Пробужденная армикар. Глава 4

На лицо упала капля, затем вторая. Я проснулась. Третья капля закатилась в глаз, и мир вокруг окрасился красным. Я посмотрела вверх, откуда падали капли. Потолок импровизированной палатки был надорван, в дыру свисала рука, с кончиков пальцев капало красным. Я напряглась и потянулась за оружием, прислушиваясь и принюхиваясь, осторожно вышла из палатки, уже зная, что увижу. В догоревшем за ночь костре тлели угли, испуская тонкую струйку завивавшегося дыма, окутывавшего обгоревшую человеческую руку. «Ей было холодно перед смертью, вот она и тянулась к огню», — поняла я. «Наверное теперь не мерзнет», — безучастно пронеслось в голове; руки крепче сжали винтовку. Я снова проснулась на закате второго солнца, когда оно ползло мимо сменяющего ее тонкого месяца. В воздухе сильно пахло кровью и страхом, куда сильнее, чем дымом от костров. Я стояла посреди братской могилы, побоища, объедков пира — не знаю, как это назвать, но все эти определения были верны. Мне даже не потребовалось проверять, нужна ли кому-то помощь — и так было понятно, что максимум, что я могла сделать — помолиться о них. Я никогда не любила людей, а люди не любили меня, не верили в наших духов, если даже и могли верить вообще во что-то, но я ненавидела смерть, а умирают все одинаково. Не выпуская из рук винтовку, подошла к каждому телу, дотрагиваясь до ран, ставших последними. Кровь была еще свежей и скоро мои руки стали липкими, принимая к себе частицу каждого, я чувствовала, как меня начинает трясти. Как странно, что духи принимали их, отвечали мне. Двигаясь в полной тишине от одного к другому, я увидела девушку, которую защитила ночью в палатке — на ее щеке была глубокая рана, обезобразившая лицо, а ведь тогда ночью, он называл ее красавицей... Мне не нужно было будить их души из тел, как с Рисомом. Я впервые совершала ритуал для людей и впервые чувствовала их. Не турианцы, не товарищи. Чужие.

Они казались мне такими чуждыми, когда были живыми, когда направляли на меня оружие или когда благодарили за помощь, но теперь я чувствовала их и понимала, что не так уж велика разница между нами. Не исключено, что они сейчас отправятся к моим духам, а я однажды встречу их там, как и азари, кроганов, ханаров. Наши тела были разными, но умираем мы одинаково. 

Меня била мелкая дрожь, когда я коснулась последнего умершего и в теле чувствовалась слабость. Те, кто сделал это с лагерем, почему-то побрезговали мной. Это было очень странно, даже более странно, чем то, что я не проснулась во время побоища, никто не будил меня, не звал на помощь. Все происходящее со мной напоминало сон: бесконечный, мучительный, непонятный. В этом сне я просыпалась и снова засыпала, каждый раз надеясь проснуться по-настоящему. Чувствовала я себя неважно, обессилив от ритуала. Сама не ожидала, что духи возьмут из меня столько сил, но ничего не дадут взамен. Хотя... я все еще жива. 

Самым правильным было бы уйти из лагеря. Похоронить этих людей я не могла — их было уж слишком много, а нападавшие могут вернуться. Нужно было уходить, но я зашла в палатку и легла на постель. Мне некуда было идти. Глаза закрылись сами собой. 

— Мама! — внутри прокатилась холодная волна. — Мама! 

«Нет, не правда!» Сознание отказывалось слышать. Я провела рукой по животу, ища там шрам, но когти заскрежетали по металлу брони. Она продолжала меня звать, и окованная болью я пошла на зов. Ноги сами перешли на бег, из горла на уровне инстинктов вырвался ответный звук. «Малышка, я иду... Иду, только дождись! Здесь очень опасно», — все это помещалось в одном моем реве, наполненном ожидания и отчаянья. Она должна слышать, что я иду, а эти существа — что я опасна для них, ведь одного из них я уже смогла убить той ночью, убью и остальных. Во мне бурлили сила и уверенность в том, что за нее убью любого. Бежала мучительно долго, рвавшись всей душой на зов, но, наконец, деревья расступились и я увидела ее... Ноги сами подкосились и я буквально на коленях подползла к ней, обняла, не веря своим глазам. В горле заклекотало, и я заурчала, а она подвинулась ко мне и прижалась, урча в ответ. Воздух будто с трудом поступал в мои легкие, я задыхалась, обнимая и баюкая ее. 

