Горсть пыли. Глава 14. Между двумя жизнями


Оригинал: A Handful Of Dust;
Автор: tarysande;
Разрешение на перевод: получено;
Переводчик: Mariya;
Жанр: драма;
Персонажи: фем!Шепард/Гаррус, Тали и др;
Описание: Десять миллиардов здесь умрут, чтобы двадцать миллиардов там выжили. Закончившаяся война оставила за собой осколки, которые нужно собрать, и жизни, которые нужно возродить. И пусть даже Жнецы больше не угрожают галактике, ничего не стало проще.
Статус: в процессе;
Статус перевода: в процессе.

Ночной воздух благоухает запахом гардений и роз, хотя она и знает, что ни те, ни другие не растут поблизости. Не растут не по причине отсутствия попыток или желания тратить деньги на сад.

Ее приемная мать никогда не скупилась, если требовалось произвести впечатление, и так как местные газеты пестрили восхвалением вечеринок в садах с гардениями и розами, она намеревалась сделать все, чтобы званый ужин в ее доме стал образцом для подражания.

Она представляет себе, как облаченные во все черное, с балаклавами на голове слуги снуют среди кустов с распылителями, полными пахнущей гардениями и розами водой; или же дюжины невероятно дорогих освежителей воздуха спрятаны среди предметов обстановки и не имеющих запахов букетов. Эти мысли заставляют ее рассмеяться, несмотря на то, что ее ноги болят, а содовая не помогает вывести с платья пятно от вина. Она даже не поняла, кто облил ее — все, что она помнит — это как взглянула вниз и увидела быстро расползающуюся по шелковой ткани кляксу на животе.

«Что прикажете сделать?» — с отчаянием спросила одна из девушек-служанок с растрепанными рыжими волосами, глядя на нее расширенными глазами.

Может быть, именно она и пролила вино? Бедняжка. Неудивительно, что она так расстроилась. Не то чтобы это было важно сейчас — платье уже испорчено.

Вспомнив о невыводящемся пятне, она перестает смеяться. Вскоре кто-нибудь заметит ее отсутствие на вечеринке. Сейчас ей полагается танцевать с одним из важных друзей приемного отца, и она остро осознает утекающие как песок сквозь пальцы секунды. Ей придется ответить, если по ее вине вечеринка окажется испорченной, если вместо того, чтобы восхвалять великолепную еду, прекрасных людей в красивых нарядах и пахнущий сад, завтрашние газеты станут обсуждать ее отсутствие. О том, к чему приводит разочарование ее приемной матери, ходят легенды. Она содрогается, и желудок болезненно сжимается. Она пытается вздохнуть поглубже, и от тяжелого цветочного аромата начинает болеть голова.

Растирая ткань на левом боку, куда попало больше всего вина, она лишь усугубляет ситуацию. Может быть, попробовать использовать шаль как широкий пояс. Это будет не очень красиво, но однозначно лучше, чем ее отсутствие...

Послышавшиеся на тропинке шаги отвлекают ее от безнадежной попытки спасти платье. Скамейка, на которой она сидит, находится в самом темном уголке сада, и она практически уверена, что приближающийся человек пройдет мимо, но вместо этого он останавливается. Тишина полна ожидания. Она слышит пение ночных птиц — наверняка их приобрели там же, где и пахнущую гарденией воду.

«Кто здесь?» — спрашивает она, и ее голос отдается эхом в темноте. «Кто здесь, кто здесь, кто здесь?» — словно шепот незнакомцев. Она сглатывает, потому что горло внезапно пересохло, но в итоге только заходится кашлем.

Приближающийся мужчина высокий и темнокожий — это все, что она замечает. Наверняка она должна знать его — этим вечером ей представляли каждого из бесчисленных гостей — но его черты теряются в сумеречных тенях сада, а шляпа скрывает лицо. Возможно, это один из друзей приемного отца — пришел, чтобы пригласить ее на танец. Она вздыхает, но, прежде чем успевает объяснить свое затруднительное положение, человек тихо говорит:
«Тебе здесь не место».

Она снова смеется — на этот раз над его дерзостью. Однако смех даже для ее собственных ушей звучит безрадостно и слишком высоко, слишком натянуто.

«Прошу прощения, но это моя вечеринка».

«Разве? — возражает он. — Ты уверена?»

Она уже открывает рот, чтобы опровергнуть его слова, но что-то ее останавливает. Его голос кажется ей знакомым — такой глубокий и звучный. Такому голосу хочется верить. Он делает шаг ближе, и она замечает, что на нем надета парадная форма Альянса. Знаки отличия и медали что-то означают, но она не имеет ни малейшего понятия о том, что именно. Он ведет себя, как человек, привыкший командовать: его плечи отведены назад, а подбородок поднят вверх. В конце концов, ее приемные родители приглашают на званые вечера только важных людей.

