. Этот искусственный звук никогда не менялся, не позволяя удостовериться, что под этой оболочкой находился живой человек. Эмоции вдруг переполнили меня, и я с трудом сдержала слезы. Чертовы болеутоляющие.
Что-то теплое коснулось моих пальцев, и, подняв голову, я увидела, что Лорен протянула руку и накрыла мою ладонь. Я встретилась с ней взглядом, и выражение ее лица было таким нежным, таким искренним, что я мгновенно внутренне подобралась. Ей было все равно, что ее сын едва не погиб, спасая мою жизнь. Ее не волновало, что это была моя вина. Казалось, она смотрела сквозь мои расплывчатые формулировки и путаные ответы прямо в мою душу и видела что-то, достойное спасения. Подобно ее сыну, с ней было слишком легко разговаривать. Она располагала к себе, без труда выведывая нужные ей ответы, а я не могла даже разозлиться на нее, потому что она не допрашивала меня, не делала это нарочно... она просто была милой. Она улыбнулась, и я осознала, что, несмотря на всю проявленную мною осторожность, выдала себя.
— Что бы ни случилось, — сказала она, — я рада, что он находился на «Нормандии», с вами. Я рада, что у него был кто-то вроде вас.
Я уже открыла рот, чтобы ответить «спасибо за доверие» или «я тоже рада, что он был с нами», но что-то сжало грудь, лишая голоса; кожа покрылась мурашками, словно мое тело извещало о том, что я вот-вот сломаюсь.
— Спасибо, — тихо ответила я, стараясь сохранить тон спокойным и ровным, в то же самое время пытаясь придумать, как вырваться из этого помещения. — Я... эм... Мне нужно идти.
Я встала, вытащив руку из-под теплой ладони Лорен, отказываясь смотреть в ее широко распахнутые доверчивые глаза или на безжизненное тело Кайдена.
— Коммандер...
— Мне надо на физиопроцедуры, — пояснила я, демонстрируя левое предплечье, где мои татуировки были выжжены ближе к запястью, отмечая место соединения старого протеза с новым. — Руку оторвало. — Заткнись и уходи, ты, чертова идиотка, просто уходи. — Еще увидимся.
Я развернулась и вышла из его палаты, не оборачиваясь и стараясь двигаться как можно быстрее по направлению к моей собственной. Мышцы походили на желе, горло горело от боли, глаза щипало, и в груди...
Я бездумно открыла оказавшуюся рядом дверь в кладовку и скользнула внутрь. Оставшись наедине с самой собой, я прижала ладонь ко рту, надеясь заглушить рвущийся наружу всхлип. Прислонившись к стене, я сползла на пол и свернулась калачиком у какого-то стеллажа, чувствуя, как горячие слезы текут по щекам, а все тело сотрясают рыдания. Молчаливые вскрики обжигали ладони неровным дыханием, меня трясло от гнева, и горя, и всепоглощающей боли, внезапно обрушившихся на меня подобно бетонной плите.
Снова и снова ко мне возвращались ее слова: «Я рада, что у него был кто-то вроде вас», — и каждый раз новая вспышка боли пронзала меня. Я бы никогда не поверила, что чья-то душа может испытывать подобные муки.
Да, у него была я, и что он получил от меня, кроме горя, и боли, и полной зависимости, и злых слов? Размытое обещание, что когда-нибудь, после войны, все изменится к лучшему? Я думала, что, выжив, стану новым человеком, свободным от этого гнева и страданий, я полагала, что буду способна что-то дать в ответ, а не только высасывать его собственные силы. На «Нормандии» выражение «после войны» представлялось ярким светом где-то на краю мира, мифическим местом, где сбудутся наши мечты, и надежды, и желания. Но все знали, что фантазия никогда не воплотится в реальность. Моя реальность даже не казалась реальной. Пока еще нет.
Для Кайдена же война еще не закончилась.
Я подтянула ноги к груди и обхватила их руками, уткнувшись лицом в колени. Хватая ртом воздух, я пыталась успокоиться, но тщетно. Я вспоминала последние четыре года, все то, что сделала, всех тех, кого встретила, то, как они изменили меня, и сейчас мне казалось, что я вернулась к тому, с чего начинала. Черт, я снова чувствовала себя ребенком, вдруг оказавшимся в незнакомом мире, не имея и понятия о том, как в нем выжить. Только... только это было еще хуже, потому что прежде я всегда находила для себя новую битву, а сейчас у меня не осталось ничего. Мне полагалось выздоравливать, восстанавливаться, строить новую жизнь, но я не знала, как. Я не знала, каково это — жить в мирное время. Я чувствовала умиротворение, только лежа рядом с Кайденом.
Глупо было привязывать все свои надежды и мечты к одному мужчине, забывая, кем была до него. Однако глупая или нет, это была моя действительность.
Медсестра, остригшая мне волосы, предупреждала о возможных эмоциональных расстройствах, всплесках, приступах ярости или вины. Уверенность в том, что это нормально, не помогало. Точное понимание того, почему мое тело и разум заставляют меня пройти через эту эмоциональную встряску, не помогало. Я знала лишь то, что заперла себя в гребаной кладовке, чтобы никто не стал свидетелем моего срыва, и что никогда прежде не чувствовала себя настолько одинокой.
Когда я думала о своем будущем до назначения на «Нормандию», то видела только медали, повышения, новые волнующие звания вроде Спектра, которые я могла бы поставить перед своим именем, если только докажу, что достойна их. Тогда меня ждали захватывающие миссии, одна битва за другой бесконечной чередой. Оставаясь наедине с Кайденом, я могла вообразить время, когда мы сможем быть рядом друг с другом, не волнуясь ни о чем, когда нас никто не станет прерывать, как тогда, три года назад в моей захолустной квартире, когда я позволила себе поверить, что это будет длиться вечно. Я понятия не имела, что таило наше будущее, и пусть порой это пугало меня, я все же ждала его. Мне необходима была эта мечта в те нелегкие дни, когда все остальное потеряло цвета.
Я любила его, всегда любила. Он принадлежал мне, а я принадлежала ему — на какое-то непродолжительное время мы были друг у друга, а сейчас... Сейчас у нас не было ничего.
Это просто глупо! Он, скорее всего, никогда не придет в себя, а у меня все еще есть моя жизнь, мое тело, большая часть команды, мои звания, медали, деньги, люди, которые заботились обо мне. Большинство не имело и десятой доли от всего этого. Я говорила себе, что мне не о чем печалиться, ведь так многие потеряли куда больше.
Это не помогало. Ничего из этого не помогало. Я прижимала ладони к лицу — мокрому и раскрасневшемуся — и больше не пыталась остановить слезы.

Отредактировано: Архимедовна.