Мы теперь в Discord
Но, как говорится, пути господни неисповедимы: я даже подумать не мог, что фантазия заставит меня так дотошно уходить в описание деталей, а сроки окончания работы будут продолжать сдвигаться до неизвестных пределов. За минувший год появилось немало авторов, посвятивших свой талант сходным темам; некоторые аналоги были хуже, некоторые несравненно лучше, некоторые и вовсе не были закончены, а я все пишу и пишу, и, может быть, через триста шестьдесят пять дней появится такое же обращение с немного сентиментальным оттенком.
Но, как бы ни были истолкованы эти слова, я не мог оставить без внимания сегодняшний день — день зачатия фанфика, ибо о рождении речи пока быть не может. Совершенно искренне и без лишней выставочности я хочу поблагодарить своих читателей, без которых было бы невозможно проделать и малой части этой работы. Слова благодарности я хочу сказать Posket’у, Kaledon’у, Mongol’у, Pangi и DrDre, ну и, конечно, совершенно особую благодарность я выражаю ХАН’у, который был с фанфиком с самого начала и сделал мне почти весь рейтинг, и самый низкий поклон Alzhbet’е — моему редактору, человеку потрясающего таланта и трудолюбия, без которого все мои труды были бы абсолютно не читабельны. Подводить промежуточные итоги сейчас не стоит, ибо эта дата ограничивает исключительно временной, а ни в коем случае не структурный отрезок. Второй очерк только подходит к своему логическому завершению, а всего их четыре.
Неожиданный визит Шепарда и последовавшее за ним откровенное объяснение благополучно сказались на настроении Снежина. В монологе ночного гостя содержались ответы на многие интересующие предпринимателя вопросы, а настолько внезапное и совершенно однозначное прояснение окутывавших душу Спасителя Галактики тайн в момент вывели из задумчивости, казалось бы, ушедшего в себя миллионера, не только вернув ему привычную бодрость, но и четко обозначив требующие немедленного решения вопросы. Безусловно, он был рад, что физический недуг, ставший следствием тяжелых нравственных терзаний, прошел для Шепарда сравнительно легко. Снежин даже считал, что в том приступе были и некоторые положительные моменты, поскольку противное состояние слабости и постоянного раздражения, которые сопутствовали болезненному состоянию, не могли понравиться привыкшему к собранности Шепарду, поэтому, поправившись, он приложил все усилия, дабы взять себя в руки, что четко проглядывалось в его недавних речах. Спаситель Галактики говорил последовательно и осмысленно. Резкая перемена в жизненном укладе, сопровождающаяся бесконтрольным потоком информации, свидетельствующей о кардинальном изменении и даже вымирании того мира, который Шепард защищал, подтолкнула его к таким размышлениям, коих он никогда не вел. Однако если недавно, под первыми негативными впечатлениями, его суждения были крайне обрывочными и рваными, то после болезни Снежин услышал очень четкие и логичные мысли, уже представлявшие собой целостную систему, опирающуюся на весь жизненный опыт Шепарда и выработанный в соответствии с ним понятийный аппарат. Конечно, она еще нуждалась в доработке, но уже сейчас в настроении Спасителя Галактики совершено определенно читалось желание делиться ею, а учитывая его склонность к действию, можно было предвидеть и намерение применить систему на практике. Одно Снежин знал точно: ум и тело Шепарда начали мобилизоваться.
Последствия этой мобилизации могли быть совершено разными, а одно из них уже сейчас было определенным. Предложение Эшли, которое Шепард планировал сделать еще в ноябре, теперь наконец случилось, что также можно было объяснить возникшей тягой к действию. Судьба Спасителя Галактики впервые за всю его эпическую жизнь нащупала едва осязаемую тропинку к обычному обывательскому укладу, и теперь, как и в начале ноября, выбор оставался за ним. Правда, чтобы окончательно преодолеть последствия приступа, требовалось решить еще ряд общественных вопросов, чего сам Шепард сделать не мог по причине своей неопытности в подобных делах. Зато помочь мог Снежин, которому это совершенно не составляло труда, поскольку он с самого начала решил во всем помогать своему знаменитому товарищу.
После знаменательной ночи, Снежин, как уже было сказано, заметно оживился и приободрился. Потратив весь день первого числа на сон и решение бытовых вопросов, на следующие сутки он возобновил свои визиты, главным из которых он видел посещение дома Брамсонов. Возникший недавно конфликт двух семейств нуждался в срочном разрешении, и именно с этой целью во втором часу дня второго февраля он пришел к дому, где проживала оскорбленная сторона. Дворецкий сказал, что миссис Брамсон его примет, и провел предпринимателя в ту самую гостиную, где шесть дней назад и случился известный скандал. Хозяйка дома, как всегда одетая в домашний мужской костюм, сидела на одном диване с супругом и внимательно слушала рекомендации третьего присутствовавшего в зале лица, коим был Карл Давыдович Ребко — приехавший в поселок практически одновременно с Шепардом врач-хирург. Участковой поликлиники по причине своего первоначального курортного положения Элитный не имел, а в случае непредвиденных неприятностей граждане отдыхающие могли обращаться лишь к группе специалистов, которая приезжала специально на сезон и занимала место в небольшом кабинете в администрации поселка. Зимой, понятное дело, никто не прилетел, и поэтому, дабы как-то сгладить положение, специально для Шепарда на новое место работы отправили Ребко, который не стал отказываться от такого предложения, так как понимал, что там, где Шепард, тепло, сытно и безопасно. Он поселился в небольшом четырехэтажном доме на самом краю Элитного, заняв отдельную трехкомнатную квартиру, где вполне хватало места для его супруги и четырех дочек; работы у него было немного, зато наконец нашлось время для написания докторской диссертации. Взгляды у него были исключительно архаичные и даже несколько традиционалистские, впрочем, он особо не выпячивался, но, когда тема беседы располагала, охотно вступал в борьбу с превосходящими его числом модернистами и, конечно, терпел неизбежное фиаско. Впрочем, в спину, как Окаве, ему не плевали, так как все прекрасно понимали, что не стоит ссориться с человеком, в руках которого может оказаться твое здоровье.
Снежин поприветствовал врача и занял место за овальным столом, где в тот злополучный вечер Ростовкин и хозяин дома играли в шахматы. Вектор беседы был предпринимателем определен заранее, и сейчас он ждал только, когда миссис Брамсон закончит разговаривать с Ребко и предоставит ему слово. Ожидание длилось недолго: собеседникам потребовалось несколько минут, чтобы обсудить некоторые технические вопросы, после чего хозяйка дома была готова выслушать и внезапно явившегося гостя. Она повернулась к Снежину, и, судя по ее настроению, тот понял, что то хмурое состояние, которое он зафиксировал только что, было лишь временной сосредоточенностью, а значит, он мог действовать более настойчиво, не рискуя при этом вызвать раздражение.
— Тебя давно не было, Игорь, — с некой долей претензии заговорила хозяйка дома. — С твоим здоровьем все в порядке?
— Да, благодарю. В последнее время накопилось немалое количество домашней работы, и мне пришлось несколько дней возиться с документами. Я почти не выходил из дома, однако через Александру до меня дошли последние новости и даже сплетни. И знаешь, Лиза, я очень разочаровался.
— В чем? — ничего не поняла миссис Брамсон.
