Зарисовка про Вегу

Вот что самое забавное в жизни — если тебе не везет по-крупному, постоянно не везет, чертовски не везет, то обязательно, словно в издевку, будет фартить в какой-нибудь ерунде. И наоборот, у чертовых счастливчиков, которым крупно везет по жизни, никогда не получается поймать фортуну за хвост в долбанном покере или рулетке. И они еще так искренне расстраиваются, прямо смешно.

Как тот парень, который пару лет назад лежал с ним в госпитале, у него была кличка Гризли, огромный и добродушный медведь. Выжил в безумном бою, где легла вся его рота. Десять человек погибли, пятеро получили тяжелейшие ранения, трое потом умерли в лазарете, двое остались инвалидами, а он всего лишь получил легкое ранение в ногу. Его даже начали подозревать в самостреле, пока эти двое не подтвердили, что Гризли был вместе с ними в самом пекле. И он считал, что ему сильно не везло. Рассказывал, что ни разу не выиграл в однорукого бандита. И карты ему всегда шли самые паршивые.

Джеймс покосился на огромную кучу фишек у своего правого локтя. Усмехнулся и перевел взгляд на четыре черных, глянцевых глаза напротив. Ребята начали нервничать. Азарт все еще полыхает у них в голове, но раздражение и злость начинают побеждать. Он выиграл слишком много. Вот-вот начнутся намеки на шулерство. Джеймс откинулся на стуле, взял из пепельницы сигарету, истлевшую почти до фильтра, с которой все никак не отваливался пепел, и сделал небольшую затяжку. Ему даже стало интересно, когда пепел упадет, и он все не стряхивал его.

— Ставлю все, — заявил Джеймс со спокойной улыбкой.
— Он блефует, — сказал один из четырехглазых сидящему рядом турианцу. Тот задергал своими острыми штуками на челюстях, поднял голову и посмотрел Джеймсу прямо в глаза. Джеймс улыбнулся. Искренне и дружелюбно.
— Блефую, — кивнул он. — Вы меня раскусили, ребятки.
Просто удивительно, как этим инопланетным парням полюбился земной покер. В него играли везде — от респектабельных дорогих клубов Цитадели до грязных баров Омеги. Таких, как этот.
Он торчал здесь уже вторую неделю. Напивался каждый день и играл, тщетно пытаясь проиграть последние остатки жалованья. И ему как назло везло. Ха, ничего себе, фразочка! Его полюбили проститутки, стриптизерши и бармены, которым Джеймс щедро раздавал свой выигрыш, и даже появился азарт — когда же, черт возьми, он проиграет?

Похоже, что не сегодня.
Они раскрылись. За столом повисла тишина, и слышно было, как тяжело дышит сидящий напротив здоровый батарианец со шрамом через всю морду. Шрам пересекал его нижнюю правую, закрытую морщинистым веком глазницу, через складки которой было видно темнеющую пустоту. Трехглазый батарианец, ну надо же.
— Что ж, парни. Похоже, вам опять не повезло, — усмехнулся Джеймс и бросил на стол карты, сверкнувшие розоватой подсветкой. Флэш-рояль.
— Арррр, проклятие! Ченног тебя раздери, человек, ты жульничаешь!

Пепел, наконец, сорвался с кончика сигареты и рассыпался на грязном, залитым пивом столе мягкой серой кучкой. Джеймс расправил огромные плечи, которые, казалось, стоит ему слегка напрячься, порвут обтягивающую форменную футболку, и встал из-за стола, выпрямившись во весь свой двухметровый рост.
— Может, повторишь это еще раз? — спокойно спросил он, пристально глядя в глаза батарианцу. В верхнюю пару глаз. — Я сделаю вид, что не расслышал. И это твой шанс, кстати.
Он все еще состоял на службе Альянса, и эта драка могла бы здорово досадить ему. Командование не приветствовало такие расовые стычки. Особенно в свете последних событий. Но в его положении это было неважно. Через неделю подпишут его рапорт, он сдаст жетоны, висящие сейчас на шее, офицерское удостоверение, отпорет с формы знаки отличия, закинет на плечо армейский рюкзак и шагнет в «штатскую» жизнь. В которой он ни черта не понимает.

