Свежий ветер. Глава XXXIII. Чистилище. Часть 3

Несколько дней спустя меня наконец пустили в спортзал. Одну его стену занимало огромное окно, и я знала, что несколько пар глаз наблюдают за моими первыми попытками пробежаться с того дня, как я свалилась с кровати, будто новорожденный жеребенок. От врачей я получила четкие указания насчет того, какие именно нагрузки мне позволялись, и поначалу намеревалась послать эти советы к черту, однако, приступив к тренировке, осознала, что мое тело все еще слишком слабо, и даже незначительное напряжение отдается болью в мышцах, а потому вернулась к рекомендациям.
Однажды, упражняясь на беговой дорожке, я заметила мать Кайдена на улице. Она тоже увидела меня, тепло улыбнулась и помахала рукой, словно мы были старыми подругами. После тренировки я собиралась разузнать, что она делала здесь, но Лорен нашла меня первой. Она объяснила, что вместо того, чтобы постоянно сидеть у постели сына, решила предложить медцентру свою помощь. Оказалось, что когда-то она училась на полевого врача, но после рождения Кайдена в двадцать лет переквалифицировалась в медсестру для работы в учреждениях, подобных этому, чтобы помогать солдатам, застрявшим между жизнью и смертью, с отсутствующими конечностями и шрамами куда глубже, нежели те, что оставались на коже. Неудивительно, что она так смотрела на меня: с пониманием, сопереживанием и сочувствием, ведь за ними стояли годы заботы о старых вояках, которым нечего было дать в ответ на ее тепло. Неудивительно, что вместе со своим мужем-военным они вырастили сына, воплощавшего в себе все качества, которыми полагается обладать герою.
Неудивительно, что она гораздо лучше справлялась с болью — она столько раз сталкивалась с этим в прошлом.
Мне вдруг захотелось рассказать ей про нас с Кайденом, объяснить, как мы снова нашли друг друга вопреки всему, как я любила его больше всего на свете. Но я знала, что не произнесу ни слова, так что не стала даже пытаться — без Кайдена, который придал бы моему рассказу осмысленность и реальность, я походила бы на тронувшуюся умом. То, что его мать — самая потрясающая женщина во вселенной, не помогало. Встреча с ней только заставила меня тосковать по жизни, которой у меня никогда не было, где нас познакомил бы именно Кайден с этой своей ухмылкой, говорящей, что он считает меня идеальной и ему плевать на мнения остальных. В той жизни у меня была бы возможность иметь настоящую семью. Стабильность. Защищенность. Интересно, как бы он представил меня? «Подружка» звучало абсолютно не к месту, учитывая то, кем мы являлись друг для друга. Являлись...
Глядя на эту женщину, я вдруг осознала, что ее муж, с которым она прожила тридцать пять лет, погиб несколько месяцев назад, а единственный сын лежал в больнице без сознания, и шансы на то, что он когда-либо откроет глаза, были крайне невелики. Каким-то образом мне казалось неправильным сообщать ей, что я тоже имела право разделить ее горе, потому что была влюблена в ее сына. С другой стороны, я никогда не знала, что же на самом деле правильно.
Прежде чем отправиться на дежурство, Лорен сказала, что время и правда лучший лекарь и что я должна дать ему возможность сделать свое дело. Я не была уверена, имела ли она в виду меня или Кайдена, но она говорила от чистого сердца. Затем она коснулась моего плеча, передав частичку простого человеческого тепла, и ушла.
Вместо того, чтобы вновь погрузиться в себя, как мне того хотелось, или отправиться к Кайдену и смотреть на его безжизненное тело, я сделала то, что, как знала, должна была сделать — отправилась на поиски человека, который вернул бы мне почву под ногами.
Несколько дней назад меня навещал Гаррус — просто хотел попрощаться, прежде чем покинуть Землю вместе со своим народом. Радость от встречи была приправлена горечью пережитого. Это была не та триумфальная победа, на которую мы надеялись, по крайней мере, не для нас. К тому моменту, как Горн нанес удар, Гаррус уже пребывал в бессознательном состоянии. Ни ему, ни мне не удалось ощутить эйфорию победы, поучаствовать во всеобщих празднованиях — мы пропустили все те моменты, которые заставляют жизнь казаться прекрасной. Для нас окончание войны стало началом депрессии, но Гаррус все же нашел себе новую цель — он залечил поврежденные ноги, собрал весь турианский флот воедино и вместе с Примархом покинул Землю, направляясь назад на Палавен. Без ретрансляторов это путешествие займет не менее месяца, но впереди их ждала родная планета. Да, ему было ради чего жить дальше.