Только когда мужчина подходит ближе, она замечает на темной ткани его пиджака пятно, которое ранее скрывали тени. Она невольно тянется к нему с покрытым розовыми кляксами лоскутом белой ткани. Что она делает? ведь ей нужно сперва привести в порядок себя.

«Ох, и вас кто-то облил», — говорит она, нахмурившись.

«Господи, — тяжело выдыхает он, и в его голосе слышится такая усталость, что слезы наворачиваются на ее глазах. — Такое ощущение, что я провел на ногах целую вечность».

«Что ж, вам повезло, это лучшие места, — предлагает она, отодвигаясь в сторону. — То есть, если вы хотите укрыться от царящей внутри кутерьмы».

Он склоняет голову, как озадаченный непосильной проблемой ребенок. Его пристальный взгляд смущает ее, но она не отводит глаз. Его внимание напоминает ей о ком-то, но о ком именно — она не помнит, а потому просто отмахивается от этой мысли. Однако чувство неловкости остается. Тревога. Несколько мгновений спустя он садится рядом с ней, и аромат гардений и роз затмевает более резкий запах чего-то горького и металлического.

Она решает, что вино, подаваемое этим вечером, ужасно. Ее приемная мать оторвет кому-нибудь голову, когда узнает.

«Промокло насквозь? — спрашивает она, а когда он не отвечает, поясняет: — Вино. Оно промочило пиджак насквозь? Ну же, позвольте мне...»

«Ты все сделала правильно, девочка».

Позабыв про пятна, она вскакивает на ноги и впивается взглядом в лезущего не в свое дело незнакомца с обманчиво добрым голосом. От резкого движения подол платья поднимается вихрем вокруг нее, и она замечает новые кляксы. Платью конец. Всему конец.

Он не смотрит на нее, так что она видит только его шляпу и часть шеи.

«Вы ничего не знаете обо мне, — заявляет она, отступая от скамьи. Каблуки ее аккуратных туфелек неприятно скрипят по гравию. Ей отчаянно хочется кинуться наутек, но ей трудно дышать, и внутри все словно скрутилось в болезненный узел, поэтому она лишь делает еще один маленький шажок назад. — Вы... вы заставляете меня нервничать».

Он поднимает голову, и его имя вертится на кончике ее языка; она почти понимает его роль в своей жизни.

«Тебе здесь не место, — повторяет он, и его губы трогает слабая болезненная улыбка, а руки сжимаются на животе. — Тебе нужно уходить».

Его слова заставляют ее запнуться. Она теряет равновесие и выкидывает вперед руку, чтобы ухватиться за что-то. Однако пальцы встречают только воздух, и она падает, оцарапав ладони о камни на тропинке. До нее доносится звук рвущегося платья, и запах крови мгновенно вытесняет даже память об аромате гардений и роз...


***

— Как долго она пробудет без сознания?

— Не могу точно сказать. Возможно, нужно ее разбудить...

— Не надо.

— Гаррус...

— Кто она такая? Что...

— Довольно! Мы не станем это сейчас обсуждать. Вот.

Она продолжала дышать ровно и медленно, пытаясь разорвать оковы сна про сад и сосредоточиться на окружающих ее голосах. Почему-то это были не те голоса, что она ожидала услышать. Женщина — и она не помнила женщин среди тех, кто нашел ее — говорила с британским акцентом. Второй голос был двухтональным, нечеловеческим. Воспоминания вернулись так быстро, что это почти причинило ей боль. В той группе был турианец. Если она правильно помнила, его звали Гаррус, но из-за болеутоляющих все было так нечетко. Доктор (да, женщина была врачом — не обычным ее врачом, но ей ведь говорили, что появится новый — кажется, этому воспоминанию можно верить) вколола ей что-то, прежде чем они переместили ее с одного корабля на другой.

Новый врач заверила ее, что это обезболивающее.

Она не стала протестовать, потому что боль мучила ее постоянно, а избавиться от нее было совсем не просто. Терпеть становилось все труднее.

«Мы прорвемся. Как всегда».

Вздох турианца отвлек ее, прежде чем она успела понять, откуда взялась эта мысль. Ей не доводилось слышать столь смиренный звук раньше.

— Я должен знать. Это еще одна из... запчастей «Цербера»?

— Насколько я могу судить — нет.

Турианец издал новый звук — низкий, похожий на вскрик, словно его ударили в живот — и она едва не открыла глаза. Когда он снова заговорил, его голос звучал хрипло, и резко, и пугающе — практически звуковой эквивалент хождения по битому стеклу. Она поежилась, сопротивляясь желанию стиснуть кулаки.