Джеймс знал, что драки не будет. Даже по сравнению с крупными четырехглазыми он выглядел внушительно. Лицо, далеко не изящное, с тяжелой челюстью, покрытое шрамами, густые брови и армейский ирокез, играющие под кожей могучие мышцы и устрашающая татуировка от локтя до самой шеи... Джеймс привык видеть страх в глазах противников. Так было и на этот раз.
— Эй, никто тебя не обвиняет, — примирительно сказал турианец, подняв трехпалые руки. — Просто твое везение выглядит чрезвычайно странно, человек.
— Еще партию!
— Дрерк, успокойся! — одни из трех сидящих за столом батарианцев резко обернулся к соплеменнику. — Мы и так уже здорово проигрались.
— Нет, — мотнул головой трехглазый. — Я должен сегодня выиграть!
Он был у них, по всей видимости, за главного, остальные притихли и вздохнули. Как всегда, за игорным столом найдется кто-нибудь, кто не может остановиться, пока не проиграется в пух и прах. Что ж, все равно заняться больше нечем. Джеймс уселся обратно.
— Валяй.
Он закурил новую сигарету, окинув взглядом дымный зал, пока соперники раздавали карты. Ни одного человеческого лица. Ни одного, черт возьми.

За соседним столиком четверо батарианцев медленно и тихо напивались, бросая на него тяжелые взгляды. Наверняка солдаты Гегемонии, хоть на них и нет формы. Наемники не столь щепетильны в дипломатических отношениях. Честно говоря, им совершенно было наплевать на Бахак и на Фэл. Главное, это кредиты. Конечно, людей они презирали и недолюбливали, но недостаточно сильно для того, чтобы не садится играть с ними в карты за одни стол.
А вот военные, профессиональные солдаты, просто исходили ненавистью. Как и служащие Альянса. Война уже шла — в барах, кабаках, на улицах, в казарменных разговорах — они ненавидели друг друга искренне, яростно, так сильно, что уже ждали эту войну, чтобы выплеснуть эту ненависть в тоннах снарядов и пуль. Постоянно происходили стычки, то тут, то там, сообщали о жертвах очередных потасовок... Только вчера на задворках Цитадели нашли молодого солдата Альянса с изогнутым батарианским ножом в спине. Чертовы ублюдки.
И тут, как назло, кто-то включил звук небольшого телевизора, висящего над барной стойкой...

— Пока Совет Цитадели обсуждает так называемые теракты, якобы совершенные капитаном Шепардом, батарианские официальные лица требуют возмездия...
Джеймс сжал кулаки, забыв о прилипшей к нижней губе сигарете.
— Советник Удина публично опроверг информацию о том, что человеческий Альянс причастен к уничтожению ретранслятора...
Опять этот бред.
Шепард взорвал целую систему? Как? И зачем?
Как он вообще мог так подставить человечество? Шепард, который стал символом и героем, притчей во языцех, гордостью и примером для подражания?
Джеймс не верил в это. Он верил Шепарду. Даже если капитан приложил к этому руку, на то была веская причина.

Джеймс не отличался от остальных, веря в этого человека и восхищаясь им. Обыкновенный мужик, из плоти и крови, сделавший головокружительную карьеру от простого солдата до первого человека-СПЕКТРА, но не ценой жизни подчиненных, а своим невероятным упорством, потом, кровью, умом и силой духа.

Джеймс вспомнил, как смотрел прямую трансляцию посвящения в СПЕКТРЫ — как Шепард, этот высокий, прямой, сильный человек шагнул навстречу Совету и начал произносить эту пафосную клятву — что-то там про мир в Галактике, справедливость и прочее, но получалось у него здорово, так, что дух захватывало и они с ребятами в казарме, собравшись толпой перед экраном, просто онемели. А потом, когда смолкли звуки его голоса, помещение взорвалось восторженным ревом молодых глоток и они начали качать друг друга на руках, обниматься, затем пошли на улицу и палили из ракетниц, празднуя эту победу — победу всего человечества.
«Знай наших! — стучало в голове. — Вот мы какие! Мы круче всех!».

