Горсть Пыли. Глава 24. В лиловый час

В течение трех дней ничего не происходило.

Гаррус ждал, что адмирал свяжется с ним. Он ждал, что отец найдет возможность передать еще одно сообщение. Он послал размытое и к тому же закодированное письмо Лиаре и с замиранием сердца ожидал ее столь же таинственного ответа. Она обещала быть осторожной, извинялась за то, что так и не нашла их общего друга. Она не упомянула ни Брукс, ни Хакета, ни Шепард. Не то чтобы он рассчитывал на это.

Гаррус не доверял средствам связи. В последнее время у него вообще туго было с доверием. Ему оставалось только надеяться, что и Лиара действует столь же аккуратно.

Три дня он ждал, что Брукс предаст их. Он ждал, что Джокер окончательно сломается. Он ждал, что кто-то из постоянно пребывающей в напряжении команды потребует, чтобы они вернулись на Землю.

Гаррус даже раздумывал над тем, чтобы спрятаться в тени какого-нибудь спутника наугад выбранной планеты, чтобы просто покинуть систему и лететь куда глаза глядят до тех пор, пока не закончится горючее, но врожденная практичность не позволила ему воплотить эти идеи в реальность. Практичность и желание отомстить. Он не мог сражаться с безымянным врагом. Наматывая круги вокруг Марса они, выражаясь словами Шепард, походили на подсадную утку (что бы это ни значило, он был уверен, что ничего хорошего), но все же оставалась надежда, что их враги соизволят появиться, если они помозолят им глаза достаточно долго. А когда он узнает, кто они, то убьет каждого из них. Одного за другим. В случае необходимости он мог быть очень терпеливым. Омега научила его этому, и такой урок забыть невозможно. Спросите Крона Харга. Или Тралога Мирки'ита.

Но с другой стороны, эти личности были его явными врагами. Они оставляли следы, по которым он мог найти их, зацепки. У них были прислужники и клиенты, которых он мог... допросить. Он был охотником, а они — дичью.

Однако сейчас Гаррус не чувствовал себя охотником.

Порой он даже скучал по той простоте, что отличала их борьбу со Жнецами. Да, они были немыслимыми противниками, слишком опасными и огромными, чтобы справиться с ними силами крохотной команды, крохотной галактики, но по крайней мере они были известным врагом. Теперь же он сутками напролет бродил по палубам корабля, с подозрением вглядываясь в лица окружающих и задаваясь вопросом, а не ошибся ли он снова в суждениях? Не впустил ли опять предателя в команду? Сможет ли он ответить на этот вопрос, прежде чем станет слишком поздно?

Последние три дня он избегал сестру: слишком трудно ему было скрывать от нее свои терзания — она знала его как облупленного, а потому видела насквозь. По тем же причинам он избегал и Тали, от которой, однако, не так-то легко было скрыться. Стоило ему ускользнуть в помещение главной батареи, спуститься на уровень под инженерным отсеком или же уйти в свою каюту, как она уже поджидала его там, словно ей была заранее назначена встреча, и у него не хватало духу отослать ее прочь.

Тали ни о чем его не спрашивала, а если она и сомневалась в принимаемых им решениях, то ничего не говорила. Она постоянно приносила еду и заставляла его есть. Ее разговоры, когда она все-таки говорила, оставались безобидными и невинными. Она не давила на него и всегда знала, когда следует сменить тему.

Она никогда не упоминала будущее и всегда придерживалась отдаленного прошлого — такой безопасной и знакомой темы — стараясь разбавить его меланхолию капелькой юмора. «Помнишь, как Рекс однажды заснул на брифинге? — спрашивала она. — А Шепард решила, что удар головой в лицо — лучший способ разбудить его»; или же «А выражение твоего лица, когда мы впервые предприняли поездку на „Мако“? Кила, как жаль, что я не сделала фото. Я и не знала, что турианцы могут выглядеть настолько жалко. Я так хохотала, что не смогла даже как следует испугаться».