Предаваясь воспоминаниям, я и не заметила, как оказалась на месте, и стоило мне только оглядеть представшую моим глазам картину, как губы сами растянулись в улыбке. Я кашлянула, привлекая внимание, и Джеймс перевел на меня взгляд с видом нашкодившего, но не сожалеющего о своих проступках мальчишки. Медсестра, которой он что-то шептал, тоже подняла голову, заметила меня и покраснела. Она выпрямилась, неосознанно поправила форму, подняла с пола очевидно уроненный недавно документ и направилась к двери, на пороге которой до сих пор стояла я.
— Не забывайте, — сказала она на прощание натянутым голосом, — вам предписан постельный режим.
На эти слова Джеймс широко улыбнулся, отчего медсестра покраснела еще сильнее, и пробормотал:
— Это-то я понял.
— Опять доставляешь неприятности медсестрам? — поинтересовалась я, когда девушка ушла.
— Это не моя вина, что они слетаются ко мне, как мотыльки на огонек, — пожал он плечами, все еще выглядя слишком довольным собой, — как будто я какой-то герой войны.
Я приподняла бровь.
— Эй, это рана получена на войне со Жнецами, — произнес Вега, указывая на свежий шрам, видневшийся из ворота футболки и пересекающий его татуировку на шее. — И если мне суждено застрять тут еще на какое-то время, то будь уверена, я выжму из этой царапины все, что смогу.
— Тебя зацепил «Мако», — заметила я, — и ты упал. В лучшем случае это огонь по своим. А если тебе хотелось настоящей травмы в бою, то надо было потерять руку в энергетической вспышке, сбивающей космические корабли.
Джеймс хохотнул и распрямил плечи, кивнув на мой протез.
— И как ощущения?
Я пошевелила пальцами.
— Кажется, бюджет «Цербера» превосходит бюджет Альянса. Но я привыкну. Если я смогу стрелять, мне все равно, как она выглядит.
— Я понял. Мои ноги до сих пор заживают, но по крайней мере, они у меня есть. Это означает, что я смогу воспользоваться приглашением и вступить в программу N7, когда она вновь откроется.
Я невесело усмехнулась.
— Я должна одобрить твой отпуск или что?
— Не, теперь, когда мы снова на Земле, технически моим командующим офицером является Андерсон. И ты будешь рада узнать, что он наконец-то освободил меня от обязанности следить за тобой, так что теперь я свободный агент. Должен признаться, я буду скучать по необходимости заботиться о тебе, Лола. Пусть даже порой ты превращала мою работу в сущий кошмар.
Я беззвучно рассмеялась, и этот смех на самом деле шел от самого сердца. Я правильно сделала, что пришла сюда.
— Может быть, мы будем снова работать вместе раньше, чем ты думаешь. Сейчас для меня не так уж много дел за пределами планеты, а руководство программы N7 уже давно просило меня вернуться в академию и нагнать страха на некоторых рекрутов, — сказала я, пожав плечами. — Полагаю, это неплохое занятие, чтобы скоротать время до следующей войны.
— Ты возвращаешься на службу? — спросил Джеймс вроде бы обыденным голосом, но его внимательные глаза видели и подмечали куда больше, чем можно было бы предположить.
— У меня больше ничего нет, кроме службы, Джеймс, — хмыкнула я, стараясь обратить свои слова в шутку, но они были слишком правдивыми, чтобы казаться смешными. — Моя жизнь всегда состояла из миссий. А сейчас... Черт, у меня даже дома больше нет. Мой корабль превратился в развалины, половины Совета нет в живых, как и половины моих знакомых, и... наверное, нет уже ничего круче, чем спасение галактики, да? Самое время вернуться к тому, что я делаю лучше всего. Ну, по крайней мере, когда снова войду в форму. Воспользуюсь вторым шансом и все такое.