— Значит, это Шепард, которая не помнит, что она Шепард. Мы понятия не имеем, кто похитил ее, что они с ней сделали или зачем...

— Ну же, Гаррус. Кайден сказал, что она без проблем назвала свое имя. Судя по всему, она прекрасно знает, кто она такая. Ее состояние может быть временным или же легко излечимым. Не стоит сразу настраиваться на худшее. Когда она придет в себя, я узнаю больше...

— Она не вспомнила ме... нас. Она не узнала нас.

Ей пришлось напрячь слух, чтобы разбирать слова, и острое чувство сожаления за то, как она разговаривала с ним прежде, поднялось внутри. Но он так внимательно смотрел на нее, и ей прежде не доводилось находиться так близко к турианцу. Она ничего не могла поделать с холодком страха...

Один из аппаратов вдруг начал пищать, и она поняла, что дело в ее ускорившемся сердцебиении.

«Тебе здесь не место».

— Вы можете открыть глаза, коммандер? — Не дождавшись ответа, доктор попробовала снова, на этот раз настойчивей: — Шепард? Вы можете открыть глаза?

Если он прав, если она действительно забыла, если она знала этого турианца и всех этих людей, этих незнакомцев, то что еще могло отсутствовать в ее памяти? Неизвестная причина, по которой к ней обратились по званию? По фамилии? Она не помнила, когда в последний раз ее звали по имени. Разумеется, не помнила — ее память была полна дыр, и она понятия не имела, как много из ее воспоминаний пропало. Может быть, то имя, что она помнила, вообще не ее? Писк аппарата ускорился, и она открыла глаза, только чтобы снова не ускользнуть в объятия сна, обратно в сад, к дурманящему неестественному запаху гардений и роз. Назад к крови, нет, вину, вину на ее платье.

— С вами все в порядке, — успокаивающе заверила ее доктор. У нее был приятный голос — такому голосу хотелось верить. Тогда, в саду, на ее платье было вино, не так ли? А на пиджаке мужчины, который сказал, что ей там не место? Человек, чей голос был таким знакомым, но чье имя она больше не знала. — Попробуйте глубоко вдохнуть.

Она постаралась последовать совету, но в груди было тесно, лицо горело, а все помещение воняло цветами и антисептиками. Она знала, что турианец — Гаррус — подошел ближе, но он остановился, как только она заглянула ему в глаза. Правая сторона его головы была покрыта множеством старых шрамов. Ее затуманенный разум отмечал только его рост и ширину плеч (которую она попыталась списать на броню) — все остальное расплывалось у нее перед глазами. Ей хотелось зажмуриться, снова попросить его выйти, но то, как чуть ранее с ним разговаривала доктор, заставило ее придержать язык. Может быть — хоть это и представлялось странным — он здесь главный?

Что бы он ни увидел в ее лице, это заставило его отступить назад, но его глаза — по крайней мере, тот глаз, что не был скрыт визором — продолжали смотреть ей в глаза. Ей казалось, что он видит ее насквозь, но если бы он был человеком, она бы сказала, что положение его головы свидетельствовало о смущении, даже огорчении.

Что ей делать с этим?

— Мне здесь не место, — произнесла она, и ее слова наконец заставили турианца прервать его неприятное наблюдение. Его глаза расширились, жвалы разошлись в стороны, и он отвел взгляд, глядя на пол, не глядя на нее.

— Глупости, — убежденно проговорила доктор все так же мягко, так же ласково. — Возможно, вы этого пока не помните, но именно здесь вам и суждено находиться.

— Мне очень жаль, — добавила она смущенно, не будучи уверена, сожалеет ли о том, что находится тут, или о том, что причиняет ему боль, или еще о чем-то, о чем не помнит. Может быть, и обо всем сразу. Как бы то ни было, но эта мысль ранила, и доктору снова пришлось напомнить ей о необходимости дышать. Она пахла розами. Она пахла кровью. Наверняка ни того, ни другого не было поблизости.

Слуги в балаклавах с распылителями запаха крови и роз.

«Скажи мне что-нибудь истинное», — подумала она, но не смогла заставить себя произнести это вслух. Не после той реакции, что последовала за прошлыми ее словами.

Турианец — Гаррус — скрестил руки на груди, и ей подумалось, что это не был жест неодобрения или разочарования. Казалось, что только вес собственных рук не давал ему распасться на части.

Она не знала, что ей делать и с этим тоже. Что ей делать со всем этим?


Отредактировано. Борланд

Комментарии (0)

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.

Регистрация   Вход