Это короткое «мы» объединяло всех — пацана в далекой колонии, скачивающего себе на инструметрон игру «Стань СПЕКТРОМ» и Президента планеты, грузного, добродушного, чернокожего великана, говорящего вдохновенную речь в духе: «мы гордимся этим парнем, это огромный шаг вперед для всего человечества...»
Шепард. Он заставлял гордиться собой гражданских, а армия и флот просто обожали его.

Джеймс не был исключением. Но у него была еще одна веская причина уважать капитана Шепарда. Элизиум.

***
Девять лет назад, он, тогда еще шестнадцатилетний долговязый пацан, капитан баскетбольной команды, троечник по географии и литературе, обожающий мамины пироги и рыбалку, и счастливый владелец красного аэромотоцикла, влюбленный в девочку из класса, вдруг оказался в аду.

Он ездил туда на годовщину несколько месяцев назад, навестил родителей и друзей детства на кладбище, посмотрел на руины заросших диким плющом домов — этот разрушенный район так и не стали восстанавливать — на спокойные волны широкой реки, на берегу которой разросся воскресший красивый белый город. Посидел на ступеньках набережной, с наслаждением вдыхая теплый воздух, приносящий с полей из-за реки запах чабреца и клевера, которые прижились здесь. И никак не мог представить себе, что ровно девять лет назад, на этой тихой благословенной земле полыхал, корчась в пожарищах и разрывах бомб, кровавый безумный ад.
Он помнил все урывками. Наверное, память оберегала его еще полудетский разум, стерев самые ужасные подробности, но, если напрячься, он вспоминал... Все еще вспоминал.

Громкие разрывы в темноте, вспышки, крик отца, дым, пожарища на горизонте, какие-то темные силуэты, бегающие по улицам, ползущие как каракатицы черные тяжелые машины с непонятными символами на борту, запах гари, и страх, парализовавший его разум.
Упавшего отца, где-то позади, когда они бежали к военной базе, и крик мамы, и солдат Альянса, сгонявших их, как скот, куда-то вниз по бетонным ступенькам.

А потом темный, большой, но душный бункер, где они лежали вповалку, и запах скученных человеческих тел, запах испражнений и страха. Сначала они плакали, но потом затихли и только прислушивались к глухим разрывам наверху; сверху сыпалась бетонная пыль, головы у всех стали серые, дымчатые, словно седые.

Он не помнил, сколько они просидели там. А потом все чаще и чаще вниз стали спускать солдат. Со вспоротыми животами, развороченной грудью, с оторванными руками или ногами. Военный медик, молодой, с удивительно длинными ресницами на грубом и коротком лице, бегал от раненого к раненому, что-то делал, успокаивал их.
И все пытались ему помочь, оживились, потому что даже это было лучше, чем сидеть и слушать взрывы и собственный страх, но медикаменты быстро закончились, а солдат все приносили и приносили, и ступить уже было некуда, чтобы не наткнуться на чье-нибудь истерзанное тело. Некоторые из них кричали, и это были страшные крики страдающих от боли людей, но скоро стало ясно — лучше кричащие, чем те, которые молчат. Из этих сжавшихся, побелевших лиц, с черными, расширившимися на всю роговицу зрачками, напряженно молчащих, будто смотрела сама смерть, смотрела неотвратимо, пристально, заглядывая каждому душу. Их боялись, этих молчунов. Они были как будто другие. Уже неживые. Но они быстро умирали. Медик выносил их наверх.

Когда за тяжелой дверью раздавались стоны или крики, все теснились, освобождая место, и готовили из остатков одежды повязки, но когда слышны были только тяжелые, шаркающие шаги, все испуганно переглядывались, потому что ясно было, что несут «молчуна».
Когда появлялись солдаты, все начинали, перебивая друг друга, расспрашивать их, и они, уставшие, покрытые какой-то черной пылью, отвечали односложно, нехотя. «Да, батарианцы. Ждем подкреплений. Уже скоро...»
Но когда наступит это «скоро» никто не знал. Мертвых уже не успевали выносить. Раненые стонали. Пахло сырой кровью, гарью, и потом.