— Лиза, ты наверняка догадалась, что я пришел сюда не только для того, чтобы пить чай, но и для обсуждения последних дел. Ты знаешь, что я люблю долгие вступления, однако сейчас, пожалуй, не тот случай, и я говорю прямо: я очень разочаровался в тебе после скандала с Джоном. Выгнав его, ты поступила в высшей степени глупо и даже смешно, а начав распускать слухи, и вовсе дала повод подозревать себя во всяких нелепостях.
— Игорь, ты ли это? — с искренним удивлением воскликнул Брамсон. — Ты же никогда не опускался до сплетен, даже когда поводов было достаточно.
— Да, ты прав, — кивнул товарищу Снежин. — Я не люблю подсматривать в замочную скважину, но эта история представляет собой нечто совершено исключительное. Она касается не столь бытового конфликта, служащего для большинства наших соседей не иначе как потехой, сколь дела почти государственной важности, поскольку Шепард — это не просто очередной пройдоха, с которым можно играть, как с любовницей, а трехкратный Спаситель Галактики. И его нельзя выгонять из дома, когда заблагорассудится.
Миссис Брамсон была такой постановкой вопроса не довольна и явно не хотела обсуждать скандал, однако поняв, что просто так от Снежина отвязаться не получится, она была вынуждена принять вызов.
— Когда заблагорассудится?! — раздраженно повторила она. — По-твоему, я должна была терпеть эти оскорбления и смотреть, как этот трехкратный спаситель убивает Максима? Нет! В моем доме никто кулаками не машет.
— Да брось ты, — скорчил гримасу глубокого отвращения Снежин. — Он бы не сделал твоему Максиму ничего плохого, просто пару раз съездил бы по морде и, между прочим, правильно бы сделал, потому что после тех пассажей, которые позволял себе этот субъект, поступить с ним иначе было нельзя.
— А что он такого сказал? Он всего лишь высказал свое мнение. Идеи — это глубоко личное дело, и если из-за них все начнут бить друг друга, то наступит полная анархия.
Снежин глубоко вздохнул. Эта песня про интимность и исключительное индивидуальное предназначение идеологии, религии, национальности, языка, а также все аналогичные истории про освобождение от любых форм коллективной идентичности были основой ультралиберальной мысли. «Идеология отсутствия идеологии», как сказал про это Рихард Кройс; не свобода «для», а свобода «от» и прочие постулаты «Свободного человечества» продолжали крепко сидеть в головах людей, хоть теперь и находились в оппозиции. Их позиции были намного предпочтительнее, поскольку категориями ультралибералов не общались, а думали. С победой «Истины» ничего не закончилось; человечество по-прежнему стояло на перепутье, и особенно хорошо это было видно в таких частностях, как суждения бывшего бойца космической пехоты Альянса — Лизы Брамсон.
«А ведь они с мужем однофамильцы, — припомнил предприниматель. — Вот уж счастливое совпадение для самолюбия этого человека. А она не к месту гордая. Живой ум и нежелание признавать выше себя никого. Типично».
— Лиза, ты меня неприятно удивляешь, — заговорил Снежин. — Неужели Ростовкин на самом деле тебя так очаровал, что ты перестала видеть очевидные вещи? Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы разглядеть, как он изначально провоцировал Шепарда на скандал.
— Глупости, — перебила Брамсон, — в тебе говорит ненависть к нему. Он не настолько умен, чтобы намеренно вывести из равновесия самого Шепарда. Он сам признавался в своей ничтожности по сравнению с Джоном.
— А ты поверил. Да он умудрился абсолютно логично доказать, что хаски тоже люди, переспорил генерала, спровоцировал Джона и одновременно три раза подряд обыграл тебя в шахматы. И ты после этого будешь говорить, что он недостаточно умен?
Брамсон нахмурился.
— Вообще-то два, — пробормотал он себе под нос.
— Майк, я тебя умоляю. Давай только без этой мелочности.
Может быть, для Снежина количество проигранных партий и было мелочью, а вот для самого незадачливого игрока это был вопрос самолюбия, если даже не чести. Недовольный, он отвернулся от предпринимателя, вновь уставившись в компьютер, а вот его супруга совершенно не собиралась выходить из беседы и даже имела все основания доказать свою правоту.
— Игорь, я не понимаю. С одной стороны, ты говоришь, что Джон настолько велик, что его никак нельзя ругать, а с другой, ты утверждаешь, что его вот так легко спровоцировал Ростовкин. Как это вообще возможно?
Снежин снисходительно посмотрел на миссис Брамсон.
— Лиза, вот скажи мне, где ты воевала?
— На Элизиуме.
— Правильно. И ты любишь батарианцев?
— Ну что ты сравниваешь? Это ведь варвары, которые до сих пор спят и видят, как будут нас уничтожать.
— Ну вот, а хаски — вообще ни на что не похожие субстанции, выполняющие волю Жнецов. Лиза, вдумайся, тебя сама мысль об их душе не кажется нелепой?
— Как и все новое, она поначалу вызывает отторжение.
— Ага, слишком новое. Твое суждение будет приемлемо лет через сто, когда поменяются поколения и появятся новые трактовки истории, но не сейчас, сразу после войны, когда все ужасы еще перед глазами. Затронув тему хасков, Ростовкин сознательно пошел на провокацию, причем не только Шепарда, но и Окавы, и меня. Пойми, это такой человек, он живет скандалами, и посмотреть на гнев идеального существа было для него настоящим вызовом. Я не удивлюсь, если он уже написал статью и отправил ее в газету. Сейчас он наслаждается этой историей, а о твоей реакции он и мечтать не мог; ты ведь выставила за порог самого Джона Шепарда. Лиза, это не Джон оскорбил тебя, пытаясь восстановить справедливость, это Ростовкин наплевал на порядок, начав свою игру.
На лице миссис Брамсон четко обозначилась мысль. Слова предпринимателя явно произвели на нее впечатление, и сейчас она начала их обдумывать.
— Но ведь это только твои предположения, — бросила она исподлобья. — Все знают, что ты не любишь Ростовкина.
— Лиза, подумай сама: Джон часто ходил к вам в гости и никогда не вел себя высокомерно. С чего ему оскорблять тебя, когда он одинаково уважает всех в этом поселке? Ну, теперь кроме Ростовкина, разумеется.
— Разумно. Только твоя попытка представить его сверхчеловеком все равно выглядит неубедительно. Даже будучи глубоко задетым, он не позволил бы себе выказывать отрицательные эмоции.
— Да, это совершенно точно.
— Вот видишь, — начала она торжествовать. — Он обычный человек.
Тут внимательно слушавший спор доктор поднял глаза на миссис Брамсон. Его взгляд выражал явную заинтересованность возникшей темой, а, судя по реакции на последние слова, ему также было что сказать.
— Смею добавить, — заговорил он, когда возникла пауза, — что до визита к Шепарду я не верил ни в его сверхчеловеческую природу, ни в чудесные исцеления вообще. Однако, когда я вернулся домой, проявил сделанные снимки органов и проверил показания имплантатов, четко увидел, что у больного оказался неисправен верхнебрюшной имплантат, контролирующий работу печени. После такого сбоя не живут, а наш с вами общий знакомый не только не почувствовал изменений, но еще и продолжал принимать спиртные напитки, что совершенно не укладывается у меня в голове. Поведение мистера Шепарда в последние дни было вызвано сильнейшей интоксикацией организма и нарушением функционирования органа, что у обычного человека должно было привести к летальному исходу. Однако его организм сравнительно легко перенес болезнь, а печень спокойно восстановилась, что опять-таки просто неописуемое чудо, поскольку за регенерацию органа отвечал тоже имплантат.