Забавно, насколько смешным может показаться борьба за собственную жизнь, храпящий на собрании кроган или манера вождения командира по истечении некоторого срока, потому что во время описываемых событий ничего смешного Гаррус не видел. Ну, быть может, за исключением храпа — это было просто уморительно. Шепард смеялась, несмотря на окровавленный нос, а Рекс похлопал ее по плечу и заявил, что чтобы беспокоить спящего крогана, нужно обладать недюжинной храбростью. Оглядываясь назад, Гаррус решил, что, видимо, именно тогда товарищеские отношения Шепард и Рекса переросли в дружбу.

Несколько раз в день Чаквас раздраженно напоминала ему о необходимости сна. Иногда он даже следовал ее советам. На третий день его неспокойную дрему прервал шорох в динамиках внутренней связи и голос Джокера, зовущего его по имени.

Он проснулся мгновенно и, часто моргая, поднялся с дивана.

— Да? — произнес он в пустоту каюты, и слово родило странное эхо в полумраке. Рыбам, судя по всему, было все равно, а Одиссей запищал в своем боксе — наверняка это также означало безразличие.

— Док желает видеть тебя в медотсеке, — отозвался Джокер. — Кажется, что-то важное.

— Что-то с Шепард? — спросил Гаррус, уже направляясь к двери, а затем добавил: — Брукс выкинула какой-то?..

Не дав ему договорить, Джокер сказал:
— Лучше, если ты сам все увидишь. Причем как можно скорее.

Тишина едва ощутимо изменилась, и Гаррус понял, что пилот отключился. Пристегнув к поясу пистолет, с которым не расставался с тех пор, как Брукс поднялась на борт, он покинул каюту. Казалось, лифт никогда еще не двигался так медленно, но все же Гаррус с ужасом ожидал того, что обнаружит в медотсеке. Джокер не сказал ему ничего конкретного, а его голос не обладал субгармониками, которые могли бы помочь Гаррусу выяснить хоть что-то. Он уже внутренне был готов к очередным неудачам и разочарованиям. По крайней мере, Чаквас была жива, раз послала за ним, стало быть, шансы напороться на последствия кровавой бойни невелики.

Когда двери лифта распахнулись, выпуская его на третью палубу, Гаррус спросил себя, насколько ненормальным нужно быть, чтобы считать массовое убийство самым вероятным осложнением? Бегом преодолев расстояние до медотсека, он заметил испуганный взгляд единственного посетителя столовой — женщины по имени то ли Хендерсон, то ли Хендрикс, сжимавшей в руках чашку кофе.

Ворвавшись наконец в медотсек, Гаррус ощутил витающее в воздухе напряжение и сразу же оглядел помещение так, как обычно оглядывал поле боя: отмечая присутствующих, их местоположение, друзей и врагов, прикидывая возможные действия и наилучший способ распорядиться имеющимися в его арсенале ресурсами. Пистолет оказался в его руке, как только он заметил Брукс — известного врага — за голубой стеной биотики, так похожей на ту, что Самара создала для защиты от роя ищеек, когда они штурмовали базу Коллекционеров. Сама Самара стояла тут же — одна ее рука вытянута вперед, а в другой зажат пистолет, также направленный на Майю. Несмотря на мерцающую стену, Гаррус видел удивление на ее лице, и оно даже казалось искренним. Однако он более не верил выражениям, по крайней мере, ее.

Чаквас находилась рядом с кроватью Шепард и даже не подняла головы, когда Гаррус вошел. В отличие от Шепард. Его дыхание перехватило, но рука с оружием не дрогнула. Изголовье кровати было приподнято так, что Шепард практически сидела, и она повернула голову, отчего рыжие волосы упали на ее лицо.

Медленно-медленно она улыбнулась.

