Карма. День третий. Попытка

    С приближением тёмного времени суток всё меняет свой облик. Эта фраза может показаться кому-то глупой в своей очевидности: предметы все-таки темнеют, как-никак. А некоторые даже меняют свои очертания. Разумеется, здесь имеется в виду оптический обман, игра важнейшего из чувств — зрения. Но разве то, что предмет или явление пусть и не отчетливо, но заметны глазу, не является лучшим доказательством их — предмета и явления — существования? В темноте выходят на поверхность все те тёмные и светлые духи, которые в светлое время суток прячутся в своих альковах и наблюдают за существами — как разумными, так и менее развитыми, пока они занимаются своими обыденными, лишенными мистики делами. В темноте открывается истина — то, что при свете кажется безобидным, при наступлении ночи может превратиться в нечто страшное, необратимое и до такой степени опасное, что может самим своим существованием привести к ужасающим последствиям.

    Самое страшное в Омеге — это то, что её внешний вид при свете дня абсолютно идентичен её ночному обличию. Здесь, на станции, ничего не меняется — все остается неизменным независимо от времени суток. Даже сама ночь бессильна перед этой всепоглощающей и подчиняющей себе абсолютно всё властью. Основная проблема такой постоянности заключается в том, что понять, кого — или чего — следует опасаться, находясь на станции, невозможно. В других местах духи начинают хозяйничать в своих владениях под покровом мрака. На Омеге они витают между обывателей круглосуточно.

    Никогда не скажешь, когда безопаснее пройти по здешним бесконечным коридорам: здесь одинаково опасно как днем, так и ночью. Ничто не мешает обезумевшим от страха, бедности и безысходности обывателям вдруг выйти на улицы и начать убивать. Каждый поворот таит в себе угрозу, и угрозой этой может оказаться как обыкновенный карманник, так и обезображенный физически и духовно маньяк, управляемый лишь собственным воспалённым разумом, в котором не осталось уже ничего, кроме ненависти и злобы. Такие индивидуумы, если можно их так назвать, руководствуются только спонтанными вспышками ярости, не предвидят никаких последствий и, совершив непоправимое, живут дальше абсолютно спокойно, словно ничего никогда не происходило.

    Третьим членом банды этих выродков был батарианец, в котором было омерзительно абсолютно все: его внешность, поведение, манера разговора, если, конечно, практически бессвязные предложения и глуповатые смешки можно так назвать, его одежда, походка… Это было жалкое, но страшное в своей злобе существо. На лбу урода красовался длинный шрам, нанесенный, видимо, чьим-то ножом в пьяной схватке, а одежда состояла из обрывков грязной материи. Этот ублюдок набросился на нее, как какой-то доисторический троглодит, он рвал ее волосы, кусал ее, уничтожал последние клочки одежды… Финальным аккордом в этой оде звериным чувствам был термозаряд, пущенный Турину в живот.

    Турин шёл вперёд, не задумываясь над тем, куда и с какой целью он направляется. Собственно, цели у него не было, и он слонялся по коридорам, точно сомнамбула, не замечая, что проходит один и тот же поворот дважды, а то и трижды. Недавнее воспоминание означало лишь то, что следом за ним последуют другие, продолжающие и во всех подробностях смакующие детали столь ненавистного Турином дня. Память дреллов не знает сроков давности.

    Он второй раз прошёл мимо поворота к апартаментам, рядом с которым стояли трое батарианцев и о чем-то переговаривались. Турин взглянул в их сторону — у всех, как на подбор, целые, здоровые и не обезображенные лица. Хотя лицо той сволочи он бы и без шрама узнал. Турин отвернулся и, не останавливаясь, направился дальше по дороге. Батарианцы тем временем, кажется, что-то заподозрили и, приостановив переговоры, уставились в сторону странного дрелла.

— Ты кого-то ищешь? — произнёс грубый голос за спиной Турина.
Дрелл остановился, развернулся и безучастно посмотрел на батарианцев, но ничего не ответил, словно и не услышал вопроса.
— Я к тебе обращаюсь, зеленокожий, — старший из шайки сделал шаг в сторону подозрительного прохожего. — Ты кого-то ищешь? Так мы можем помочь, правда ведь? — он оглянулся на своих товарищей, которые тут же засмеялись, одобряя шутку своего командира.
«Только дайте мне повод, — мелькнуло в голове у Турина. — Дайте мне повод, и я не обращу внимание на отсутствие шрамов». В нём постепенно закипала злость: не нужно отвлекать окружающих, тем более незнакомых, от их мыслей — это не самый разумный поступок. Турин сделал два шага назад и уже собирался развернуться, но вновь услышал угрозы батарианца.
— Ты не можешь так просто уйти! Что ты тут вынюхиваешь, а? Это не твоя территория. Ты даже не из нашего района! — глава шайки уже шагал в сторону уходящего дрелла.
— Брэм, что ты с ним сюсюкаешься, давай уже, прижми гадёныша! — второй батарианец подал голос.

    Турин ускорил шаг, но вскоре почувствовал, что далеко не уйдёт и, выбрав подходящий для схватки узкий проход, нырнул в него. Первый батарианец зашёл сразу за дреллом, а остальные двое подоспели через несколько секунд. Турин резко развернулся и оценил ситуацию: в этом проходе на него смогут напасть одновременно только двое из них. Обойти его противникам не удастся, значит, задача облегчается вдвойне — нужно нейтрализовать их поочерёдно, причём одного желательно сразу. Конечно, всё может усложниться, если кто-то из них достанет ствол…

    Батарианец по имени Брэм атаковал первым, замахнувшись огромным кулаком и целясь, очевидно, в висок своего соперника. Турин уклонился и, схватив руку противника, со всей силы вдавил её в стену. Послышался неприятный хруст, а Брэм буквально взвыл от боли, схватившись за повреждённую конечность и сумев уклониться от ответной атаки Турина, отступил, освободив место своим товарищам по оружию, один из которых тут же рванулся в сторону дрелла, который был готов к этой атаке: увернувшись от кулака батарианца, он ударил того в живот. Когда противник согнулся от боли, Турин тут же опрокинул его, нанеся сокрушительный удар по голове. Батарианец упал на землю и затих, но в это время дрелла всё-таки настиг удар третьего участника банды — тот не собирался ждать, пока Турин разберётся с его подельником и перейдёт к нему.