— Мама, мне страшно, я видела их, они хорошо прячутся, но я их вижу, — ее маленькие, еще не окрепшие коготки впились в мою кожу в желании крепче меня обнять. 

— Они тебя не тронут. Я сильнее их и смогу тебя защитить, — никогда еще я не была так счастлива и никогда еще мне не было так страшно, никогда не хотелось так жить, как сейчас. Все мои чувства напряглись, чтобы предупредить опасность, а руки ощупывали ее, гладили. Она была такая теплая, теплее меня, я слышала, как быстро бьется ее сердечко, как ее теплое дыхание обволакивает мою кожу и ее запах... самый лучший в мире запах, само счастье, сама жизнь пахнет именно так. 

Но я слышала и другой запах, который проникал в меня и наполнял страхом, заставляя сердце биться быстрее. Они были рядом, следили за нами, охотились. Моя малышка испуганно выдохнула, когда тварь спрыгнула с дерева на землю всего в нескольких шагах от нас. Менее чуткий человеческий глаз мог бы посчитать их почти невидимками, но я различала очертания продолговатого гладкого тела, покрытого крупными чешуйками, будто сделанными из зеркала, что позволяло им так хорошо сливаться с ландшафтом и только абсолютно черные, без зрачка глаза нарушали идеальную маскировку. Вот почему они в основном нападали ночью. 

Не имело смысла медлить, зная, на что они способны — нападение было наилучшей стратегией, и я даже не целясь выстрелила, но тщетно. Я не могла промахнуться, но тварь даже не дернулась, продолжая наступать. Последующие выстрелы были так же безрезультатны, меня начинала охватывать паника. Малютка жалась ко мне, но не смела и шелохнуться от страха. Совсем обезумев от отчаяния, я бросилась на тварь, которая, нападая, прыгнула на нас, и сцепилась с ней, кувыркаясь по земле. Инстинктивно зубами я вцепилась в то место, где должна была быть шея, но будто укусила стальной прут, тогда я начала беспорядочно наносить удары руками в надежде найти слабые места. Во время одного из ударов мои когти проткнули плоть, и я почувствовала влагу, хоть тварь не издала ни звука, но я приободренная успехом яростно продолжила впиваться когтями в нее снова и снова, истязая, разрывая... убивая. Похоже, я разорвала ей живот, который, при размерах существа, был весьма хорошо защищен и лишь крошечная область была уязвима. Тварь, все так же беззвучно, дернулась в последний раз, и я поняла, что победила. Радостная, обернулась к своей малышке. 

Черные глаза заглядывали прямо в душу, выжигая там такую же черную дыру, морда существа приобрела более различимые очертания. Из пасти твари упала капля, а вместе с ней на землю упала я. Малышка лежала неподвижно, глядя в мою сторону, широко раскрыв глаза и рот в беззвучном зове. Я так и не услышала его, больше никогда не услышу. Она все еще так сильно пахла, проникая своим запахом в меня, запахом смерти и горя, разъедая меня, убивая снова и снова при каждом вдохе. Не в силах терпеть, я закричала, высоко запрокинув голову, впиваясь когтями в землю, проклиная духов, жизнь, смерть, себя, все живое. Я кричала, пока не выходил воздух из легких, вдыхала и кричала снова, пока обессилено не упала лицом в землю. Теперь мы лежали с ней, глядя друг на друга, а рядом лежала тварь, из подобия ушей которой сочилась прозрачная жидкость. Из последних сил я подползла к моей умершей жизни и обняла ее, умоляя духов больше никогда не будить меня.