— А... тебе не приходило в голову, что ты уже сделала достаточно? — недоверчиво спросил он, скрестив руки на груди. — Не хочешь взять отпуск? Может, отдохнуть, расслабиться?
— А что я, по-твоему, делаю сейчас? — Я широко развела руками, как бы указывая на свободную одежду, мягкий халат, чистое и спокойное окружение, шум прибоя в отдалении. — Я уже несколько недель не держала в руках оружия.
— Это не отдых, Шепард. Ты в гребаной больнице. Ты чуть не погибла — снова — и я уверен, что у тебя не было нормального отпуска как минимум три года. После всего, через что мы прошли, никто не будет ожидать, что ты сразу же вернешься в строй. Что мешает тебе отвлечься от всего?
— Я... — Я не знала, что ответить, и это бесило меня. — Я пока не могу покинуть центр, — сказала я наконец, прибегая к привычному ответу, который давала и себе, и другим, когда вставал вопрос моего здесь пребывания. — Меня не отпустят — я все еще...
— Ты самостоятельно ходишь и разговариваешь, и ты — коммандер Шепард, — возразил Джеймс. Зря я позволила ему подобраться ко мне достаточно близко, чтобы разговаривать со мной подобным образом, но на самом деле он прав — конечно, прав: я вела себя, как слабачка, тогда как никогда прежде не позволяла себе такого. — Если бы ты захотела уйти, они не смогли бы остановить тебя. В чем же заключается настоящая причина, а?
Я чувствовала на себе его пронизывающий взгляд и знала, что лгать бесполезно, однако продолжала смотреть мимо Джеймса, пытаясь найти оправдание. Он, однако, сообразил быстрее.
— Это Майор, не так ли?
Я уже открыла рот, чтобы наговорить чего-то про физиотерапию, протезированные конечности и рекомендации командования, но странно уважительное прозвище Кайдена на устах Веги заставило меня позабыть обо всем.
— Он прилетел за мной, — сказала я просто, тихо. — Он спас мне жизнь. Он рискнул всем, чтобы вытащить меня, и теперь он в коме, а со мной все в порядке. Находясь там, я знала, что умру, а открыв глаза пять секунд спустя, поняла, что жива и здорова, а он — нет. Я эвакуировала вас двоих, потому что не могла работать, беспокоясь о вашей безопасности, а после узнала, что все это не имело значения, потому что он, скорее всего, больше никогда не очнется.
Вега нахмурился, внимательно вслушиваясь в каждое мое слово, прежде чем ответить:
— Он знал, на что шел...
— И я тоже! — рявкнула я, чувствуя, как протез сжался в кулак, будто настоящая рука. — Я... теперь это звучит глупо, потому что все позади, но ты помнишь. Ты знаешь, как это было, на «Нормандии». Только война, только миссия, и это была кульминация — я хотела отдать последнему заданию все. И... я так и сделала. Или, вернее, думала, что сделала. Я полагала, что наконец-то покончила со всем, а сейчас... Я просто... Я не знаю, какого черта должна делать, что должна чувствовать или...
— Вообще-то, я тоже там был, — перебил меня Джеймс. — Пусть и в полубессознательном состоянии, но я находился в том же помещении, что и Майор, когда он принял решение лететь за тобой, и я скажу тебе: все силы ада не остановили бы его. Он любил тебя. Все знали это. Надеюсь, ты тоже об этом знала.
В носу щипало, в глазах стояли слезы, но я не позволяла им пролиться. Не сейчас.
— Прекрати говорить о нем, будто он уже мертв, — сдавленно произнесла я, и Вега мгновенно растерял весь свой пыл, выглядя теперь неуверенным.
А в следующее мгновение он ступил ближе и обнял меня своими огромными руками. В его объятиях я ощущала себя хрупкой, словно фарфоровая кукла, но каким-то образом его близость дарила умиротворение.
— Все в порядке, Лола, — прошептал он непривычно серьезным голосом. — Все в порядке, все будет хорошо.
