Карма. День первый

   Омега. Один из отдаленных от центра районов. Одно из отдаленных от центра кафе. Ничем не примечательное место. Для Омеги. Говоря об этой станции, «ничем не примечательном местом» может считаться как наркопритон, так и натуральный бордель, так что неприметность — вопрос спорный. Это кафе «рассадником заразы», в общем-то, не являлось — обычная забегаловка, в которой собирались как вполне себе законопослушные обыватели, так и закоренелые преступники, но… Здесь очень тяжело определить, кто есть кто.

   Место создает обитателей, формирует их как внешне, так и внутренне. Оно создает своеобразный шаблон, коллективную форму поведения, под которую — хочешь ты того или нет — приходится подстраиваться. Инстинкт самосохранения — пока важнейший фактор, определяющий поведение личности в социуме. Хочешь жить — живи как все. Влейся в окружение, каким бы грязным и отвратительным оно не было. Дальше место сделает все за тебя — сотрет индивидуальность и наденет маску. Какую — это уже зависит от места. Наверное, в среде обитания какой-нибудь богемы это была бы маска благочестия. Приветливо улыбнуться, сделать комплимент, а затем уколоть в спину, обсуждая своего якобы друга за его спиной с такими же «друзьями», а они, в свою очередь, с радостью примут эту эстафету, обсуждая уже тебя самого…

   Здесь, на Омеге, маски другие — благочестие и приличие тут не пройдет. Здесь предпочтительней безразличие. Безразличие к проблемам — как абсолютно посторонних, так и вполне близких тебе личностей.  «Моя хата с краю» — девиз, вполне подходящий здешним обывателям. Здоровый эгоизм тут не пройдет — сожрут. А вот полная апатия — вполне: никто и не будет тебя замечать. Тут все так и есть: никто не замечает других. Люди, турианцы, азари, кто угодно — все здесь рассматриваются не как личности, а как некий расходный материал. Материал для заработка, пропитания, секса. Дешевые чувства — жажда наживы, плотские желания… Какой бы утонченной не была твоя натура, в итоге ты лишь объект для удовлетворения желаний более сильных. Если они захотят есть, они убьют тебя и ограбят, а если ты женского пола и обладаешь неплохими внешними данными — то и того хуже. Не очень радужная перспектива? Что же, если не хочешь быть съеденным, ешь сам.

   Примерно такими мыслями была занята голова Турина — молодого дрелла, сидящего в дешевом кафе, находящемся на одном из нижних уровней станции под названием Омега — легендарном рассаднике преступности. Рядом с ним, за дальним столиком в углу заведения сидели его… как бы их назвать… допустим, знакомые. Друзьями Турин их бы не назвал, да, впрочем, друзей у него и не было. Но ради весьма полезных навыков, которыми обладал наш герой, эти весьма любопытные персонажи взяли его в свою компанию.

   Компания, кстати, была чрезвычайно разномастной, за одним столом с дреллом сидело еще пятеро: первым из них был турианец по имени Сириус, по собственным рассказам имевший дела со всеми крупнейшими группировками наемников, но при этом почему-то не имеющий ни статуса в преступном мире, ни денег. Да и в мире законопослушных обывателей у него была весьма низкая позиция — он нигде не работал и с трудом оплачивал жилье. В общем, вопрос о правдивости его рассказов был и оставался весьма спорным, но, между тем, Сириус имел множество знакомых среди таких же мелких рыбешек, как и он сам, и обладал незаурядными организаторскими способностями — мог подговорить кого угодно и на что угодно. Только вот с реализацией этих планов часто возникали проблемы.

   Рядом с ним сидел кроган Крам — существо, на три четверти состоящее из глупости и еще на одну четвертую — из самомнения. Он был из тех личностей, которые считают себя самыми лучшими абсолютно во всех сферах деятельности, но при этом не знающих о жизни ничего. Впрочем, как и у многих его сородичей, эти недостатки компенсировались недюжинной силой, которую — нужно отдать ему должное — Крам не использовал направо и налево, а пускал в ход только при необходимости. Оружие ему было не нужно — его отсутствие сполна возмещали огромные кулаки и крепкий череп, который зачастую обрушивался на головы еще не понимающих всю серьезность своего положения врагов.