Эта новость произвела на всех присутствующих сильное впечатление. Конечно, в истории медицины бывали чудесные исходы, но случаев, когда с одним человеком подобное повторялось два раза, доселе не наблюдались. Феномен Джона Шепарда продолжал оставаться таковым даже после его отставки.
— Скажите, любезный, — насупился Брамсон, — а вы сообщили об этом Джону?
— Пока нет, — покачал головой доктор. — Во время предыдущего визита я обещал повторно зайти сегодня днем и не собирался поступать иначе. На самом деле в спешке нет никакой нужды: как я уже сказал, организм Шепарда полностью восстановился, что подтверждают и снимки, и анализы; сам пациент чувствует себя хорошо, а значит, беспокоить его лишний раз нет никакой нужды. Я пойду к нему сразу от вас, чтобы сообщить новость. Конечно, видимых угроз пока нет, но тем не менее я постараюсь убедить мистера Шепарда на всякий случай заменить сломанный имплантат на исправный или, по крайней мере, извлечь устройство.
— Значит, Джону скоро под нож, — задумчиво проговорила хозяйка дома.
— Если он согласится.
— Согласится, любой нормальный человек согласится. Игорь, я все равно считаю все твои предположения лишь кознями против Ростовкина; уважаемый господин Ребко только подтвердил мою правоту. Максим Семенович не хотел никого провоцировать, а только выражал свои мысли, которые не понятны большинству людей, так как пока еще они слишком новы. Я уверена, что в будущем все будут думать, как он, только сейчас ты прав: слишком свежи воспоминания о войне. Джон отреагировал так странно, потому что был болен, а причиной болезни стал отказ имплантата, после которого обычный человек не смог бы выжить. Конечно, ты прав: раньше он никогда не хамил, и теперь я знаю, почему. Раньше он был здоров. Что ж, возможно, я действительно погорячилась, но только потому, что не знала о болезни. Я думаю, раз скоро ему надо будет улетать, сегодня мы с Майком сходим к нему с Эшли, чтобы сгладить конфликт и разрешить то страшное недоразумение. Мне очень приятно, что ты проявляешь такую заботу о своих друзьях.
Снежину только это и надо было. Довольный, он учтиво кивнул миссис Брамсон.
— Это очень мудро, Лиза. Своим визитом ты покажешь, что стоишь выше всех сплетен и склок. Ты права про Ростовкина: я действительно недолюбливаю его и считаю, что такие, как он, «рождаются эмигрантами, хоть большинство из них и не выезжало за границу».
После последней фразы Ребко ухмыльнулся и, улыбаясь, покачал головой. Снежин не обратил на это внимание, хотя причина такой реакции была ему понятна: доктор узнал цитату.
— Может быть, ты пойдешь с нами? — скорее попросила, чем спросила миссис Брамсон. — Я буду рада, если в этот момент мы будем все вместе.
— Прости, Лиза, но я не могу, — с искренним сожалением вынужден был отказать предприниматель. — Этим вечером у меня есть срочные дела в столице, которые я никак не могу игнорировать. Да и с Эшли у меня в последнее время очень натянутые отношения.
— Что такое?
— Да ерунда. Она ревнует Джона, классическая история. Ничего, отойдет.
Тут Брамсон, видимо, убедившись в серьезности намерений своей супруги, оторвался от компьютера и повернулся к ней с совершенно недоумевающим взглядом. Его совсем не интересовала история со скандалом, он и так был уверен, что примирение неизбежно состоится, но весть о визите стала для него пренеприятнейшим известием.
— Но, Лиза, мы же сегодня вечером хотели слетать с детьми в Тегеран. Они давно не покидали Элитный, и смена планов будет для них большой неприятностью.
— Ничего, потерпят до завтра, — спокойно отвечала миссис Брамсон. — Джон скоро улетит на операцию, а я хочу уладить конфликт как можно скорее. Тегеран никуда не денется.
— Дело не в Тегеране, — разочарованно протянул супруг.
— Майк, мы потом это обсудим.
Да, в общем-то, Брамсон более ничего сказать и не хотел. Кто в этом доме на самом деле хозяин, было известно практически всем, а после того, как теракт в холдинге СБР и последовавшая за ним война негативно сказались на финансовом состоянии Брамсона, разделение обязанностей и, как следствие, территории сошло на нет. Полным и единоличным властителем практически всего в доме стала миссис Брамсон, а ее супруг — тоже, кстати, продукт ультралиберализма, только с другой стороны — стал полностью бесправным и ушел в тень, начав ждать у моря погоды.
Учтивости ради еще некоторое время беседа продолжалась на отвлеченные темы. Потом Ребко поднялся с места, заявив, что ему пора отправляться к пациенту. Снежин также решил более не задерживаться, хотя пробыл в доме совсем недолго, и столь ранний уход можно было истолковать как некоторую неучтивость, особенно учитывая, что ему предлагали остаться на обед. Тем не менее предприниматель сослался на дела, что прозвучало довольно убедительно, поскольку он был одним из немногих богатых жителей поселка, продолжавших работать и совершать в связи с этим постоянные вылеты в различные точки планеты. Одевшись, он как всегда вежливо поблагодарил хозяев за теплый прием и вместе с Ребко вышел на улицу, благо им было по пути.
***
Дома Снежина и Шепарда находились рядом, и путь к ним от Брамсонов пролегал по одному маршруту. Тщательно очищенная от снега дорожка была толково обработана предотвращающим оледенение раствором, и ступать по ней было очень комфортно. По краям, там, где в теплое время года радовали глаз цветущие кустарники и клумбы с цветами, возвышались большие сугробы, благо осадков в последнее время было предостаточно. Растущие повсюду елки, покрытые белыми хлопьями чистейшего снега, придавали поселку вид архаичного и таинственного необыкновения, а построенные в стиле английских имений эпохи просвещения дома только усиливали этот эффект. Элитный строился для граждан мира, и все вокруг должно было показаться им родным и близким, однако это нависающее над землей солнце, этот хрустящий снег, этот морозный воздух и эта благоговейная, мощная энергия, наполняющая созданный людьми сосуд, вносили свои коррективы, напоминая всем и каждому, что вокруг оставалась Сибирь. Снежин и Ребко шагали по английской дорожке, дышали сибирским воздухом и иногда обменивались репликами на русском языке.
— Я не ожидал увидеть вас у Брамсонов, — глядя прямо вперед и как бы разговаривая сам с собой, говорил предприниматель. — Мы же вроде договаривались, что сегодня вам следует навестить Шепарда.
— Одно другому не мешает, — спокойно отвечал Ребко. — У Брамсонов обе девочки недавно переболели ветрянкой, и я должен был их проверить, кстати, тоже по предварительной договоренности.
— С Шепардом у вас тоже была договоренность.
— Да, но она была на три часа дня, а сейчас без двадцати. Игорь Васильевич, я не считаю себя должным оправдываться перед вами, поэтому давайте оставим эту тему. Вы сами знаете, что здоровью вашего друга ничего не угрожает, он полностью восстановился после недавнего приступа, так что спешка с госпитализацией совершенно не нужна.
— Не нужна? А зачем вы тогда сказали «на всякий случай»?
— В смысле? — не понял претензии врач.
— Только что, сидя у Брамсонов, вы сказали: «Видимых угроз пока нет, но я все равно попытаюсь убедить его — то есть Шепарда — на всякий случай заменить имплантат на новый или хотя бы удалить старый». Я помню почти дословно.