Я знала, что должна была принять его утешение, притвориться, что оно возымело на меня хоть какой-то эффект, отличный от растущей привязанности к моему лейтенанту, но я не могла. Внутри я чувствовала себя мертвой и опустошенной, и его слова ничего не затронули в моей душе.
— Нет, не будет.
— Да, — вздохнул он, правильно оценив мое настроение, — я знаю. Я знаю, что ты веришь, только когда эти слова произносит Майор.
— Я не... я понятия не имею, как начинать жизнь заново без него, — прошептала я, ненавидя себя за то, что говорю об этом вслух, но не в силах остановиться. — Последние несколько лет походили на настоящую мясорубку, и я просто не понимаю, что мне делать сейчас. Ничто не имеет смысла, все кажется нереальным.
— Тебе просто нужно время, — мудро заметил он, и, прижавшись ухом чуть ниже его ключицы, я ощутила, как завибрировали эти слова в его груди. — Станет легче. Тебе нужны лишь время и расстояние, — Джеймс задумчиво помолчал и добавил: — И психиатр, потому что я уверен, никто не смог бы пройти через то, что прошла ты, и не надорваться.
— Мне не нужен гребаный психиатр! — прошипела я, прекрасно зная, что это ложь. — Мне нужен он. Мне все равно, если это посттравматический стресс, или вина выжившего, или как еще это назовет чертов доктор... Я бы не задумываясь отдала свою жизнь в обмен на его!
— Уверен, он сказал бы то же самое, если бы мог, — заметил Джеймс, отступая назад и глядя мне в глаза. Я вдруг вспомнила свое состояние после смерти Эшли. Тогда Кайден сказал мне, что я не имею права с такой легкостью идти на самопожертвование и не допускать, что и другие, вполне вероятно, готовы на это — каждый член моей команды мог ставить жизни своих товарищей выше своей. Я всегда считала, что это должна быть я, но ведь каждый сам творит свою судьбу. У всех есть мечты, мысли и эмоции, которые, как мы все эгоистично думаем, не разделяет никто во всей галактике.
Я попыталась объяснить эту идею Джеймсу с помощью неуклюжих слов, щедро приправленных ругательствами, полагая, что если кто-то поймет это, мне станет легче, но я ошиблась. Мне всегда было трудно справляться с эмоциями, а единственный человек, который действительно мог мне помочь, лежал в коме.
************
Вега навестил меня еще раз два дня спустя — минуло всего двенадцать дней, как я очнулась и немногим более месяца, как Кайден оказался в коме. Джеймс сообщил, что направляется на базу неподалеку от его родного города, чтобы помочь с восстановительными работами. Пройдет еще некоторое время, прежде чем академия N7 начнет работать, но лейтенант ненавидел сидеть без дела. Когда-то это утверждение было справедливо и для меня, но вот она я — достаточно здоровая, чтобы выписаться, сижу на той же самой скамейке и смотрю на море в лучах заходящего солнца.
Однажды мне пришло в голову, что, возможно, было бы лучше, если бы Кайден просто погиб. Если уж мне суждено выжить, но при этом мы не могли быть вместе, то я предпочла бы пусть и болезненный, но быстрый конец наших отношений — что угодно было бы лучше, чем эта... эта неопределенность. Неуверенность. Я не могла оплакивать того, кто еще не умер, но в то же время Кайден не мог утешить меня, пребывая в коме. Неужели, очнувшись, я полагала, что все слишком хорошо, чтобы быть правдой? Теперь мне казалось, что я живу в своем наихудшем кошмаре, включавшем в себя эмоции, с которыми я не в силах справиться, битву, которую мне не суждено выиграть, и врага, которого никогда не победить.
Когда челнок, на котором улетел Джеймс, скрылся из виду, и я устала смотреть на солнечное отражение в морских волнах, словно какая-то вдова морского капитана, я откинулась на спинку любимой скамейки на песчаном пляже и принялась обдумывать пришедшую мне в голову идею.
Мне нужно выбираться отсюда. Не только ради себя самой, ради сохранения собственного рассудка и самоуважения, но и ради всех тех, кто задавался вопросом о том, что случилось с коммандером Шепард? Я всегда с трудом определяла, что является наилучшим для меня, а даже если мне это и удавалось, редко следовала своему же совету. Зато я отлично умела отодвигать в сторону личную жизнь и не относящиеся к делу мысли, входя в роль легендарной бесстрашной коммандос. Все что угодно, только бы перестать слоняться по медцентру, вымаливая чудо, зная при этом, что никто не слушает мои мольбы.