   Четвертым в этом обществе был молодой саларианец по кличке Тень (им же самим и придуманной), старательно окруживший себя ореолом таинственности — имени своего он (в трезвом состоянии) не произносил никогда и усердно делал вид, будто никто и никогда этого имени не слышал. Но все собравшиеся прекрасно знали, что зовут его Мэллс Ревона и что он до смерти боится ездить на лифтах — напившись, он начинал по секрету рассказывать это всем окружающим. Тень, так же как и Сириус, любил иногда рассказывать о своих преступных похождениях, но если турианец расписывал все в мельчайших подробностях, то Мэллс обычно останавливался, добираясь до, как ему самому казалось, самого интересного, а дальше со словами вроде «Ну, а то, что произошло потом, — информация уже конфиденциальная. Сами понимаете» переходил на другую тему. И, кстати говоря, собеседником он был интересным — за исключением рассказов о своем богатом на события прошлом его монологи было весьма приятно слушать, они были посвящены различным предметам и отличались яркой и выразительной речью.

   Друг Тени, человек по имени Алекс, сидел рядом с ним, точнее, не сидел, а, скорее, лежал, уткнувшись в стол. Он не обладал никакими особенными отличительными чертами, кроме одной — его уносило уже с одного стакана самого некрепкого алкоголя. Больше о нем, пожалуй, нельзя было сказать ничего — он в основном молчал. Или пил — тоже молча. Какие тайны скрывала его черепная коробка, а тайн там было много — в этом Турин не сомневался — об этом знал, пожалуй, только сам Алекс. Если, конечно, сохранил способность мыслить. Причина, по которой он тут оказался, была неведома нашему протагонисту — скорее всего, Мэллс привел его просто для того, чтобы он не пропил оставшиеся мозги в очередном баре, а хоть как-то поучаствовал в «общественно полезных» работах. Хотя, кто знает, быть может, Алекс обладал такими способностями, которые позволили бы ему в одиночку захватить Цитадель и подчинить ее своей власти. Хотя… Вряд ли он обладал вообще какими-либо способностями.

   Ещё одним членом этой, с позволения сказать, «команды» был волус Нафри Дон — единственный, кто не был близким знакомым никому, кроме Сириуса: именно он позвал Дона на эту встречу, и единственный, кто реально был связан с преступным миром: он сотрудничал с несколькими довольно крупными бандами и даже какое-то время был в розыске. Как ему удалось избежать справедливой кары, никто из собравшихся не знал — говорят, там были замешаны любовница-азари и высокопоставленный чиновник-ханар. Отличался он тем, что говорил с забавной «поучающей» интонацией, будто выступал перед группой зеленых еще студентов, будущее которых целиком и полностью зависело от того, насколько правильные наставления даст им Нафри.
 
   И сейчас вся эта «банда» за исключением дрелла и уже успевшего напиться Алекса обсуждала предстоящее дело. Турин молчал — он вообще был молчалив. Да и как тут станешь разговорчивым, когда твою подругу насилуют и убивают на твоих же глазах какие-то отморозки, а тебе отрубают два пальца и, выстрелив в живот, оставляют лежать в луже собственной крови? Особенно в случае с Турином — дреллы, как известно, обладают прекрасной памятью, и наш герой каждый день, каждую секунду вспоминал все это в мельчайших подробностях. Он запомнил эти лица, только так больше их и не встретил, хотя каждый день высматривал в толпе знакомые черты. А если бы встретил, то ублюдкам бы не поздоровилось — с тех пор дрелл поднаторел в стрельбе и рукопашном бою и смог бы не только дать отпор, а еще и повторить все то, что эти твари проделали с ним, но, видимо, не судьба. Судьба вообще странная штука. В нее не верят и всячески стараются отрицать ее существование, и самое страшное — ее вроде и нет, но почему-то она все равно умудряется наносить удары. А удары обладают одним интересным свойством — приносить боль.
 
   Ничто не приносит столько боли, как потеря близкого — Турин знал это не понаслышке. Но еще большую боль порой приносит осознание того, что ты не сможешь отомстить тому, кто отнял у тебя самое дорогое. Некоторые люди исповедуют философию, учащую, что все в мире возвращается, и если кто-то сделал тебе больно, ты можешь быть уверен — когда-нибудь он ощутит все это на собственной шкуре, но… когда? Сколько ждать этого возвращения? И не был ли удар судьбы, нанесенный тебе, таким вот воздаянием за старые грехи? И если был, то за какие?
 
   Над всем этим напряженно думал наш герой, а в это время рядом с ним за столом происходила оживленная дискуссия, основным вопросом который было обсуждение предстоящего преступления, которое эта компания планировала уже давно и на которое подписала своего зеленокожего знакомого.