Ребко даже опешил. Он сам-то не помнил, что сказал, с абсолютной точностью, а сидящий тогда рядом Снежин умудрился повторить все практически дословно. Поначалу врач был поражен, однако вскоре изумление переросло в раздражительность, поскольку он решил, что предприниматель издевается.
— Игорь Васильевич, я не понимаю, зачем такая дотошность, ведь я-то знаю…
— Вы ничего не знаете, — не дал договорить Снежин. — Скажите мне, Карл Давыдович, в теории обострение может случиться?
— В какой теории?
— В медицинской теории.
— В медицинской?.. Ну, конечно, может.
— Вот поэтому вы и должны проявлять беспокойство о Шепарде. У вас в голове постоянно должна сидеть мысль, не позволяющая забыть, что в случае любого неблагоприятного происшествия именно вас обвинят во всех бедах, потому что именно вы, как единственный врач в этом населенном пункте, несете ответственность за состояние здоровья самого главного его жителя. А что касается дотошности, то без нее никак нельзя. Каждое действие, каждый шаг нужно обдумывать наперед, иначе все будет получаться неубедительно. А это крах.
— Ладно, я понял, — вынужден был согласиться Ребко. — Вы так ответственно ко всему подходите, что я не удивлюсь, если на самом деле вы сейчас пойдете со мной к Шепарду и будете следить за каждым моим словом.
— Не придумывайте сказки, — опроверг суждение предприниматель. — Вы не маленький мальчик, чтобы я следил за вами и уж тем более за каждым вашим словом. Я совершенно не лукавил, когда говорил, что улетаю по делам, да и с мисс Уильямс у меня действительно натянутые отношения. Хотя, судя по всему, с будущей миссис Шепард.
Тут Ребко повернулся к Снежину, и его лицо засияло широкой улыбкой.
— Да ладно?! — радостно воскликнул он. — Все-таки решился! Ну и правильно, нечего слушать этот либералистический бред про предрассудки, негуманность и прочую чушь. Как там было у того, кого вы сегодня цитировали? «Предрассудок о Боге произошел от грома и молнии. А откуда произошел предрассудок о семействе?» Стоп, или нет… Точно, точно, там студентка сначала ругается со своим дядей, который еще маленькой качал ее на руках, а потом она спрашивает у Ставрогина мнение о предрассудке семейства. Читал еще в юношестве. Хорошо, что у нас этот роман пока не запретили.
— Как только запретят, мы точно развалимся. Кстати, там были нигилисты, а не либералы.
— Ой, да те нигилисты не очень-то отличаются от наших сегодняшних ультралибералов. Между прочим, и те, и те считают традиционную семью архаизмом, только наши идиоты не собираются искоренять ее силовым способом, а действуют тонко, чем, кстати, еще более опасны. А те идиоты не зря стали террористами.
— Ну, вообще-то никто из них не идиот. Тех еще можно назвать бесами, и об этом как раз говорилось в отрывке с Евангелие, но дураками они точно не были. Тот же Верховенский, между прочим, свято верил в правоту своих убеждений и действовал, как бы это страшно ни звучало, из лучших побуждений. А наши современники — логичный итог развития либеральной мысли. Сейчас семейство не отрицается, в отличие от того времени. Как вы правильно сказали, традиционная семья тогда считалась рудиментом, как аппендикс, который рано или поздно придется вырезать, а сейчас она как третье веко — то есть вроде как устарела, не нужна, но и не мешает. Семью никто никуда не дел, зато в ней нет мамы и папы, замененные родителем номер один, родителем номер два и даже номер три и четыре, если на то есть желание. Причем все они могут быть одного пола, потому что в сегодняшней семье преодолено «гендерное несовершенство человека», то есть разницы между полами теперь нет. Хорошо, что так не на всей планете.
— Ага, — кивнул Ребко, — и пусть Шепард с Уильямс расписываются у нас. И рожает мисс Уильямс тоже пусть у нас, если хочет быть мамой, а не родителем номер один.
Снежин вдруг резко остановился. Некоторое время он глядел прямо в землю, а потом впервые посмотрел на Ребко полным изумления взглядом.
— Что вы сказали? — озадаченно спросил он.
— Что с точки зрения оформления документов будет лучше, если мисс Уильямс родит ребенка здесь.
— Почему вы так сказали?
— Ну потому что в скором времени ей придется решать, кем быть — мамой или родителем номер один.
— Она что, ждет ребенка?..
— Ну да.
Снежин недовольно прошипел и, сложив руки за спиной, вновь зашагал по дорожке. Ребко заметил, что сосредоточенность на его лице сменилась задумчивостью. Эта новость, судя по всему, была для предпринимателя полной неожиданностью, причем очень важного и далеко идущего характера.
— Откуда вы знаете? — задал он вопрос.
— Игорь Васильевич, я врач.
— Но вы же не гинеколог. И вообще, я сомневаюсь, что она могла дать вам себя осмотреть, особенно учитывая, что вы пришли совсем не к ней.
— Ну ладно. Моя жена работает в аптеке, и она говорила, что в декабре мисс Уильямс брала тесты на беременность, а когда я приходил к Шепарду, ее поведение дало все основания предполагать, что они дали положительный результат.
— Почему вы не сказали мне про это при встрече?
— Я не счел это важным.
— «Семен Семеныч», — протянув эти слова, Снежин недовольно прицыкнул и, взяв Ребко за локоть, поравнял с собой. — Я прошу вас впредь не заниматься самодеятельностью, а делиться со мной всеми сведениями касательно здоровья Шепарда и его невесты. Мы же с вами договорились, что будем стараться всячески помочь ему адаптироваться к новой жизни, и такие вещи тоже необходимо принимать во внимание, ведь кроме нас это сделать некому. Поймите, Шепард вырос в детдоме. Да, там он прошел суровую школу жизни, но она учила только узким навыкам, которые здесь совершенно бесполезны. Он всю жизнь прозябал в клоаке человеческого общества, а потом пошел по самому короткому пути, который только может быть у военного: школа N7 и академия Арктура — самое примитивное высшее военное учебное заведение за всю новейшую историю. Потом была «Нормандия», пребывание на которой я оставлю без комментариев. Он не приспособлен к нашей жизни по причине слишком долгой и, я бы даже сказал, фундаментальной обособленности от всего мирского. Он плохо ориентируется в посредственных вещах, ему нужна помощь, но сам он слишком горд, чтобы просить о ней, и это, между прочим, правильно, потому что любой нормальный мужчина на его месте будет пытаться разобраться во всем сам. Через полгода он привыкнет, но пока нам надо оградить его от всех бытовых неприятностей, коим является в том числе и медицинское наблюдение за мисс Уильямс.
— Но как же?..
— Что как же?
Сильно хмурясь и глядя на Снежина с выражением явного недоверия, Ребко огляделся, осмотрев окрестности. Он был совершенно уверен, что увидит хотя бы нескольких посторонних прохожих, и тем сильнее было его удивление, когда вокруг не оказалось никого. Вновь глянув на предпринимателя, доктор глубоко вздохнул, как будто что-то понял, и освободил руку.
— Вы же не собираетесь сказать, что все мы теперь должны жить ради Шепарда? — недовольно проговорил он.