Поднявшись на ноги, я потянулась, пытаясь определить, чувствую ли боль в какой-то части тела, и с удовлетворением обнаружила, что за несколькими исключениями практически вернулась в прежнюю форму. Разумеется, мне придется провести несколько дней в спортзале и на стрельбище, чтобы убедиться, что все рефлексы в норме, но, к счастью, подобное времяпрепровождение вполне соответствовало моим представлениям об отдыхе. Я не могла взять настоящий отпуск, который включал бы в себя пляжи, рестораны и долгий сон по утрам, потому что не помнила, как это делать без Кайдена. Так что... я просто не дам себе возможности думать об этом. Я покину это место, наполню свою жизнь другими делами, и что бы ни случилось... просто случится. И я справлюсь — я найду силы в самой себе.
Когда-то Тейн сказал мне, что когда у тебя не остается никаких страхов, никакой ответственности — это отличное время для того, чтобы умереть. Я больше ничего не боялась, потому что почти все мои страхи воплотились в реальность. Что же касается ответственности... что ж, теперь я могу выбирать себе занятия по душе — никто не станет больше ничего от меня требовать. Они не посмеют.
И все же отчасти мне хотелось продолжать жить своим горем — просто потому что это было проще, нежели встретиться лицом к лицу с суровой действительностью нового мира. Я провожала взглядом последние лучи скрывшегося за горизонтом солнца и думала о том, что не смогу уехать сегодня. Я останусь до утра.
Я все меньше времени проводила в палате Кайдена и не только потому, что его мать частенько бывала там, но и потому, что мне нужно было привыкать к мысли, что я не смогу больше находиться рядом с ним после стольких ночей в его объятиях. Впрочем, сегодня Лорен дежурила в ночную смену, а потому она вряд ли помешает мне. Я направилась к нужной мне палате, не привлекая ничьего внимания, и, зайдя внутрь, заперла за собой дверь, как делала всякий раз, когда хотела остаться с Кайденом наедине. В комнате царила тишина, нарушаемая только писком аппарата, следящего за сердечной деятельностью. Я уселась на кровать, так что мои бедра касались ног Кайдена, и посмотрела на его руку в моей — она была все такой же тяжелой, но раны на костяшках пальцев зажили. Я поцеловала его ладонь, благодарная, что только одну его руку покрывали всевозможные датчики и иглы капельниц, так что вторая доставалась мне.
— Джеймс улетел, — сказала я, уже давно не чувствуя себя идиоткой, разговаривая с пустым помещением. — А это значит, что из команды «Нормандии» здесь остались только ты и я. Наверное, и я скоро уеду. Не потому что не хочу остаться, просто... я не могу. Ты бы понял. Это слишком трудно, и я никому не помогаю, находясь тут — уж точно не себе. Я знаю, что это не совсем то, но мне кажется, сейчас я чувствую себя примерно так же, как ты после Алкеры. Только... тогда у тебя не возникало и мысли, что я вернусь — ты был уверен в моей гибели. У тебя была возможность скорбеть по мне и пытаться двигаться дальше, а я... я не могу делать ни того, ни другого. В моих силах лишь стараться продолжать жить. Ты бы ведь именно этого хотел, верно? Ты бы хотел, чтобы я не сдавалась, никогда. Ты бы не желал, чтобы я зацикливалась на нарушенном тобой обещании. Ты... тебе бы не понравилось, что я виню себя за то, что с тобой случилось.
Я прочистила горло, и в носу защипало.
— Но это тяжело, и ты единственный, с кем я могу поговорить об этом, пусть даже ты не дашь мне ответа.
Его грудь вздымалась и опадала, глаза оставались закрытыми. Он выглядел таким... таким теплым, таким живым. Раны на шее и лице практически исчезли, и он казался почти здоровым. Но его состояние оставалось неизменным. До сих пор имелась вероятность, что однажды он просто тихо умрет во сне. Я не была уверена, что хочу находиться рядом в этот момент. Я не знала, что хуже.
