Шторм. Часть I. Главы 7-9

 

 

7 (ГаррусВакариан)

2185 год, Гамма Аида.

Белая постель. Тишина каюты. Фильтрованный свет звезд из обзорного иллюминатора. Странно лежать на постели и знать, что ничто не заставит тебя внезапно сорваться и схватить оружие. Не держать под рукой этого оружия, дышать ровно и не ждать ровным счетом ни-че-го…

Как давно я не был так глубоко в Космосе, уже почти забыл, что это такое. После «Нормандии» я боялся сбавлять темп. Видеть впереди цель, иметь средства, и никак иначе. Но все закончилось. Омега необозримо далеко. Я боюсь думать о том, что осталось позади.

Я уже забыл, как много в космосе тишины. Не отсутствия звуков, а их полной невозможности. Я оставлен во мраке и полном покое. Только звезды освещают каюту.

Свет рождается в их раскаленной глубине, летит через Космос, пронизывает кинетический щит, спекртолитовый фильтр и волокно иллюминатора. Свет улавливают хрусталики моих глаз и он разбегается по телу нервными токами. Холодный свет заполняет изнутри, и ни одна мысль не должна меня тревожить.

Тишина давит снаружи. Тишина давит изнутри.

У меня больше нет взвода. Меня предали. Я едва остался жив.

 

Остались решения, принимаемые без колебаний и размышлений. Ты просто приходишь из одного состояния в другое. Месть — очень спокойное решение, очень правильное. Еще осталась возможность оправдаться, хотя бы в собственных глазах. Кроме меня никто не знает о предательстве Сидониса. Кроме меня — и тех, кто, возможно, ему помог. Я думаю, что она у меня осталась. Что я сойду с этого корабля в едином куске и на своих ногах.

Заберись как можно дальше, смени имя, подделай документы, сиди тихо и радуйся свободе, пока сможешь. Если сможешь. Я все равно тебя найду. И убью. Это я умею делать хорошо. Похоже, это единственное, что я умею делать по-настоящему хорошо…

Но сначала — Тарак. Пристрелить – недостаточная мера. А вот надрезать кожу по контуру лица и рвануть когтями… Потом взять широкий нож и отрезать голову, чтобы лезвием по хребту, чтобы кровь по рукам, горячая, липкая, терпкая…

Десять отличных, честных солдат мертвы, но я — здесь. Скоро об этом пожалеют все, кто вздумает мне мешать. Жизнь никогда не бывает бессмысленной. Потеряв старую цель, всегда приходишь к новой. Новым. Целям.

Я встаю, опираясь на переборку и придерживая раненый бок. Хочется дышать глубже, но что-то мешает, что-то тупое. За анестезией не разобрать. Я гарантированно отхватил проникающую рану… Плохо. Занемевшие ноги слушаются неважно, попытки управлять телом напоминают игру на симуляторе. От меня за парсек разит медикаментами, я бы даже поспорил на это. Во рту невыносимо сушит и горчит, а на столе я замечаю воду. Взяв графин, вливаю в себя половину его содержимого — и вода прохладой растекается по внутренностям, капли стекают с лица на пол, а язык наконец перестает царапаться о нёбо. Легчает немного.

Опираясь руками о металлическую раковину в уборной каюты, я хмуро изучаю свое отражение. На двух гребнях с правой стороны видны светлые царапины, следы от осколков шлема. Последнее, что я помнил перед тем, как очнулся здесь — это звон кусков углеволокна по полу. Под кожей правой глазницы темнеет небольшой кровоподтек. Одно из ранений уже испортило мне зрение, а теперь еще и новая травма… Дрянь.

Отведя плечо назад, я рассматриваю повязку на боку: она оказывается отличной работой первоклассного врача, надо сказать. Аккуратная аппликация из серого полимера, под которой угадывается гелевая прослойка. Окружающие пластины не задеты, края раны подточены, все герметично и гладко. Так шьют только медики спецподразделений пространства Цитадели, но Ритт вряд ли набиралась опыта в регулярных войсках. Что-то мне подсказывало, что от официальной службы она так же далека, как от легальной.