— Это примитивно, — поморщился Снежин. — Во-первых, я его товарищ и очень хочу ему помочь. Во-вторых, действительно, я собираюсь дать понять всем в Элитном, что помощь будущему семейству Шепардов — нравственный долг каждого жителя поселка. Конечно, так считают далеко не все, что неудивительно в наше время, когда во главе общества стоит индивид, поэтому некоторых — как Брамсон — можно убедить разумными доводами, а некоторым приходится напоминать, что если Шепард улетит, то чудесное изобилие пищевых продуктов, которое нынче можно наблюдать на полках наших магазинов, исчезнет в момент. И, кстати, ваши слова тоже очень эгоистичны. Между прочим, три года Шепард жил ради вас.
Ребко ухмыльнулся.
— Да уж… Впрочем, вы правы. Судя по всему, мисс Ульямс на девятой неделе, и за все это время она ни разу не была на консультации у специалиста. Она не обращалась даже ко мне, хотя прекрасно знала, что я могу поспособствовать выписке толкового гинеколога из Тегерана или любого другого крупного города планеты. Беременность — не шутка, ее нельзя пускать на самотек.
— Вот видите, — торжествующе молвил Снежин, — он даже не счел нужным обратиться к врачу.
— Скорее всего, он об этом не знал.
— Думаете?.. Хотя да, думаю, вы правы. Это очень похоже на него в том состоянии.
«Именно поэтому он мне ничего не сказал, хотя вопрос предложения мы с ним обсуждали и даже очень подробно, — промелькнуло в голове у предпринимателя. — Господи, как это примитивно; чудик даже не заметил, как обрюхатил собственную девушку, с которой живет под одной крышей. Потрясающе, что он даже ничего не понял, а она теперь мучается».
Ребко быстро почувствовал эту задумчивость Снежина и, отвернувшись, постарался не обращать внимание. Мысли в голове предпринимателя текли рекой, и их было очень сложно упорядочить. Тем не менее требовалось срочно делать выводы и принимать решение, время не ждало.
— Я думаю, вам нужно убедить мисс Уильямс пройти обследование. Это можно сделать в той же больнице, где будут оперировать Шепарда, а учитывая, что она все равно полетит с ним, можно будет даже совместить приятное с полезным. Девятая неделя, вы говорите?
— Да, девятая неделя.
— Ну вот, это очень большой срок, особенно учитывая, что она геройствовала и совершенно не обращалась к врачу. Ведь первые недели самые тяжелые, насколько я помню.
— В некотором роде.
— М-да, я этот «некоторый род» на собственной шкуре почувствовал, а учитывая, что я вел себя, как сволочь, то и вовсе поделом мне. А она, похоже, совершенно не подавала вида. Потрясающе… И опасно… Скажите это им.
— Непременно скажу.
Так они шли еще некоторое время, пока не достигли маленького перекрестка, где их пути расходились. Снежину надо было повернуть налево, до его дома оставалось не более десятка метров, и он уже мог во всех деталях разглядеть собственное крыльцо. Ребко же следовало спуститься по уличной лестнице и, лавируя между строениями, пройти еще метров тридцать, чтобы выйти к дому Шепарда. Оба собеседника остановились, чтобы попрощаться, как вдруг лицо доктора расплылось в широкой улыбке, и он всем корпусом повернулся к предпринимателю.
— Знаете, Игорь Васильевич, я вас понимаю, — не без ехидства заговорил он, — вам не хватает тепла домашнего очага. Вы всю жизнь посвятили работе, игнорировали семью — по вашим словам, самое светлое, что было в вашей жизни, — вели себя, как сволочь — опять-таки ваши слова — и получили закономерный результат: развод, навсегда потерянная семья и одиночество. Вы пытаетесь компенсировать это работой и увлечением молоденькими горничными, но они не могут дать вам то чувство, которое вы всем своим сердцем желаете испытывать, а работы после войны стало несравнимо меньше, и, мучаясь от безделья, вы постоянно думаете о своем несчастье, не находите смысла, и вот рука уже предательски тянется к пистолету. Вам нужны люди, которым можно было бы посвятить себя, но обстановка в Элитном сложилась замечательная, почти семейная, и вы непроизвольно набрасываетесь на первого несчастного, которого посылает вам судьба. И вот чудо, им оказывается Джон Шепард — Герой Скиллианского блица, Спаситель Иден Прайма, Спаситель Терра Новы, Спаситель Совета Цитадели, Победитель Коллекционеров и, наконец, Жнецов. В этом сверхсуществе вы нашли огромное поле деятельности — как раз то, что было необходимо. Он оказался полностью неприспособлен к жизни обычного человека, ему нужна была помощь, и вы, забыв себя, бросились ему помогать, пытаясь помочь в первую очередь себе. Пытаясь заполнить ту бездонную пропасть, образовавшуюся после личных катастроф, хотя заполнить ее уже нельзя. Классический способ замаливания грехов перед Господом… Ха, а вы говорите: «Семен Семеныч».
Снежин натужно улыбнулся. Едва заметно покачав головой, он просто ради удовлетворения внезапно возникшей потребности в совершении движения поправил кожаные перчатки, а потом грустно посмотрел доктору в глаза и задорно подмигнул.
— Ура, — только и сказал он с наигранной торжественностью и, медленно развернувшись, пошел домой.
А Ребко, улыбаясь, еще некоторое время смотрел ему вслед. Однако продолжалось это совсем недолго: меньше чем через минуту он также развернулся и пошел совершенно в противоположную сторону.
***
Положение будущих супругов после откровенного шага Шепарда было слишком деликатным, чтобы описывать его во всех подробностях. Из важных моментов, пожалуй, следует подчеркнуть лишь то, что впервые за долгое время они объяснились друг с другом практически по всем важным пунктам их будущей жизни, одним из которых в частности было скорое рождение ребенка. Никаких активных действий в это время не предпринималось, они не выходили на улицу и не показывались на людях. Острой необходимости в подобных действиях не было, и, учитывая то царство взаимного умиления, окутавшее обитель возлюбленных, делать это было крайне противоестественно.
Зато уже на следующий день, когда первые впечатления прошли, а исчезнувшая на время реальность вновь четко обозначила свое присутствие, необходимо было вновь возвращаться в привычную колею, а в случае с Шепардом и вовсе к ее поискам. Второго февраля он проснулся как всегда поздно, но, открыв глаза, заметил, что Эшли лежит рядом, объятая глубоким сном. На часах было начало первого, надо было вставать, и Спаситель Галактики медленно опустил ноги на пол, после чего принял вертикальное положение и активно растер опухшее лицо руками. Глубоко зевнув, он наконец поднялся, выполнил все гигиенические процедуры, переоделся, приободрился и тут почувствовал, что желудок сдавливает неприятное чувство голода, что было абсолютно неудивительно, потому что вчера он почти ничего не ел. Вернувшись в спальню, он на время задержал взгляд на Эшли, и тут его голову посетила мысль немедленно разбудить ее, чтобы попросить приготовить завтрак, и настолько противным и мерзким он показался себе в этот момент, что, невольно рассердившись, он только насупился и погнал такие подлые идеи прочь. Подойдя к кровати, Шепард заботливо накрыл Эшли сползшим ночью одеялом и почувствовал, что совсем не хочет уходить, хотя голод настойчиво давал о себе знать. Стараясь двигаться неслышно, он сел на стоящее в углу спальни кресло, сложил ногу на ногу и с выражением немного сентиментальной озадаченности на лице стал глядеть на девушку.