— Я так скучаю по тебе, — прошептала я. — По возможности засыпать рядом с тобой и по тому, как ты относился ко мне, будто я являлась самым важным в твоем мире. Я скучаю по тому, как, просыпаясь, обнаруживала, что ты плотнее укутал меня одеялом, чтобы я не замерзла. Скучаю по твоей смущенной улыбке. Больше всего я скучаю по подобным мелочам.
Я посмотрела на свободное место рядом с Кайденом и внезапно поняла, что не могу больше сопротивляться давно манящему меня искушению. Я знала, что это глупо и бессмысленно, что потом мне станет хуже, но в данный момент мне было все равно. Я решила, что скоро покину это место, а потом это уже не имело значения — это действие не превратится в привычку, но хоть немного утешит меня сейчас. Всего один раз. Отринув сомнения, я приподняла руку Кайдена и устроилась рядом с ним. Кровать не была рассчитана на двоих, но если я стеснила его, то пусть очнется и скажет мне об этом сам. Я вздохнула и расслабилась, наслаждаясь знакомыми ощущениями его тела, прижатого к моему, даже его отросшей бородой, щекочущей мой лоб. Я закрыла глаза, и на миг мне показалось, что ничего не изменилось — словно мы перенеслись на месяц назад и наслаждались последней ночью перед решающей битвой со Жнецами, все еще теснящими наши войска.
— Ты помнишь? — тихо спросила я, чувствуя биение сердца у него в груди и слыша соответствующий писк монитора полсекунды спустя. — Что мы тогда говорили друг другу? Мы будто находились в ином мире. А теперь мне кажется, что я все это выдумала, потому что никто не знает о нем, кроме меня и тебя, и ты не можешь подтвердить, что все это случилось на самом деле. Когда я болтала о квартире — огромной, и вульгарной, и абсолютно неудобной, надеюсь, ты понимал, что она была нужна мне, только если бы ты пообещал жить в ней тоже. И ты пообещал. Я спросила, будешь ли ты рядом? И ты ответил: «Всегда». Словно... словно ничто на свете не могло остановить тебя, даже... даже мое свинское отношение к тебе. Об этом я тоже сожалею. Я думала, что наверстаю все после окончания войны, а теперь не уверена, что мне представится такая возможность. Я просто... наверное, я просто хочу, чтоб ты знал: я понимала, что под конец вела себя не совсем нормально, что со мной и в лучшие времена не так-то просто, и ты заслуживаешь медали за то, что выносил все. И...
Я вдохнула его запах, и он был странным — несомненно его, но без знакомых ноток пороха и нулевого элемента. Неправильный.
-... и сейчас тебе следовало бы перебить меня и сказать что-то, благодаря чему все сразу встало бы на свои места, — с трудом прошептала я. — Ты должен сказать, что все будет хорошо, потому что, думаю, ты знаешь, что я не поверю, пока не услышу эти слова от тебя. Лично.
Я закрыла глаза, прижалась чуть сильнее и постаралась найти утешение в том, что его рука на моей талии все еще теплая, все еще живая, даже несмотря на то, что остается неподвижной. Позже, когда проснусь в резком дневном свете и обнаружу, что лежу в обнимку с находящимся в коме человеком, я возненавижу себя, но мне так хотелось поддаться еще одному маленькому обману. Притвориться, что все по-прежнему, хоть на чуть-чуть. Это все, что мы с ним когда-либо делали вместе — притворялись, что все в порядке, что мы сможем пережить что угодно, если только будем крепче держаться друг за друга.
— Пожалуйста, вернись ко мне, — произнесла я одними губами, потому что голос не слушался меня. — Пожалуйста, просто... вернись.
Завтра я уеду, постараюсь заново начать свою жизнь, и на этот раз буду принимать свои решения, выполнять свои желания. Я стану делать то, что все ожидают от меня и, возможно, со временем снова начну получать удовольствие.
Но сейчас, этой ночью, у меня был Кайден. Я прижимала его к себе, не обращая внимания на писк аппаратов, стерильную чистоту помещения, и мысленно возвращалась к тому времени, когда мы оба были живы, здоровы и вместе, а светлое будущее ждало всего в одной битве впереди.