Все ждали, сходя от этого с ума. Солдаты изредка спускались вниз, валясь прямо у двери и мгновенно засыпали. Шли уже четвертые сутки, и глухая канонада наверху превратилась в безостановочную череду громких взрывов, и сквозь разошедшиеся щели на потолке сыпалась уже земля, а не бетонная крошка... Выстрелы были слышны очень отчетливо, как и крики солдат, охрипшие и сиплые.
А потом молодой сержант, ненамного старше его самого, внес на руках медика, который поддерживал руками собственные внутренности, блестевшие глянцем, вываливающиеся из разорванного живота, и глядел на них удивленными, неверящими глазами.
Кого-то стало тошнить.
— Шепард, — сказал медик. — А мне не больно.
Сержант молча уложил его на пол и обвел их всех нахмуренным взглядом. Глаза у него были ярко-голубые и злые, настороженные.
— Пить не давать, — сказал он. Затем вновь склонился над раненым, положив ему на живот, на страшную рану такой кипельно-белый во всей этой грязи перевязочный пакет. Его пальцы на нем казались угольно-черными.
— Что мне сделать, Том?
— Ничего, — сказал медик. — Иди. Я побуду тут. Может быть, я умру до того, как обезболивающее перестанет действовать.
Шепард кивнул, повернулся и вышел. Медик умер через час. Он так и не попросил пить. С его длинных ресниц на лицо падала причудливая изогнутая тень.
Раненых больше не приносили.

Сержант Шепард появлялся в бункере несколько раз, в редкие минуты затишья, когда батарианцы набирались сил для очередного штурма, садился у стены и спал минут по двадцать, а потом поднимался, тряс головой несколько секунд и шел наверх.
Стимуляторы закончились и солдаты, чтобы не заснуть, пили разведенное с кофе виски. Водоснабжение еще работало, а вот еды не хватало, и солдаты приносили свои пайки, делились с ними, но эти крошечные кусочки не могли утолить голод, и резь в желудке стала такой сильной, что уснуть было уже невозможно.
Казалось, этот ад никогда не кончится. И кто-то начал сходить с ума. Рваться наружу. Женщина и мужчина, уже пожилой.
— Пустите меня, я хочу выйти отсюда. Пустите меня! — они вырывались, кто-то сильно ударил мужчину по лицу, и он сразу ослабел, сел в углу — и заплакал.

Женщину не удержали, она выбежала наверх, и Джеймс хотел ее остановить, кинувшись следом. Он мельком увидел вздыбленную, взлохмаченную землю, дым, солдат, сидящих за укрытиями, и много трупов. Очень много.
Потом его схватил кто-то за шиворот и швырнул вниз. Он поднял голову и увидел прищуренные голубые глаза, горящие раздражением, досадой и злостью.
— Куда?! — сержант, встряхнув его, как куклу, швырнул в дверь, и тут же раздался женский визг. Краем глаза Джеймс успел увидеть, как взметнувшаяся вихрем черная земля накрыла тонкий мечущийся силуэт в ярко-розовом платье, таком неуместном посреди всей этой грязи и серой пыли.
— Идиотка, — прошипел сержант Шепард, толкая Джеймса в спину. — Быстро вниз!
Он сам спустился вслед за оглушенным Джеймсом. Остановился у входа. Некогда блестящая броня стала похожа на какое-то маскарадное одеяние — все исчирканное осколками, вмятинами, с правого плеча из дыр свисали лохмотья разорванной ткани комбинезона.
— Мне нужно пять добровольцев, — глухо сказал Шепард. — Мужчин.
Они сразу нашлись, даже больше, намного больше. Молодых мужчин почти не было. Шепард отобрал двух мужчин лет под пятьдесят, в комбинезонах инженерной службы, одного толстяка средних лет и двух парней лет восемнадцати, с белыми от напряжения лицами. На одном была форма курсанта летной академии.