Взгляд цепляется за щель в шкафчике за зеркалом. Я приоткрываю его и обнаруживаю на полке турианский набор личной гигиены. Пара щеток разной ширины, моющие средства, паста для рта. Похоже, в планы доктора на мой счет явно не входил «сбор материалов», о котором она говорила. Похоже, я тут надолго.

В голове мутится от количества лекарств, влитых в мою кровь, от голода, тошноты и усталости. Я долго умываюсь под холодной водой. В раковину падают подкрашенные синим капли.

 

Сколько же получит доктор за «спасение турианского линчевателя»? И что с меня потребуют взамен? Кому-то выгодно держать меня в живых. Мысли лениво проползают в голове, пока я растекаюсь по креслу перед иллюминатором. Операция явно спланирована, уровень выдает крупного игрока с далеко идущими планами. Неплохо бы выяснить, кого именно, хотя сейчас это и не самое важное. Рано или поздно он себя проявит, но приготовиться к предъявлению счета надо заранее.

Взгляд сам собой блуждает от одного светила к другому. Мысленно я утопаю все глубже в этой темноте, мерцающей проблесками, пока не начинаю проваливаться в сон. Только тогда я возвращаюсь в постель.

 

8 (АнайяРитт)

2185 год, космическая станция Омега.

— Меня зовут…

— Мне плевать, как тебя зовут. — капрал Синих Светил сплюнул на пол вязкий комок слюны. — Ты, главное, под ногами не мешайся.

Такой ответ пришелся мне по душе. С некоторой долей вероятности, я смотрела на скорого мертвеца.

Я не удивилась, когда, перебив персонал базы, они решили устроить посмертные дознания вопреки приказу сразу убираться. Слишком самоуверенные, опьяненные легкой победой, они забавлялись с трофеями, вымещая накопленную за полтора года злобу. Стоя в стороне, я думала: появится ли главное действующее лицо сего представления? Я не знала, расстраиваться ли мне из-за отсутствия приключений, или радоваться отсутствию забот, но отвратительную и заурядную в этой отвратительности сцену, разворачивающуюся посреди базы Архангела, воистину могло спасти только небесное вмешательство.

Я заметила его, когда на втором уровне показался черный скафандр с желтыми отметинами, и иллюзий по поводу того, что сейчас начнется, у меня не возникло. Еще в самом начале я присмотрела хорошее укрытие на левом фланге, откуда неплохо обозревалось окружение, и, что важно, позиция оператора точного огня Светил. Именно от его поведения во многом и зависел исход операции. Активировав маскировку, я отошла подальше от линий огня и заняла позицию, в прицел наблюдая за происходящим.

В отделении на поясе я нащупала нужную ампулу, и извлекла ее, не отрывая глаза от прицела, а руки — от оружия. Нажав сенсор на правом предплечье, вложила маленький пузырек в открывшийся паз и запустила инъектор. Знакомо хрустнул пластик. На мгновение я отвела палец от спускового крючка, и он тут же вздрогнул от укола. Сейчас вещество движется по вене к сердцу, потом с кровью разнесется по телу, разгоняя нервные импульсы до сверхсветовых скоростей. Терапевтический эффект, растягивающий объективный час в персональную вечность. Сейчас. Надо только глубже дышать.

Архангел и правда свое дело знал. Он будто вырастал в разных концах уровня, никому не позволяя подобраться ни к лестнице, ни к выходам, а самые активные оказались на полу первыми. Он не разменивался на приемы вроде «подстрели одного в ногу, чтобы остальные прибежали к нему на помощь»: бил сразу и наверняка. Настоящая машина убийства. Чтобы так работать, одних инстинктов мало, нужно звериное чутье, помноженное на годы опыта.