— Нет, дружище. Это исключено. Никто не будет делать вид, что ничего не произошло. Напротив, все заметят. И примут меры. А когда эти меры будут приняты, больше всех достанется мне, а я не хочу, чтобы мне доставалось, — с убеждением доказывал свою точку зрения Нафри, которому, как можно было понять по необычной для него агрессивной интонации, совершенно не нравилось то, о чем только что с жаром рассказывал Сириус.
— Но ведь ты уже участвовал… — начал было парировать турианец, но был тут же перебит:
— Да, я участвовал. И вполне успешно. Но знаешь, что? У нас был экипаж, у нас была команда профессионалов, и все происходило на таком удалении от цивилизации, что никто, слышишь, никто даже не узнал, что корабль был ограблен и что он вообще пропал. А здесь — нет, ни в коем случае.
— Слушай, но ведь у нас есть корабль. Есть команда. Есть план дела. Нам нужно его только реализовать…
— Да, у вас есть убогий корабль, который не пойми откуда взялся, есть команда, состоящая из отбросов, и есть абсолютно дегенеративный план. Нет, ребята, нет уж. Когда ты говорил, что у вас есть «план клевого дела», я мог подумать о чем угодно, но не об ограблении корабля. Нет, никоим образом.
— То есть ты отказываешься участвовать в деле? — поставил точку в разговоре турианец, особенно выделив слово «дело».
— Я отказываюсь участвовать в деле такого рода, но могу предложить настоящее дело. Дело, которое, во-первых, можно провернуть, во-вторых, заработать и, в-третьих, не бояться последствий.
— Уж не предлагаешь ли ты грабить апартаменты? — спросил молчавший до этого Крам.
— Именно. А ты умнее, чем кажешься. Кража со взломом — быстро, аккуратно, незаметно, — к Нафри вернулась его поучительная интонация. Кажется, теперь он ощущал себя в своей тарелке.
— А не кажется ли тебе, уважаемый, что грабить апартаменты вшестером — это как-то слишком? Тут и двоих хватит, — подал голос Мэллс, до этого тщетно пытавшийся разбудить Алекса, который так же до сих пор не высказал своего мнения по поводу обсуждаемого вопроса, да и вообще был не в курсе, что происходило в данный момент.
— Именно. Для ограбления хватит двоих. Нас шестеро. Если начать завтра, успеем хоть целый сектор обчистить.
— А по какому принципу будем отбирать квартиры? Мы же должны знать наверняка, встретим ли мы отпор в лице хозяев или нет, — саларианец все еще не был убежден.
— Ну, во-первых, нужно грамотно выбрать время. Во-вторых, даже если хозяева будут там, они, скорее, сами отдадут свое имущество, чем бросятся на дуло винтовки, — парировал удар волус.
— Тут такой район, что им и отдавать особо нечего, — хмуро заявил Крам.
— А мы найдем таких, кому есть что отдать, — на сей раз интонация волуса содержала в себе странную смесь из иронии, некоего нажима и необычайной уверенности. Именно теперь становилось ясно, что за личность этот Нафри Дон — личность жестокая и расчетливая.

   «Кому есть что отдать»… Для того, у кого жизнь уже все забрала, такая фраза звучит не очень-то приятно… Но волусу не обязательно об этом знать. Да и вообще никому. И правда, никто из окружения Турина не знал о его печальном прошлом. Его это вполне устраивало. Для них он молчаливый дрелл, умеющий обращаться с оружием и не боящийся отнимать жизни. Турин считал, что имеет на это право. Да, тяжелые потери меняют представления о морали. Один из людских борцов за справедливость когда-то сказал: «Принцип „око за око” оставит весь мир слепым». И был убит каким-то экстремистом во время своего выступления перед толпой. Какие интересные порой судьба наносит удары. Этому философу, в жизни не сделавшему другим больно, что, тоже «вернули»? Или это было совершено для того, чтобы «вернуть» потом убийце? Странная логика.

   Страх управляет желаниями любого индивида. Индивид боится смерти — и хочет жить. Боится не оставить после себя ничего для будущих поколений — и хочет творить и размножаться. Да, страх, пожалуй, будет посильнее всего остального в этом мире. Его нет, но в него невозможно не верить. Та же ситуация, что и с богами. Турин боялся одного — никогда не встретить тех, кто отнял у него его самое дорогое сокровище. Он знал, что встреча с ними практически невозможна, но подсознательно продолжал верить, что когда-нибудь она произойдет. И уж тогда справедливость восторжествует. Так ему, по крайней мере, казалось. Молодой дрелл не обладал особым умом, но размышлять над глубокими вопросами любил — работа мозга помогала отстраниться от воспоминаний.
 