— Снимайте с них броню, — сказал Шепард, кивая на мертвецов. — Что сможете, напяливайте на себя. Оружие выдам наверху.
Он повернулся, чтобы уйти, и тут Джеймс шагнул из полумрака под тускло мерцающий единственный фонарь у лестницы и хрипло сказал:
— Дайте мне винтовку, сэр. Я тоже буду сражаться.
Шепард обернулся и, посмотрев на него своими усталыми, злыми глазами, с покрасневшими припухлыми веками, покачал головой.
— Я умею стрелять. Вас же почти не осталось. Дайте! — в голосе уже слышались слезы. — Они убили моих родителей!
— Не дам, пацан, — спокойно сказал Шепард глухим голосом. — Не истери. У нас все равно заканчиваются боеприпасы.

Он тяжело поднялся по ступенькам и скрылся наверху, в этом гудящем взрывающемся аду...
Шепард спас их тогда, этот измученный парень, в оплавленной и покореженной броне, с безумно уставшими глазами, раз за разом отбивая неисчислимые атаки, изворотливо и хитроумно командуя обороной, продумывая каждый шаг наступающих, заставляя всех надеяться на чудо и не опускать руки.
Когда прибыло подкрепление, от гарнизона на Элизиуме осталось несколько человек. И две сотни гражданских, обязанных жизнью кучке молодых солдат и сержанту Шепарду.
Джеймс вступил в Альянс, едва ему стукнуло восемнадцать. Шепард стал для него примером. Идеалом. Человеком, который всегда все делает правильно.

И теперь этот взрыв...

***
— Эй, ты заснул, что ли? Твоя ставка, человек.
Он вздрогнул от окрика и поднял голову. Покер, пиво, Омега.
— Батарианские лидеры назначили за голову Шепарда...
«Брось, Джеймс. У тебя и так достаточно неприятностей...»
Но это уже слишком. Просто нет сил слушать этот бред.

Джеймс рывком поднялся и стремительно направился к бару. Кроган-бармен удивленно посмотрел на него и собрался что-то сказать, когда Джеймс, ухватившись за края экрана, резко рванул его на себя. Вырванные кабели заискрились и кроган пригнул голову. Джеймс, сжимая экран в руках, обернулся в зал, подыскивая глазами подходящее место, куда можно было бы зашвырнуть этот кусок дерьма.
— Эй! Тебе придется за это расплатиться, малыш, — проревел кроган.
— Забери мой выигрыш. Его с лихвой хватит, — Джеймс кивнул на гору фишек на столе. — Возьми побольше, чтобы мне не пришлось выслушивать всякую фигню...
В баре вдруг стало тихо-тихо. Потом послышался шум отодвигаемых стульев. Батарианцы. Кто же еще.
— Думаешь, мы не заслужили компенсации?! — проревел один из них.
— Ты приспешник Шепарда, человек? — а это уже его соперник по игре, трехлазый уродец.

Джеймс вздохнул. Да, он повел себя провокационно...но слушать этот поток дерьма было превыше его сил.
— Почему бы вам просто не присесть и не продолжить игру? — он показал пальцем на стол. Они подошли ближе.
Что ж, его совесть чиста. Он хотя бы попытался все уладить.
— А почему бы тебе не отправиться к черту?! — один из батарианских солдат ринулся к нему, сжав кулаки. Тонкий экран был плохой, но все же защитой. Особенно в умелых руках. Первый батарианец, выплевывая изо рта зубы и кровь, улетел куда-то в сторону; в следующее мгновение Джеймс успел блокировать несчастным телевизором удар ножом от второго. Батарианский клинок прошил экран насквозь и остановился в миллиметре от лица Джеймса. Не дав противнику опомниться, Джеймс этим же экраном с торчащим в нем лезвием с размаху ударил его в грудь. Батарианец охнул и обмяк, привалившись к барной стойке. Телевизор с торчащей посередине рукояткой ножа, повиснув у него на груди, выглядел нелепо и даже смешно. Кровь заливала разбитый экран и капала вниз, на пол. Тяжело дыша, Джеймс оглянулся. Посетители с криками выбегали из зала.
Батарианцы, а их было немало, плотной шеренгой стояли перед ним. Уродливые оскаленные морды напоминали каких-то дьявольских существ, которых веками придумывало человечество, чтобы пощекотать себе нервы. Джеймс бы сейчас многое отдал, чтобы ублюдки и в самом деле оказались плодом чьего-то воспаленного воображения.