************
Кайден
Очередной вдох вдруг наполнил меня холодным воздухом, обостряя чувства, но попытки сконцентрироваться на чем-то напоминали старания разогнать чернильную темноту факелом.
Я все еще сплю? Казалось, я видел сотни снов, но при том, что каждый из них был глубоким и достаточно реальным, они все оставались странно... пустыми, бессмысленными. Я не мог вспомнить ни одного из них. На самом деле, я не мог вспомнить ничего.
Я обратил все свое внимание на ощущение воздуха, проникающего в мои легкие. Я практически слышал этот процесс, а на фоне было еще что-то — какой-то более резкий и регулярный звук, словно тиканье часов.
Я вдруг осознал, что не сплю. Я не спал, и сны утекали из моего разума, как песок сквозь пальцы. Попытки отыскать в памяти ответы на вопросы о том, где я находился, что делал, не увенчались успехом. Черт, было бы неплохо хотя бы вспомнить свое имя.
Собравшись с силами, я разомкнул веки, тяжелые от долгого сна, и резкий серый свет раннего утра пронзил бесконечную мглу. Перед глазами все плыло, но я понял, что нахожусь в постели, и... может быть, дело в каких-то лекарствах, но я чувствовал себя в безопасности. Я снова глубоко вдохнул и вдруг уловил знакомый запах, который порой ощущал во сне — намек на что-то очень важное, что-то, что я никак не мог осознать. Легкая смесь ванили, и пряностей, и аниса, заставлявшая верить, что все в порядке.
Только сейчас я почувствовал что-то теплое и плотное, прижимавшееся ко мне.
Скосив глаза (это движение отозвалось резкой болью), я увидел короткие черные волосы, белый халат и бледную руку, обнимавшую меня. Что-то шевельнулось в груди, какое-то воспоминание, сокрытое густым туманом забытья. Я ничего не помнил об этой женщине, но почему-то вид ее вызывал во мне желание улыбнуться. Мне захотелось обнять ее, прижать как можно крепче к себе и никогда не отпускать, но я не мог: руки не слушались, и все тело отказывалось повиноваться. Почему-то меня это вполне устраивало. Я снова вдохнул запах ее волос, ее кожи, абсолютно не заботясь о том, что не в состоянии был двинуться, хоть что-то вспомнить, да хотя бы просто думать.
Глаза закрылись сами по себе, туман вновь наполнил голову, но, соскальзывая в небытие, я чувствовал теплое тело незнакомки рядом с собой, и губы наконец изогнулись в улыбке.
************
Меня вырвали из цепких объятий сна вскрик и давление на лицо, руки — я чувствовал руки! — плечи, ладони.
— Ты пошевелился, — донесся до меня хриплый голос — такой громкий и взволнованный, — я почувствовала, как ты пошевелился. Я знаю, что это правда, я не сошла с ума, ты... ты...
С трудом я скорчил лицо от боли, которую принесло с собой пробуждение, и шум прекратился, давление ослабло — я слышал только звук частого дыхания.
— О, Боже, — всхлипнула женщина, теперь ее голос звучал приглушенно, будто она говорила через стену. — О, Боже, ты... я... о, Боже мой...
Едва только открыв глаза, я тут же вновь зажмурил их — яркий солнечный свет наполнял комнату. Стон вырвался из моего горла.
— Черт, окно, — ее голос звучал практически истерично. — Я просто... э... Я...
Внезапно возникшая тень окутала словно прохладным одеялом, и, снова открыв глаза, я увидел, что жалюзи прикрывают окно, а рядом с ним стояла женщина из... из моего сна? Того, что я видел прошлой ночью. Все было так...
Незнакомка прижала ладони ко рту, в ее глазах стояли слезы.
— О, Боже, — опять всхлипнула она, и я... никогда в жизни я не чувствовал себя настолько сбитым с толку. Мой разум заволакивал густой туман, мешая думать, блокируя воспоминания, и я до сих пор отчасти находился во власти сна, но вид этой женщины, стоящей передо мной, заставил что-то щелкнуть в голове, и пусть я не мог ее вспомнить — даже видел и то с трудом — но знал, что она важна для меня. Более того, внутри зрела уверенность, что она — все для меня. Она наполняла мою душу и разум до краев. Форма ее лица, широко распахнутые глаза, пронзительный взгляд, голос, в котором звучала боль, которую я бы унял, если бы только мог вспомнить, как двигаться, думать и...