Я взглянула на марксмана Светил. Он так же, как и я, наблюдал за происходящим, но пока – безучастно. Видимо, имел свою, довольно предсказуемую, выгоду. Сейчас бы никто не заметил, пристрели я его, но было ведь сказано не вмешиваться без крайней необходимости… Что такое крайняя необходимость? Угроза жизни цели. Похоже, наемники на нижнем уровне ее не представляли. Я не слышала их переговоры, но когда марксман сорвал с головы гарнитуру, поняла: Харон уже опустил весла на воду, готовясь встречать ребят в бело-голубой форме.

Тем временем стрельба затихла. Архангел медленно спускался по лестнице на нижнюю площадку: пружинящая походка, тяжелые, припыленные доспехи, прямые плечи. В руках — еще горячая винтовка, а лицо скрыто за блестящим забралом черного шлема. Я почти чувствовала, как расширяются мои зрачки.

Я едва не выстрелила, когда марксман открыл огонь по Архангелу. Медленно вылетел снаряд из «Гадюки» светиловца, одновременно с этим напряглись ноги турианца — и тот по красивой, затяжной дуге поплыл за ближайшее укрытие. Можно было сбить заряд, оптика просчитала за меня скорость и траекторию, и к Архангелу я была ближе, но уже увидела, что летальных повреждений выстрел не нанесет. Но если Архангела ранят, то, возможно, получится выполнить маленькое пожелание мисс Лоусон к этой работе…

Заряд подлетел к турианцу и по конденсаторам кинетического поля в броне поползли синие разряды. Потом из них выстрелили и повисли в воздухе яркие, белые искры. Медленно выплавлялись слои композита. Я видела, как раскаленным куском металла вдавливался в тело кусок оголившейся грудной пластины, почти слышала, как трещало срощенное с ней ребро. Архангел несколько изменил траекторию полета.

Я могла сосчитать до ста между ударами своего сердца. Прошла вечность прежде, чем турианец медленно вскинулся из-за укрытия. Голубая пена была готова высочиться из дыры в его скафандре, ранение проникающее. Тем временем марксман изготовился добить подранка, характерно задержал дыхание. Оценка траектории… Архангел медленно поднял винтовку, чтобы выстрелить. Он еще не успел понять, что серьезно ранен. Оценка траектории… Моя очередь открывать огонь.

Мой заряд навылет прошил предплечье светиловца, врезался в шею и разорвал ткани на выходе. Направление сбито, заряд наемника летел в шлем турианца под острым углом. От выстрела Архангела чужой прицел разнесло в мелкие крошки сапфирового стекла, следом на лице человека исчез глаз, выжженный продолжающим движение зарядом. Я все еще завороженно следила, как стрелок осел на обшивку шахты, как блестящие гранатовые капли медленно разлетались за его затылком…

В памяти проплывали строки досье:

«…Крон Харга (работорговец) — Огнестрельные ранения всех конечностей и жизненно важных органов — Удар прикладом винтовки по лицу — Ожоги третьей степени на большей части кожного покрова (получены от взрыва ящика)

ХарУрек (диверсант) — Удушение (наступило в результате неисправности экспериментального скафандра)

Гас Уильяме (контрабанда оружия) — Выстрел в голову (из контрабандного оружия)…»

И я готова была биться в экстазе от красоты, жадно поглощаемой глазами. Блеск разбитого стекла, блеск крови, вихри пыли… Запах паленой плоти сочился в ноздри… Но турианец уже лежал на полу без движения, в нимбе осколков собственного шлема.