   А в это время остальные уже закончили спорить и, кажется, о чем-то договорились. Отвлекшись от своих мыслей, дрелл узнал, что результатом спора было следующее: через два дня они собираются в условленном месте неподалеку от забегаловки, в которой собрались сегодня, делятся на пары — Сириус пойдет с Нафри Доном, Крам возьмет в напарники Тень, а Турину придется сотрудничать с Алексом, а затем идут обчищать апартаменты. Предварительно, разумеется, подобрав подходящие объекты. И, судя по тому, что районы тут не самые престижные, вознаграждение за труды не будет превышать пару тысяч кредитов. Ну, по крайней мере, Турин пошел на это не ради денег. А если бы его спросили, ради чего, он вряд ли бы ответил. Всепоглощающая боль породила в нем всепоглощающую скуку, и развеять ее могло только подобное дело. Хотя это ему еще только предстоит узнать. А сейчас — прощание с подельниками, недолгая поездка на такси, дом, кровать и сон. Еще один маразматичный сон. Ему всегда снились странные сны, лишенные какого-либо сюжета и состоящие из разрозненных образов — ни слов, ни более-менее понятных поступков, ни знакомых лиц, ничего. Зато много странных картин, вспышек, ударов… Да, удары повсюду преследовали Турина. Хватит принимать удары. Пора их наносить. Так думал молодой дрелл, лежа на кровати и постепенно погружаясь в сон.


   Посреди пустыни стоял огромный часовой механизм. Турин имел представление о том, как должно выглядеть такое устройство — он много читал о подобных механизмах в изданиях старых книг о технике. И сейчас он видит такой прямо перед собой. Огромный металлический массив нависал над дреллом, он был размером, во много раз превышающим высоту одного этажа. Это было исполинское нагромождение огромных медных шестеренок, находящихся в непрерывном движении и создающих такой грохот, от которого разбивались стекла. Вокруг было подозрительно много для пустыни стекол. «Их, должно быть, принесли сюда волусы. Они способны на все», — мелькнула мысль в голове у дрелла. Одновременно с мыслью мелькнула и чья-та тень. Турин обернулся. Позади него находилась старая дорога, уходящая вдаль. «Наверное, показалось», — решил наш герой и вернулся к изучению машины, стоящей перед ним.

   Приглядевшись, он увидел, что состоит она не из металла, как сперва ему показалось, а из живых существ: люди, азари, кроганы были сплетены между собой и вращались вокруг тех, кто находился в центре и был насажен на оси, столкновениями между собой передавая вращение дальше. Грохот, своей ударной силой крушащий стекла, оказался криком — симфонией всхлипываний, просьб о помощи и предсмертных хрипов. Кровь, стекая по измученным телам, создавала приличных размеров озеро, которое растекалось в разные стороны от механизма. «Надо уходить, а то скоро тут все затопит», — решил Турин и уже начал было разворачиваться, как вдруг обнаружил, что находится в огромном море крови. Попытавшись достать до дна, он с ужасом понял, что тут очень глубоко, а до берега ему не добраться — кровь слишком вязкая, а физическая сила дрелла не позволила бы ему доплыть до нужного ему места и не потерять сознание. Да еще и под палящим солнцем…

   Стекла впивались в его тело, а механизм над его головой вдруг начал разваливаться, и в море крови стали падать обезображенные тела, создавая фонтаны алых брызг. Турин пытался уворачиваться, но тщетно — через несколько минут отчаянной борьбы он был уже погребен под слоем неподвижных мертвецов. Кровь залила глаза, и он перестал что-либо видеть, но начал плыть в противоположную от механизма сторону, попутно ощупывая тела у себя над головой в надежде обнаружить отверстие или конец этого своеобразного «настила». Но воздух кончался, а лестница под ногами дрелла, наоборот, не заканчивалась. Он бежал и бежал по ней, с каждым шагом подлетая все выше. Шаги превращались в прыжки, и приземляться становилось все труднее. Турин понял, что через несколько прыжков он упадет. Так и случилось. Но тело почему-то не встречало опоры, а продолжало лететь. Лететь прямо в пасть чудовища, которое находилось внизу лестницы.
 
   И тут он проснулся.