    От удара в челюсть Турин пошатнулся и потерял координацию. Последовал следующий удар: на сей раз батарианец, видимо, промахнулся и попал дреллу в плечо. Эта бесполезная атака позволила Турину собраться и снова атаковать — это было особенно важно, потому что Брэм уже, очевидно, оправился и спешил на помощь к товарищу. Дрелл быстро расправился с третьим нападающим с помощью подсечки — батарианец упал на спину и потерял сознание. После этого Турин встретил Брэма сильным ударом по лицу, чем, очевидно, деморализовал того. Батарианец отошел на шаг назад, а его соперник, схватив его за шею, принялся бить Брэма по лицу.

    Они шли по переулку. Этот вечер обещал быть одним из лучших в его жизни, да и день был удачный. Ничего не предвещало беды. Да и какая беда может настигнуть их двоих? Вместе они составляют истинное совершенство. Что может грозить совершенству? Правильно — ничего.
 Впереди маячили три тени — одна из них была чрезвычайно длинной даже при таком освещении: видимо, это саларианец. Ну и пусть себе маячат. Тени эти. Его сейчас ничто не беспокоило — пока рядом она, все прекрасно…

    Турин вдруг поймал себя на мысли, что нанёс батарианцу уже порядка десяти сокрушительных ударов по голове: лицо Брэма истекало кровью, а сам он скулил от боли, явно пытаясь что-то произнести. Дрелл бросил его, и тело поверженного противника мягко осело на пол. Оглянувшись, Турин увидел заляпанные кровью стены и троих батарианцев, лежащих без сознания. Один из них, возможно, был мёртв.


    На углу поворота стояла миловидная азари, одетая в весьма откровенный наряд. Обычная шлюха, коих на Омеге полно. Турин редко пользовался услугами этих барышень, в основном используя их для того, чтобы удовлетворить инстинкты и освободиться от лишних мыслей. Инстинкты его сейчас не беспокоили, а вот голову очистить не мешало бы. Он пошёл в сторону проститутки, которая уже издали приметила потенциального клиента и, когда он достаточно приблизился, задала лишь один вопрос:

— К тебе?

    Турин кивнул и, взяв азари за руку, повёл её в сторону своих апартаментов — после потасовки с батарианцами он обнаружил, что находится не так уж далеко от квартиры. Он шёл быстро, и азари еле поспевала за ним. Турин для своего возраста относился к сексу удивительно спокойно и никогда не уподоблялся тем похотливым субъектам, чья жизнь состоит из кочевания между стрип-клубами и борделями. Дело было даже не в его ужасной потере: даже находясь в отношениях, он никогда особо не выделял акт прелюбодеяния и уж точно не ставил его на первое место. Турину было достаточно видеть её, чувствовать запах её волос, говорить с ней, слышать её голос…

    Любовь… Хотим мы того или нет, во все времена любовь в итоге сводилась к одному — к совокуплению, к обычному животному процессу. Любовь придумали для того, чтобы прикрывать пошлое половое влечение чем-то более возвышенным. Как бы ни кичились влюблённые пары тем, что для них важнее всего внутренний мир партнера, начинались их отношения всё равно со взаимного влечения. Внешность — первое, на что обращают внимание в процессе любви. Оболочка тут всегда на первом месте, а содержание редко кого беспокоит. До поры до времени.

    Турин не верил в любовь. Во что он верил, так это в дружбу между мужчиной и женщиной — искреннюю и бескорыстную. Любовь забирает всё — нервы, средства, здоровье, порой даже жизнь. Дружба только отдаёт. Настоящий симбиоз двух разумов возможен только в дружбе. Дружба может перерасти и в нечто большее, но это не любовь. Это нечто за гранью нашего понимания, нечто, для чего не существует названия. Секс тоже может стать составляющей таких отношений, но отнюдь не самой важной.

    Она была его первым, лучшим и единственным другом. Другом, которого у него так грубо отобрали…


    Азари встала с кровати и начала одеваться. Ей, видимо, в первый раз попался клиент, настолько безразличный к её весьма соблазнительному телу и к самому процессу, который составлял костяк её работы. Действительно, то, что происходило между ними двоими последние полчаса, напоминало скорее некий механический процесс, чем результат «самого светлого чувства». Азари в это время театрально постанывала и прогибала спину, но, увидев, что её «работодателя на час» это не впечатляет, прекратила это представление и уподобилась Турину.

    Заплатив проститутке и проводив её к выходу, Турин зашёл на кухню и налил себе воды. Сев за стол, он обнаружил, что услуги азари не пропали даром: мозг на время успокоился и перестал воспроизводить губительные воспоминания. Посидев на месте несколько минут и насладившись этим чувством, Турин встал, залпом выпил стакан воды и вернулся в спальню. Улёгшись на смятую постель, он уставился в потолок. Где-то за этим потолком, за толщей металла и грубого камня прекрасное звездное небо — бездонное, бесконечное и прекрасное. Прекрасное… Турин давно не видел неба.

    Сегодня ему ничего не снилось.