— Отброс Альянса, — прошипел один из них. — Вы все одинаковые. Считаете себя лучше нас...
— Ну, — протянул Джеймс. — Выглядим мы уж точно лучше.
— Посмотрим, как ты будешь выглядеть после того, как мы...
Лучшая защита — это нападение. Джеймс знал, что с таким количеством врагов ему не справится. Поэтому он предпринял безумную, отчаянную, но единственно верную попытку изменить ситуацию, которую мысленно назвал «гигантской задницей».

Он взревел и бросился на батарианца. Успел даже заметить в четырех черных глазах ужас, когда он своим тяжелым, натренированным телом врезался в него со всего размаху. Метрах в двух от батарианца стояла стеклянная стена. Джеймс все же не успел толком сгруппироваться, когда они вдвоем, вцепившись друг в друга, снарядом вылетели из нее, и, сопровождаемые осколками стекла, рухнули вниз с довольно приличной высоты. Батарианец заверещал, но через секунду его голова коснулась бетонного покрытия и треснула, как перезрелый арбуз. Джеймс рухнул сверху уже на труп, и это несколько смягчило падение, но он все же потерял сознание на несколько секунд. Когда очнулся и с трудом поднялся на ноги, почувствовал, как лицо заливает что-то теплое и липкое. Джеймс потрогал разбитую голову. Левая рука была сильно иссечена стеклом. Но двигаться он мог.

— Взять его! — раздался рык позади него. Не успел Джеймс сделать нескольких шагов, как его окружили выбежавшие из бара батарианцы. Шустрые парни. Он вздохнул и сжал кулаки.
— Просто вы, ребята, не знаете, когда нужно сдаваться...
Кто-то из них схватил его сзади за плечи.
— Сейчас! — рявкнул Джеймс и начал отбиваться ногами. Хватка ослабла, он вывернулся, едва успев нагнуться, спасаясь от ножа — и услышал, как вскрикнул сзади четырехглазый, которому его же соотечественник нечаянно полоснул по лицу клинком. Джеймс изо всех сил ударил головой в лицо ближайшего противника, отчего у него самого потемнело в глазах, но батарианцу было хуже — хлынула кровь из множества дырок, которые заменяли ему нос и он рухнул на колени. Джеймс уже разворачивался к следующему, занеся руку для удара... Но их было много. Слишком много.
И вдруг раздался выстрел, в нескольких сантиметрах от головы батарианца и на стене осталась обугленная дымящаяся дырка. Батарианец испуганно затих и вытаращился всеми четырьмя глазами на кого-то позади Джеймса. Джеймс медленно оглянулся.

Кобальтовая с золотом форма, жесткий взгляд темных глаз и еще слегка дымящаяся M7 в руках.
— Лейтенант Джеймс Вега. Вас тяжело найти.
Рядом стояли еще двое рослых парней в броне Альянса.
— Адмирал... Андерсон? — Джеймс старался скрыть изумление, но получалось плохо. Он был не просто изумлен - Джеймс пребывал в шоке. Батарианец, которого Джеймс все еще прижимал мертвой хваткой к стене, чуть шевельнулся.
— Просто успокойся и следуй за мной. Это приказ, — голос Андерсона подействовал отрезвляюще. Как и всегда.
Джеймс швырнул батарианца в сторону. Адмирал развернулся, чтобы уйти, кивком приказав следовать за собой.

— Куда мы идем? — Джеймс пошагал за ним, приложив ладонь к ране на лбу. Ресницы слиплись из-за крови, и моргать стало немного больно.
— Я забираю тебя на дополнительное обучение.
— Это еще зачем? При всем моем уважении, сэр, я бы предпочел не браться за это.
Джеймс нахмурился. Хватит с него этого политического дерьма.
Андерсон, не останавливаясь, на ходу бросил:
— Ты чертов дурак, если думаешь, что я позволю такому солдату, как ты гнить в этой дыре. Ты летишь на Землю. Сейчас.