Через пару мгновений я склонилась над ним. Пульс – есть. Дыхание – поверхностное. Сознания – нет. Видимых повреждений головы нет. Нужно эвакуировать. Руки работали привычно быстро и привычно затормаживаясь: чтобы не перегрузить себе мышцы, не повредить излишне стремительным движением то, к чему прикасаюсь. Сняв со спины носилки, я активировала их. Лежа по бокам от раненого, трубки раздвинулись на заданную длину. Наготове я держала панацелин. Перевернув турианца раной кверху, я осмотрела повреждения. Из раны с каждым вдохом показывалась голубая пена и слышалась характерная крепитация, и еще где-то в легких застрял кусок кожной пластины с участком ребра. Я выдавила из упаковки синий гель, который тут же загустел, герметизируя рану, всадила антишоковую смесь в вену на открытой шее турианца. Нужна эвакуация.

Осторожно приподняв поверхностно дышащего Архангела за плечи, я нажала нужный значок на носилках. Вместе с пациентом, зафиксированным в силовом поле, они приподнялись над полом, а матовое свечение скрыло раненого. С этим грузом я и понеслась к парковке, на ходу отправляя одно из заготовленных сообщение своему связному: «Заводи двигатель. Я с пассажиром. Полетим быстро».

На выходе я нарвалась на одного из часовых Светил, оставленного на дальних подступах к базе, на границе сектора. Только он шагнул навстречу и открыл рот для вопроса, я вскинула пистолет. Разрывной заряд раскрошил чужой череп изнутри, а тело уже стыло на полу, когда я впрыгивала в заведенный аэрокар. Когда обнаружат, что здесь произошло, мы будем уже далеко. С глубоким вдохом я ввела себе антидот, и реальность наконец начала замедляться до привычного темпа.

Этот Архангел… Его лицо показалось мне смутно знакомым.

 

9 (ГаррусВакариан)

2185 год, Гамма Аида.

Столовых приборов для меня на корабле не нашлось. Не то, чтобы я не умел пользоваться стандартными человеческими, ими я справлялся едва ли не лучше, чем нашими. На самом деле я бы удивился, положи Анайя передо мной два турианских ножа.

— Надеюсь, вам хорошо спалось сегодня, — говорит Ритт, усаживаясь напротив. Три кровоподтека, что я вчера оставил на ее шее, теперь не красные, а чернильные. Я отвожу взгляд из-за неприятного укола в обостренную совесть.

Мы завтракаем в небольшом камбузе, на корме верхней палубы. Стол одним краем упирается в обзорный иллюминатор, другим «смотрит» на дверь. У меня за спиной приветливо светится диодами пищевой процессор с нагревательной поверхностью, за спиной Анайи — скромный шкаф с припасами. Порошок для своего напитка она брала именно оттуда. Рядом — морозильная камера, около нее ютится раковина, под ней – заслонка утилизатора. Стандартный пищеблок торговых кораблей.

Перед доктором стоит тарелка с какой-то комковатой и странно пахнущей жижей, и чашка с душистым кофе. Я знаю, что это кофе — на «Нормандии» с него начиналось каждое утро. На тарелке передо мной лежит несколько кусков мяса из стандартного рациона. Кажется, пятого меню.

— Могу дать вилку.

Когда люди так щурят глаза, что это означает? Кажется, догадываюсь…

— Оставьте эти условности, доктор. Могу снять перчатки и разделать его когтями. Или проглотить целиком. Как вам больше нравится?

Я все же соглашаюсь воспользоваться человеческим прибором, и, приняв то самое пластиковое и четырехзубое, ковыряю еду. Не сказать, что я голоден — когда желудок пуст больше суток, голода уже не чувствуешь. Скорее, я понимаю необходимость съесть это, чтобы поддержать организм. Жизнь в космосе накладывает свой отпечаток, и в последний раз мне доводилось пробовать нормальную пищу, а не витаминизированный продукт искусственного синтеза с усилителями вкуса и запаха, в кафе «8 и ?» у Ульфиса пару недель назад. Хотя еще в учебке нам всем нравилась полевая дрянь: у подростков это случается. С тех времен мои вкусы во многом изменились.