— Гаррус, — сказала она. Ее голос звучал хрипло от долгого молчания, но это был несомненно ее голос — как и улыбка. Гаррус не мог в это поверить. Ему проще было бы поверить в побоище, чем в пришедшую в себя Шепард, которая, судя по всему, узнала его и до сих пор не использовала слова «заставляет нервничать». — Только не говори... именно ты... эту психопатку на мой корабль.

Он стоял неподвижно, запрещая себе даже моргать из опасения, что вздохни он слишком громко, и волшебство исчезнет, обернувшись очередным сном. Ему хотелось насладиться моментом подольше. Шепард не подняла головы с подушки, но одна из ее бровей выгнулась, и это выражение было ему так знакомо — все в ее облике было чертовски знакомо — и он просто не мог поверить своим глазам.

«Ну, вот и все, Вакариан, — подумал он. — Окончательно рехнулся. Вскоре окажешься в том месте, где турианцы прячут соотечественников, которые позорят Иерархию своей неспособностью взять себя в руки».

— Что происходит? — спросил он, и его субгармоники заставили слова прозвучать резче, чем ему бы того хотелось. Даже он понимал, что ему следовало бы быть счастливым видеть ее. Шепард перестала улыбаться. — Это сделала Брукс?

— Мог бы и меня спросить, — ответила та из своей биотической тюрьмы. — Я ведь нахожусь прямо здесь. И как бы мне ни хотелось взять на себя ответственность за это маленькое чудо, вынуждена признать: я не сделала ничего.

— Помолчи, — рявкнула Чаквас, и ее резкость наконец убедила Гарруса, что все это не галлюцинация. Ее голос прозвучал слишком устало, слишком озабоченно: казалось, она не понимала, что происходит. Что ж, не она одна.

— Я чувствую себя хорошо, — сказала Шепард. — Ну, может, немного болезненно. Полагаю, есть предел тому, как часто ты можешь ломать ноги...

Вместо того чтобы рассмеяться, Чаквас подняла голову и посмотрела на Гарруса расширенными и полными неверия глазами. Ее взгляд наконец вывел его из оцепенения, и он подошел к доктору.

— Я на секунду умерла, — объяснила Шепард, по-прежнему глядя на Гарруса с приподнятой бровью; слабая улыбка вернулась на ее губы. Она облизнулась и продолжила: — А затем снова пришла в себя. Доктор переполошилась, но Самара тоже была здесь — она видела.

Гаррус покачал головой.

— Шепард...

— Вакариан, — тем же тоном передразнила она его.

Гаррус заставил себя отвернуться от нее и подошел к сияющему барьеру, за которым стояла Брукс. Он жестом попросил Самару снять поле, и, мигнув в последний раз, темная энергия исчезла. Боковым зрением он заметил, что голубой огонек все еще танцует на пальцах азари.

С удовлетворением Гаррус заметил страх в глазах Брукс — не так просто скрыть его или выдать за что-то иное на столь близком расстоянии. Он видел, как дрожали ее губы, когда она попыталась растянуть их в привычной саркастичной ухмылке. Это далось ей не так-то просто, а результат вышел не таким уж заносчивым. И все же Брукс вздернула подбородок и встретила его взгляд. Что ж, вполне достойно уважения. Рекс наверняка сказал бы, что и она обладает недюжинной храбростью.

— Это что, какой-то фокус?

— Гаррус, — позвала его Шепард. Он прекрасно услышал предупреждение в ее голосе, но ему было все равно. Что-то было не так — он чувствовал это. То же чувство он испытывал, когда Андерсон говорил ему: «Я подумал, что ты должен услышать это от меня. Ты этого заслуживаешь», и когда Сидонис убеждал его: «Крупное дело. Мне одному не справиться, но вместе мы с легкостью все уладим — как в старые времена».

— Я уже сказала... — начала Брукс.