Они погрузились в аэрокар и полетели к докам.
Джеймс хмурился, искоса поглядывая на твердый адмиральский профиль в полумраке салона. Все это выглядело очень странно... Андерсон не из тех, кто стал бы искать его по пустякам. Что-то произошло. Что-то очень серьезное. Но он все еще сопротивлялся.
— У меня есть для тебя кое-что, чего у тебя еще не было, — бросил Андерсон через плечо, когда они уже заходили в шлюзовой отсек. Джеймс покачал головой.
— Забудьте. Для меня все кончено. Просто бросьте меня на гауптвахту, и на этом все кончится...
Они зашли в ангар и Джеймс увидел пришвартованный корабль. Он прочел его название, и у него перехватило дыхание.
— Скоро сам все увидишь, лейтенант.
Андерсон остановился у трапа, оглянулся на него, впервые за все время посмотрев прямо в глаза.
— Ты будешь охранять гауптвахту. Одного из заключенных.
— Капитана Шепарда? — почти шепотом спросил Джеймс.
Андерсон молча кивнул и скрылся в шлюзовом коридоре.
— Вот черт, — вслух сказал Джеймс. — Охренеть можно.

***
В каюте был полумрак, видно было только силуэт широкоплечего, высокого человека, стоявшего к нему спиной посреди комнаты.
— Сэр.
Человек слегка повернул голову на голос.
— Сэр, лейтенант Джеймс Вега прибыл для сопровождения вас к месту предварительного заключения для послед...
— Оставьте эти формальности, лейтенант, — усталым, но твердым голосом сказал человек.
Джеймс глубоко вздохнул. Никогда в жизни он еще так не волновался.
— Сэр, сдайте табельное оружие.
Человек повернулся и шагнул на свет от большого аквариума на всю стену.

Вот он, капитан Шепард, живая легенда, герой человечества. Выглядит немного старше, чем на экранах. Лицо осунувшееся, в уголках глаз собрались мелкие морщинки, плотно сжатые губы. И проницательные синие глаза, глубоко посаженные, настороженные. Он был одет в синий парадный китель, застегнут на все пуговицы. Блестят начищенные нашивки.
— Сэр?
Он вытащил из-за пояса пистолет и протянул Джеймсу.
— Вытяните руки вперед, сэр, и не делайте резких движений.
Шепард помолчал, и по его лицу скользнула тень мучительного переживания... или боли. А может быть, стыда?
— Это необходимо, лейтенант? — он кивнул на наручники, тихо звякнувшие в его руках Джеймса.
«Если бы я мог, Шепард... Если бы я мог...»
— К сожалению, да, сэр.
Шепард глубоко вздохнул и на пике вздоха, немного судорожно, еле слышно задохнулся. Так бывает от сильного волнения. Вытянул руки. Наручники защелкнулись.
— Ну, хорошо. Только у меня просьба, лейтенант — выведите меня отсюда как можно быстрее. Я не хочу, чтобы все это видели.
— Хорошо... Джон.
Он немного удивленно посмотрел на Джеймса. Брови у него чуть приподнялись.
— Сэр... простите. Это служба, сэр. Я всегда уважал вас за все, что вы делали. И я целиком на вашей стороне.
— Спасибо, Джеймс. Я все понимаю. Вы хороший солдат. Ведите.
Шепард вскинул голову и посмотрел на него таким взглядом, что стало понятно, почему за ним все идут.
Отдать за него жизнь, не задумываясь, не жалея — если бы можно было предстать перед трибуналом вместо него... Такой человек не должен так умирать. Он не имеет на это право.