Внезапность вчерашнего признания и величественная возвышенность всей обстановки, которую за всю жизнь он чувствовал только два раза и оба в аналогичных по своему сценарию случаях, не дали ему обдумать неожиданную весть об отцовстве, хотя, честно говоря, и желания такого у него не наблюдалось. Зато сейчас Шепард ощутил острую необходимость в упорядочении своих чувств, так как прекрасно понимал, что без этого невозможно работать в направлении осуществления возникших планов. Не отрывая взгляда от Эшли, он плавно водил рукой по начинающей прорезаться щетине, и такой низкой и подлой показалась ему сейчас своя твердая решимость, что невольно стало дурно. Мысли его посещали совсем не праздные, выводы приходилось делать очень тяжелые, но отставной капитан очень четко сумел понять, что он радуется скорому рождению ребенка не потому, что очень хочет стать родителем, а потому что, пока Эшли носит малыша, она совершенно точно «будет сидеть дома и не позволит себе делать глупостей». Возможно, она посвятит себя дому даже после родов, ведь «не отправлять же младенца в детдом, потому что очень хочется быть рядом с мужем». Все, ее время прошло, заниматься самоутверждением, бегая с автоматом наперевес, и бороться за свободу неизвестно чего больше не получится, теперь она связана куда более высокими обязательствами с самой природой, и только теперь для нее начинается настоящая жизнь, в которой придется значительно меньше внимания уделять крутости. Во всех этих мыслях Шепард находил странное удовольствие, в первую очередь потому, что их правота могла избавить его от многих неприятных моментов, но именно от этого удовольствия ему и было плохо. Впрочем, негативные эмоции вскоре его покинут; нынешние терзания были вызваны лишь сомнениями, но как только эти сомнения уйдут, то есть когда вопрос будущего занятия будет решен окончательно и бесповоротно, он в момент почувствует себя прежним Джоном Шепардом — капитаном самого удивительного корабля за всю историю органических цивилизаций, тем Шепардом, к которому привыкли все.
Но сейчас он сидел в самом обычном кресле, в самой простой спальне и, как самый посредственный обыватель, глядел на свою спящую невесту, которая носила самого обыкновенного ребенка. Он ждал так почти сорок минут, пока пробившийся сквозь затемнение свет не упал на лицо Эшли, заставив ее поморщиться и открыть глаза. Увидев сидящего рядом жениха, она нежно улыбнулась.
— Привет, — очень тихо проговорил Шепард, как бы чего-то боясь, — ты сегодня очень долго спала.
Эшли широко зевнула и, потянувшись, немного приподнялась, закрываясь одеялом и облокачиваясь на спинку кровати. Глядя на Шепарда, она все еще улыбалась, но теперь на ее лице четко проглядывалось какое-то нехорошее чувство, причем Шепард совсем не мог определить его природу.
— Ты нормально себя чувствуешь? — озабоченно спросил он.
— Да, — кивнула девушка. — Ты есть хочешь?
— Конечно, хочу. А ты точно…
— Точно, — раздраженно не дала она ему договорить. — Джон, ты пока пойди займись чем-нибудь, а я сейчас спущусь и приготовлю завтрак.
Она выглядела как-то странно и вела себя так, будто хотела как можно скорее выпроводить Шепарда из комнаты. Он спорить не стал и покорно отправился «заниматься чем-нибудь», только вдруг на самом пороге она окликнула его, после чего заговорила куда более покладисто.
— Джон, слушай, мне неловко просить, но, пожалуйста, сходи в аптеку, купи там примперан.
— Ну вот те раз. Тебе плохо?
— Да. Только не смотри на меня с такой жалостью.
— Ладно, — протянул Шепард и пошел переодеваться.
На пороге-то он и столкнулся с Ребко, который как раз в этот момент вошел на крыльцо и уже собирался звонить в дверь.
— Здравствуйте, док, — с выражением спешки поприветствовал он врача, — я так понимаю, вы ко мне. Извините, придется подождать, пока я не вернусь, у меня срочное дело. Эшли сейчас не в том состоянии, чтобы вас принять.
— Судя по вашему настроению, это как-то связано со здоровьем мисс Уильямс, — когда Шепард уже прошел мимо и почти спустился с крыльца, бросил вдогонку Ребко. Услышав это, тот обернулся и вопросительно посмотрел на доктора.
— Откуда вы знаете? — в недоумении спросил он.
— Это понятно по вашим словам и спешке. Она отправила вас в аптеку?
— Да.
— Позвольте, я угадаю: за каким-нибудь мотилиумом или примпераном?
Это было уже совсем не смешно, и, вернувшись к двери, Шепард пронзительно посмотрел в глаза Ребко.
— Верно, — вполголоса проговорил он. — Я требую объяснений.
— Я непременно вам все расскажу, только разговор может получиться долгим и очень тяжелым, так что позвольте пройти в дом. Да, и о примперане можете не беспокоиться, его вам пока применять не стоит, зато я взял с собой витамины, которые могут сослужить пользу и вам, и мисс Уильямс.
— Покажите.
Ребко покорно раскрыл папку и показал разноцветные коробочки, на которых непонятными для Шепарда буквами были написаны названия препаратов. Недовольно прошипев, Спаситель Галактики открыл дверь, впустив Ребко внутрь. Дождавшись, пока врач снимет верхнюю одежду, Шепард провел Ребко в гостиную, где указал ему место на кресле. Пока доктор располагался, хозяин дома надел поверх домашнего костюма теплый халат песочного цвета и, вернувшись к гостю, занял место на стоящем напротив диване.
— Я глубоко убежден, что вам следует позвать мисс Уильямс, — учтиво сказал врач, когда Шепард приготовился слушать.
— Зачем? — не понял поначалу Спаситель Галактики. — Вы ведь сказали, что пришли по поводу моей болезни.
— Да, вы правы. Однако я имею все основания предполагать, что вы считаете вопрос здоровья праздным и не воспримите мои слова всерьез, а значит, для пользы дела будет лучше, если меня выслушает куда более чуткая девушка. И, кстати, я пришел в том числе и к ней. Как единственный врач в Элитном, я ответственен за ваше и ее здоровье, а то, как она ведет себя в последнее время, вызывает у меня не только удивление, но и самое настоящее возмущение. Я считаю, что такое поведение неприемлемо для хозяйки дома и будущей матери.
Шепард недовольно нахмурился.
— Откуда вы знаете про беременность? — раздраженно спросил он.
— Мистер Шепард, моя супруга работает в аптечном пункте, где мисс Уильямс приобретала тесты на беременность.
— Допустим. Откуда вы знаете про положительный результат?
Ребко улыбнулся.
— Мистер Шепард, я врач. Для меня не составляет труда сопоставить поведение вашей девушки с приобретением тестов девять недель назад, — после этих слов Ребко слегка наклонился вперед и очень серьезно посмотрел Шепарду в глаза. — Давайте мы с вами будем говорить откровенно. Я скажу вам как мужчина мужчине: вы ведете себя безобразно. Первые недели развития плода самые опасные для жизни будущего ребенка, именно в это время идет формирование всех жизненно важных систем и органов. Именно в это время вы должны проявлять максимальную заботу о мисс Уильямс, иначе последствия могут быть самыми плачевными, да, я имею в виду выкидыш. С момента определения беременности прошел минимум месяц, а она даже не обратилась к специалисту и не пришла ко мне, хотя прекрасно знала, что я мог дать рекомендации и поспособствовать скорейшему прилету толкового гинеколога. Мистер Шепард, это очень серьезные вещи, с которыми нельзя шутить. Вы должны все свое внимание направить на девушку, оградить ее от любых негативных воздействий, как физических, так и психологических; стрессы сейчас недопустимы, а вы что делаете? С этими скандалами, болезнями вы уже принесли ей больше вреда, чем пользы, хотя учитывая, что вы, скорее всего, даже не заметили ее беременности, хорошо, что ваше поведение было не намеренным. Вы должны понять, что ей сейчас очень тяжело, внутренне она сопротивляется происходящим физиологическим изменениям и потому становится замкнутой, что особенно трудно, поскольку во время беременности, наоборот, все чувства обостряются, а перепады настроения на фоне токсикоза становятся обычным делом. Но она старается не подавать вида, все перетерпеть, и это неудивительно, учитывая, что всю жизнь из нее делали мальчика. В той школе, которую она проходила намеренно и оправданно — с точки зрения военного дела, убивали все женские качества, заложенные природой, поэтому неудивительно, что, осознав факт беременности, она начала терпеть. Она не жалуется, не просит помощи, старается все делать сама. Конечно, материнский инстинкт вернется, но вы, как будущий отец, обязаны сделать так, чтобы это произошло как можно скорее. Мистер Шепард, вы хотите детей?