— Джена.
Я понятия не имел, откуда взял это имя, как сумел его произнести, но тем не менее прохрипел его. И сразу же, будто сорвав плотину, воспоминания хлынули в мое сознание: наша первая встреча, первый раз, когда я почувствовал ее запах, наш первый поцелуй и тысячи, что последовали за ним, как я спасал ей жизнь, как она спасала жизнь мне — судьбе наперекор, мы сражались друг за друга, за шанс быть вместе; первый раз, когда я сказал ей, что люблю ее, что никогда не отпущу.
Услыхав свое имя, она издала сдавленный, задыхающийся звук и бросилась ко мне на кровать, заключила в ладони мое лицо и принялась целовать мои глаза, губы, и ее горячие слезы возвращали жизнь моей сухой коже. Я повторил это волшебное слово, ставшее моим якорем в реальном мире, и секунда за секундой новые воспоминания возвращались ко мне, соединяя островки памяти из прошлой жизни с тем, что происходило сейчас. Ощущение ее кожи, касающейся моей щеки, было невероятно живым.
— Ты помнишь? — спросила она, ее лицо в каких-то сантиметрах от моего озарено надеждой и страхом, переплетенными друг с другом. — Ты помнишь меня? Нас?
Я смотрел в ее янтарные глаза в окружении густых влажных ресниц, на ее раскрасневшиеся щеки, яркие шрамы и спрашивал себя: как, черт возьми, я мог когда-либо забыть? Мне хотелось сказать ей об этом, но губы едва шевелились. В итоге я лишь что-то промычал в ответ и слегка кивнул головой на одеревенелой шее, но и это зажгло на ее лице улыбку, подобную солнцу, проглянувшему через грозовую тучу. Она хохотнула, и мне показалось, что этот звук так долго был заперт внутри.
— Ты... помнишь еще что-нибудь? Как попал сюда? — спросила она, все еще нервно, будто старалась сохранять видимость спокойствия, тогда как мысли неслись вскачь. Я с трудом отрицательно качнул головой, и она продолжила: — Война окончилась. Мы победили. Ты в больнице.
Война? Мысль об этом казалась знакомой, привычной, словно была связана с чем-то реальным, важным, но я не мог думать об этом.
Я в больнице — это объясняло писк приборов на заднем плане. Это также объясняло уродливое постельное белье, белый халат Джены и тот факт, что я до сих пор не мог пошевелиться.
— Ммм... — пробормотал я еле шевелящимися губами, — я... порядке?
В ее глазах искрился смех, хоть лицо и было печальным, и она кивнула, выглядя так, словно едва держала себя в руках.
— Да, — ответила она натянуто, — да, я полагаю, что в порядке. Думаю, с тобой все будет хорошо.
Мне хотелось задать ей столько вопросов: что, черт возьми, случилось? почему я не могу пошевелиться? как я попал сюда? Но затем я заметил выражение ее лица — она смотрела на меня так, будто боялась, что разожми она пальцы, и я исчезну, и вдруг куда более важный вопрос возник в голове.
— А ты... в порядке? — с трудом произнес я, чувствуя, как силы наполняют мое тело, но до сих пор ощущая себя истощенным. Мои слова, казалось, вернули ее в реальность, и она провела ладонями по своему лицу, одновременно кивнув, а затем сделала глубокий вдох и сосредоточилась на мне, как будто стараясь совладать с эмоциями. Она опять мне улыбнулась, и мне так захотелось улыбнуться в ответ.
— Да, — снова ответила она, и я поверил ей. Ее улыбка говорила мне, что все остальное неважно — ничто не имело значения, кроме того, что она была рядом, она была жива, я был жив, и вскоре все наладится само собой — я знал это наверняка.
Джена прочистила горло, сжала мою руку и села на кровать рядом со мной.
— Теперь мне гораздо лучше.

Отредактировано: Архимедовна.