***
— Джеймс... — Андерсон поднялся и подошел к окну. Свежеиспеченный СПЕКТР Совета Эшли Уильямс глубоко вздохнула за его спиной. Джеймс повернул голову, но она отошла дальше, вглубь просторного кабинета, и он услышал, как мягко скрипнула броня, когда Эшли опустилась в кресло.
— Черт возьми, я стою перед тяжелейшим выбором. Если мы не отдадим им Шепарда, батарианцы начнут войну. Их огромный флот уже стоит в полной боевой готовности у границы Гегемонии. Эта война потребует гигантских жертв... Погибнут миллионы. Погибнут невинные люди. Они не будут жалеть никого, нападая на наши колонии, на гражданские суда... Будут потрачены огромные ресурсы.
Джеймс понял, к чему он клонит. Пожертвовать Шепардом необходимо. Это горько, безумно тяжело, это выглядит предательством, оно так и есть на самом деле, но это необходимо.

— Но самое обидное в том, что это все окажется бессмысленным, потому что идут Жнецы...
Джеймс покачал головой. Совершенно безрадостная перспектива.
— Но до того как они придут, батарианцы измотают нас так, что у нас не будет сил сопротивляться.
К чему это все, черт возьми? К тому, что Шепарда все равно придется выдать на растерзание четырехглазым ублюдкам? Адмирал словно оправдывается перед ним.
— Я доверяю тебе. Твой выбор отказаться или согласиться, но я знаю, что ты не расскажешь об этом.
Андерсон обернулся к нему, сложив на груди руки. Адмирал посмотрел ему в глаза.
— Я возьму на себя ответственность за гибель миллионов. Возможно, я совершу ошибку. Возможно, меня проклянут, расстреляют, сочтут предателем, я лишусь погон. Но я все решил для себя. Я не дам Шепарду умереть. У меня есть план. Ты со мной, Вега?

Джеймс сглотнул, пытаясь смочить мгновенно пересохшее горло.
— Сэр. Вы понимаете, что это предательство интересов Земли?
— Да. Ты со мной?
Джеймс оглянулся на Уильямс. Она сидела, сложив руки на груди, спокойно глядя на него. Значит, она тоже... Джеймс повернулся обратно к окну.
— В случае неудачи нас ждет трибунал и расстрел.
— В лучшем случае. Ты со мной? — Андерсон приподнял правую бровь.

Джеймс посмотрел за окно — туда, где яркое солнце играло на стеклянных стенах высотных домов и на причудливых белоснежных изгибах архитектурного шедевра — огромного здания Верховного суда — места, где через несколько дней вынесут приговор капитану Шепарду.
Смерть одного или смерти миллионов. Детей, женщин, мужчин. Кровопролитная война или такой ценный мир, необходимый... жизненно необходимый.
Но что в мире толку, если они окажутся перед страшной угрозой без него, без их символа и героя, единственного во всей Галактике человека, который может дать отпор безжалостному и мощному врагу?
Джеймс повернул голову и встретился взглядом с адмиралом.
— Да, сэр. Я с вами.
— Отлично. Поступаешь под командование Уильямс. Я скажу, что делать.

***
Спасать Шепарда от батарианцев не пришлось. За день перед планируемым побегом на Землю напали Жнецы.
Джеймс и Уильямс подобрали капитана в последний момент, на крыше здания, окруженного отвратительными созданиями. Андерсон остался.
Огромные машины разрушали город медленно и неотвратимо.
Прямо на их глазах взорвались два челнока с гражданскими. С тем маленьким пареньком, который минуту назад смотрел на них такими глазами... Никогда не забыть его взгляд. Он смотрел с такой надеждой, с верой, с мольбой...
Джокер чудом вывел корабль на орбиту. В иллюминаторе видна была горящая и дымящаяся планета. Если и существовал ад, то он был сейчас там — внизу.
Шепард, весь в пыли, с ободранным локтем и каменным лицом, хромая, сразу направился к БИЦ, бросив на ходу:
— Курс на Цитадель. Брифинг через пять минут в комнате совещаний.
В его голосе не было страха или растерянности. Джеймс посмотрел ему в глаза и вдруг отчетливо понял, кто победит в этой войне. Планета горела, люди умирали тысячами, Жнецы были неисчислимы, огромны, неуязвимы... Но несмотря на это, он уже знал, кто победит. И усмехнулся.

Отредактировано: Scavenger