— Я? — как будто не понял Шепард.
— Ну не я же. У меня и так четверо, куда уж еще? Вы, любезный, вы.
Шепард, казалось бы, потерялся на мгновение, но очень скоро нашелся, вновь приняв выражение серьезности. Слова доктора следовало обдумать, хотя уже сейчас можно было сказать, что в большинстве моментов он был, безусловно, прав. То, что Шепард не заметил беременности своей невесты, действительно было безобразием, за которое он сам себя ругал, а вот то, что Эшли ничего не сказала, было странным. Объяснение Ребко казалось логичным, но внутренне Шепард с ним не соглашался просто потому, что не признавал всякие «заложенные природой качества» и «материнские инстинкты». Вообще, этот доктор ему не нравился: он говорил слишком странно и вел себя довольно резко.
— Для меня это новость была полной неожиданностью, — ушел от ответа Шепард. — Странно, что вы говорите о негативном влиянии военной подготовки, я не думаю, что она мешает женщинам рожать. Вы рассуждаете как в бронзовом веке, не знаю, насколько это применимо сейчас. Хотя… в последние два месяца она действительно очень изменилась… Не знаю.
— Мистер Шепард, дискуссии о социальном устройстве нашего общества я предлагаю вынести за скобки; я всего лишь дал вам понять мнение большинства специалистов об излишней феминизации человечества. Сейчас вам надо думать о том, как помочь мисс Уильямс, а это сделать можно, только дав ей понять, что симптомы беременности — это не слабость, которую нужно скрывать, а терпеть и молчать в ее случае очень опасно.
— Ладно, я понял, — поморщился Шепард. — Я действительно вел себя эгоистично в последний месяц и не замечал очевидного. Я выпишу специалиста из Тегерана и впредь буду лично следить за Эшли. Спасибо за советы.
— Пока не за что. Я рад, что вы меня услышали, только спешить с вызовом гинеколога не стоит. Пожалуйста, позовите сейчас мисс Уильямс, теперь надо обсудить важные вопросы, которые касаются вас обоих.
Последняя реплика немного покоробила Шепарда, но виду он не подал и, молча поднявшись с дивана, отправился выполнять просьбу врача. Ребко задумчиво смотрел ему вслед, когда Спаситель Галактики поднимался по лестнице, и обдумывал все свои действия с учетом увиденного состояния Шепарда. Его обрадовало, что тот более не был рассеян и даже выглядел собранным и последовательным. Хотя некая раздражительность все же присутствовала, она свидетельствовала только об излишней резкости доктора. Ребко был слишком критичен и в своих убеждениях полагался прежде всего на ту аргументацию, которую Шепард не принимал, что было, конечно, совсем не хорошо, однако, прекрасно понимая это, врач и не собирался сбавлять напора, твердо решив достучаться до будущих супругов. В первую очередь ради них самих.
Вскоре Шепард вернулся вместе с Эшли. Девушка убрала волосы и оделась необычно тепло, хотя дом отлично отапливался. На ней был черный велюровый костюм, состоящий из черного жакета и прямых брюк. Вид у нее был слегка уставший, лицо казалось утомленным, взгляд тяжелым и грустным. Вообще, по виду будущей миссис Шепард можно было заключить, что она страдает от сильного токсикоза. Увидев это, Ребко только лишний раз удивился, как Шепард мог ничего не заметить.
— Карл Давыдович! — посмотрев на доктора, как бы даже обрадовалась она. — Здравствуйте. Я уж и забыла, что вы обещали сегодня прийти. Надеюсь, это вызвано нашей ранней договоренностью, а не результатами анализов Джона?
С появлением девушки врач приподнялся с места и, галантно поприветствовав ее, сел вновь.
— Не волнуйтесь, мисс Уильямс, я сейчас все скажу, — твердо проговорил он. — Пожалуйста, сядьте вместе с мистером Шепардом и выслушайте меня внимательно. Все, что я скажу, очень важно и может иметь большое значение в будущем.
На лице девушки отразилось беспокойство, и, выполнив указание врача, она непроизвольно взяла Шепарда за руку. После этого действия ее жених сам в сотый раз подряд назвал себя дураком за недавнюю слепоту. Раньше она бы ни за что так не поступила, даже если бы имела все основания ждать самые страшные вести.
— В первую очередь, — заговорил Ребко, — я хотел бы коснуться вашего состояния, мистер Шепард. Мисс Уильямс, вы очень правильно поступили, позвав меня тогда утром. На снимках, которые я сделал, был четко виден отказ верхнебрюшного имплантата, который контролирует работу печени. Это очень важное звено всей системы, поддерживающей жизнедеятельность вашего организма. Сразу хочу успокоить вас: опасности для жизни нет. Хоть анализы подтвердили интоксикацию организма и нарушение функционирования органа, организм полностью восстановился, а печень работает нормально. Кстати, именно этой неисправностью мог быть вызван приступ.
— Подождите, — прервал доктора Шепард. — Так вы хотите сказать, что все мои недавние срывы были вызваны отказом имплантата?
— Да, на фоне интоксикации возможно нарушение сознания. Не буду лукавить, вы еще очень легко отделались.
— Но это не опасно? — настороженно спросила Эшли.
— Как я уже сказал, организм полностью восстановился. Честно говоря, я склонен видеть в этом божье участие, так как имплантат отвечает еще и за регенерацию органа. То, что печень сама восстановилась, — чудо, подобного которому еще не было в истории медицины.
— Подождите, подождите, — замотал головой Спаситель Галактики. — Вы что, хотите сказать, что неделю назад я чудом не отправился на тот свет? Ну ни фига себе. А как так получилось вообще?
— Прежде всего надо понимать, что имплантация внутренних органов — очень сложный процесс. Даже когда речь идет о поддержании жизни какого-либо одного органа, необходимо проделать целый ряд настолько сложных операций, что с точки зрения рентабельности намного разумнее вырастить новый орган. А когда речь заходит о целых системах имплантатов, которые нужно разработать и органично внедрить в живой организм, тут уже имеет место быть практически научный труд, в котором должны быть задействованы специалисты самой высокой квалификации. К сожалению, на практике иногда случается отказ техники, и вам повезло, потому что, как правило, итогом подобного является летальный исход. Но только не в вашем случае. Вы — феномен.
Шепард вдруг почувствовал, как в правом боку что-то кольнуло, после чего отвернулся и недовольно поморщился. Впрочем, эта новость объясняла многое. «А Снежин говорил: „Хандра”».
— То есть сейчас со мной все в порядке?