Он выстрелил в нее. Всего одна пуля чуть выше колена. Достаточно, чтобы покалечить, недостаточно, чтобы убить. Кровь хлынула из раны, но прежде чем она упала, Гаррус схватил ее за руку. Брукс была невысокой и худой, и даже одной рукой держать ее было совсем нетрудно. Она больше не ухмылялась. До Гарруса доносились какие-то голоса, но он смотрел только в лживое лицо Майи.

— Что ты сделала?

— Ты выстрелил в меня, — процедила Брукс. Она дрожала, но Гаррус лишь крепче сжал пальцы.

— Да, — ответил он, зло глядя на нее. — И я с радостью повторю это. Давай, вынуди меня. Что ты сделала?

Брукс стиснула зубы, и слезы покатились по ее щекам.

— Я не лгу. Клянусь, клянусь.

Шепард снова позвала его, и, несмотря на то, что каждая клеточка его тела мечтала поддаться выработанной годами привычке и оглянуться, он не сделал этого — просто не мог. Слишком многое стояло на кону, слишком много он мог потерять. Что-то было не так, и ему нужно было определить, что именно, пока все не пошло наперекосяк.

— В твоих устах клятвы ничего не значат. Она снова будет биться в конвульсиях через пять минут? Это что, какое-то временное просветление? — Гаррус как следует встряхнул женщину, и хотя она изо всех сил противилась этому, вскрик боли вырвался из ее горла. «Наконец-то, — подумал он. — Наконец-то хоть что-то искреннее». — Что ты сделала?

— Гаррус! — рявкнула Чаквас. — Прекрати немедленно!

Он не знал, хорошо это или плохо, но Самара даже не попыталась остановить его. Пока. Бегло бросив на нее взгляд, он так и не пришел к какому-то выводу. Азари по-прежнему внимательно смотрела на него, и ее руки все еще искрились биотической энергией, однако она не предприняла попытки обезоружить его. Или же убить. По крайней мере, она считала, что его подозрения небезосновательны.

— Моя нога, — застонала Брукс. — Моя нога.

— Ты в гребаном медотсеке, — прорычал Гаррус, приблизив свое лицо к ее так, что почувствовал ее дыхание на своих пластинах. Его ноздри наполнил кислый запах ее пота, а также крови вперемешку со страхом. — Ты не умрешь, разве что я выпущу пулю тебе в голову. Что не так уж и маловероятно, если ты не начнешь сотрудничать с нами.

— Гаррус, — позвала Шепард, и теперь ее голос звучал тихо — так она обычно говорила с ним, когда они оставались наедине. Это была Шепард, а не коммандер. Не отпуская Брукс, он обернулся к ней. Она больше не улыбалась; ее губы были плотно сжаты, а брови — недовольно нахмурены. — Она не может рассказать тебе то, чего не знает.

— Что ты помнишь? — Гаррус не хотел, чтобы его голос прозвучал так грубо, так обвиняюще, но не в его силах сейчас было управлять своим тоном — он не мог обуздать странную смесь страха, неверия и уверенности в грядущем разочаровании.

— Честно? — произнесла Шепард и слегка пожала плечами. — Не так уж много с тех пор, как мы упекли ее в прошлый раз. Я помню дождь, помню, как ты сказал, что у тебя для меня есть приказ. Андерсон... погиб и Призрак тоже. Я спросила... Я спросила: «Что прикажете сделать?» и была уверена, что тоже должна умереть. Я думала, что умерла. Мое сердце остановилось, как сказала доктор, а затем я очнулась.

— И больше ничего? Ничего... Ты говорила, что я заставляю тебя нервничать.

Уголки ее губ приподнялись, хотя брови остались нахмуренными.

— Это совсем не похоже на меня.

Он хотел ей поверить. Правда, хотел. Но в последний момент она отвела взгляд, и хотя Гаррус не мог с уверенностью сказать, в чем дело, что-то было не так с ее улыбкой.