— Да, но я все же рекомендую вам заменить поврежденный имплантат или хотя бы извлечь его.
— Зачем, если все хорошо?
— Ну, во-первых, от сломанной железки у вас на печени пользы точно не будет. Я повторяю: это очень сложное устройство, и никто не сможет сказать со всей уверенностью, как оно поведет себя в дальнейшем. Он ведь работает, поэтому вы и не смогли определить неисправность, когда считывали показания, но он не выполняет свои функции, что может сделать его опасным. Во-вторых, идеальным было бы восстановить всю систему, заменив поврежденный имплантат на новый. Да, и за печенью надо бы проследить. Особенно учитывая ваше пристрастие к спиртному.
— Я понял. Вы хотите, чтобы я лег под нож.
— Да, но поймите, все это можно сделать очень быстро и с минимальными неудобствами. Весь процесс от подготовки до восстановления займет не больше недели.
— Я понимаю, но под нож не хочу, — отрицательно покачал головой Шепард. — У меня ничего не болит.
— Я думаю, Карл Давыдович прав, — вмешалась в разговор Эшли. — Профилактика — лучшее лечение, а неделя не такой уж большой срок. Я полечу с тобой и заодно пройду обследование. Там ведь можно будет это сделать?
— Конечно, можно, — обрадовался Ребко. — И вообще, мисс Уильямс, это очень мудрое решение. Я как раз хочу порекомендовать вам хорошую больницу в Тегеране, там работают отличные специалисты, а уровень обслуживания совершенно не изменился с довоенного времени. Мистер Шепард, вам там сделают операцию, а вы, мисс Уильямс, сможете пройти обследование, которое сейчас как воздух необходимо. Собственно, это и была вторая тема, на которую я хотел бы поговорить. Да, мисс Уильямс, я узнал о вашей беременности, и, к моему глубочайшему удивлению и даже разочарованию, не от вас.
Эшли заметно смутилась. По тому, как она покраснела и потупила взгляд в пол, было видно, что она совершенно не готова к такому повороту беседы, хотя сама прекрасно понимала всю его необходимость.
— Я растерялась, — сквозь стыд выдавила она из себя.
— Я понимаю, пожалуйста, не волнуйтесь так. Вы проявили чудеса мужества и стойкости в последние несколько месяцев, когда сумели скрыть все происходящие с вами изменения, несмотря на их фундаментальный характер. Я понимаю, что вас учили никогда не жаловаться и не просить посторонних людей о помощи без явной необходимости, но сейчас вы должны понять, что то время осталось далеко позади, а теперь вы несете ответственность не только за себя, но и за маленького ребенка, пока еще являющего с вами одно целое. Вы сейчас должны заботиться о себе, всячески избегать любых источников стресса и раздражителей. В первом триместре беременности идет стремительное развитие зародыша, именно в этот период плод особенно подвержен внешним воздействиям. Вы оба, мистер Шепард, должны понять, что время геройства прошло, и теперь надо всецело посвятить себя друг другу. Вы теперь полноценная семья, вас объединяет нечто большее, чем просто взаимная привязанность, так что соберитесь и начните заботиться друг о друге.
Ребко попытался сказать это как можно более вкрадчиво, однако Эшли смутилась еще сильнее и никак не хотела отрывать взгляд от пола. Шепарду же вообще не нравился такой явно психологический уклон в разговоре, поэтому он продолжал хмуриться, хоть и понимал, что в большинстве своем доктор прав.
— Мисс Уильямс, не надо себя так истязать, — заметил состояние девушки Ребко. — Для вас сейчас очень важно сломать этот психологический барьер, принять свое нынешнее состояние и понять, что беременность — это не слабость, которую нужно скрывать, а нормальное состояние для любой женщины, дар, данный вам самой природой. Внутри вас сейчас происходит великое таинство рождения новой жизни, причем не только пустой биологический процесс, а формирование души. Это ставит вас несоизмеримо выше любого мужчины. Именно это вам надо понять. И вам тоже, — он кивнул Шепарду.
Вот тут Шепард подумал, что сейчас Эшли точно сорвется на этого непонятно что о себе вообразившего доктора и выгонит его взашей, однако, к его глубокому удивлению, девушка только улыбнулась и, судя по всему, совершенно не чувствовала к Ребко неприязни.
— Спасибо, Карл Давыдович, — даже поблагодарила она его, — просто я не привыкла, чтобы со мной сюсюкались.
— Ну, если не к сюсюканью, то к повышенному вниманию вам теперь было бы неплохо привыкнуть.
«Так, он что, клеится к ней? — промелькнуло в голове у Шепарда. — Нет, пора выставлять его, а то такие бредни Эшли слушать вредно».
— Благодарю вас за заботу, господин Ребко, — с этими словами Шепард поднялся с места, вынудив встать и доктора. — Мы непременно примем к сведению все ваши рекомендации и сделаем выводы. Я очень надеюсь, что вы говорили искренне.
Ребко намек понял, но уходить ему было пока рано, ведь главного он не добился.
— В моей искренности вы можете не сомневаться, — заверил он. — Однако я хотел бы вернуться к первому вопросу, вернее, к его технической части. Мне нужно знать, когда вы сможете полететь в Тегеран, чтобы договориться со своими коллегами.
— А вы продолжаете настаивать на необходимости операции? — задала вопрос Эшли.
— Да, я продолжаю настаивать на необходимости операции. Для вас, мистер Шепард, это необходимо как профилактическая мера, во избежание обострений. А вы, мисс Уильямс, получаете замечательную возможность пройти полное обследование и получить консультацию у хорошего специалиста, которая в вашем случае будет очень полезна.
— Ладно уж, — прервал доктора Шепард. — Черт возьми, Ребко, вы умеете убеждать. Не могу сказать, что мне все это нравится, но думаю, вы правы. В последнее время я расклеился, а здоровье поправить действительно надо. Особенно если оно в таком состоянии, как вы говорите.
— Береженого бог бережет, — учтиво кивнул доктор.
— Ну, насчет бога не знаю, а шансов внезапно загнуться станет меньше.
Ребко только пожал плечами.
— Можно и так сказать. В таком случае вечером я позвоню вам и скажу, когда можно будет вылетать.
Дело было решено, жребий брошен. Попрощавшись с Шепардом и Эшли, доктор с чувством выполненного долга покинул дом и в невероятной спешке отправился к себе, дел у него теперь было немало. Все организационные вопросы, вплоть до доставки Спасителя Галактики в Тегеран, он брал на себя, о чем также была составлена предварительная договоренность. Самого Шепарда теперь ничего не отвлекало от своих мыслей, коих после визита доктора нисколько не убавилось и даже стало больше. Однако теперь он совершенно не собирался уходить в себя, так, как делал совершенно недавно. Все события последних шести дней подействовали на него отрезвляюще; скандал, болезнь, весть о ребенке вывели его из прострации, позволив полностью мобилизоваться. Рассеянность исчезла окончательно, задумчивость и потому некоторая обособленность все еще имели место быть, но они уже никак не влияли на поведение Шепарда, что позволило ему начать уделять должное внимание Эшли. Сейчас начинались самые счастливые дни его первого срока пребывания в Элитном, и вырабатываемая им система сама собой отошла на второстепенные роли, уступив свое место куда более важным и фундаментальным делам. Он улетит в Тегеран восьмого числа и, как выяснится после, только для того, чтобы принять окончательное решение.
Отредактировано: Alzhbeta.
Комментарии (15)
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
Регистрация Вход