Доктор Ритт, как ни в чем не бывало, поглощает свою порцию, а я смотрю на нее с налетом зависти. Людям повезло оказаться в левоаминокислотном большинстве, найти не просто пригодную (с этим проблем нет), а вкусную еду им куда проще. Наблюдать, как доктор ест, даже интересно. Положив в рот очередной кусок завтрака, она облизывает прибор в своих руках, поднимает его и серьезным тоном провозглашает:

— Ложка.

И добавляет, указав на содержимое тарелки:

— Овсянка.

— Я служил на корабле с людьми, я знаю, как это называется. Вижу, что вы изо всех сил стараетесь не быть занудой, как большинство врачей.

— Много общались с медиками?

— Случалось несколько раз. Одного я пристрелил прямо на корабле. Он выращивал органы на продажу в работниках своей так называемой клиники, и ушел у меня из-под самого носа на Цитадели. Но я все равно его выследил. А на другого, на Омеге, я патроны уже не тратил. Зел'Аэник нар Хелаш умер от своей же разработки, выкашливая на пол куски собственных легких.

— Удивляюсь, как доктор Чаквас ушла от вас живой. Вы ей не припомнили войну Первого Контакта?

— Откуда вы знаете про доктора Чаквас?

— Вы смотрите новости, Гаррус? Ходите по улицам? Дети играют в капитана Шепард и захватчиков-гетов. Как только выбирают Шепард, начинают спорить, кто будет Уильямс, Аленко, Тали и Вакарианом. Рексом обычно оказывается самый здоровый, Лиарой – самая красивая.

— Прямо не знаю, что делать с такой популярностью…

— Спросите у Аленко, он знает. Пятнадцатилетние девочки буквально приклеиваются к мониторам, когда бравый офицер Альянса дает интервью.

Вряд ли сарказм в ее голосе мне почудился.

— Не думаю, что мне бы хотелось знать, что он делает с любовью пятнадцатилетних девочек...

Анайя смеется. Мне неожиданно нравится, когда она смеется. Есть что-то интересное в ее выговоре — я отстранено отмечаю это по ходу нашего разговора.

— Я стараюсь позавтракать. Даже верю, что у меня это получится. Продолжу с вашего позволения.

— Поделитесь своей верой. Она мне сейчас весьма пригодится…

Еда оказывается не противнее, чем обычно, и, проглотив первый кусок, я заговариваю снова:

— Почему на человеческом корабле стоит универсальный пищевой процессор? Разве это не лишние затраты?

— «Галахад» не всегда был человеческим кораблем. Раньше он был зарегистрирован в порту Иллиума, насколько я знаю, а когда-то — и на Цитадели. При переоборудовании никто не обращал внимания на камбуз, оставили, как есть. Последними корабль использовали экспедиторы, отсюда сравнительно комфортные условия. Просторные каюты, удобные постели. Высокая безопасность.

— На фрегатах такого класса стоят вполне стандартные бортовые системы.

— Инженеры хорошо поработали с ними перед тем, как он попал в мое распоряжение.

— Вот как? Может, еще и точки входа в систему замкнули на внешнюю сеть?

— Вы техник, вам виднее. Но я не советовала бы вам пробовать их искать.

Она знает, что я техник? Прекрасно. Интересно, что еще она обо мне знает. А самое интересное — откуда.

Анайя откидывается на спинку стула.

— Вам заметно лучше, – констатирует она, отерев рот салфеткой, — Рана не саднит? Не пульсирует? Голова не кружится?

— Уже сейчас готов вернуться к своему хобби...

Завтрак я доедаю в тишине. Ритт как-то странно на меня смотрит, я даже застываю с куском во рту и вопросительно веду мандибулами. Доктор в ответ коротко улыбается, опускает глаза и отпивает из кружки.

— Турианцы за трапезой весьма занятны, – поясняет она. Теперь желание просить подробности отбивает у меня.

Когда тарелки пустеют, доктор поднимается и прибирает посуду, а я снова смотрю на звезды за иллюминатором.

— Через час я жду вас в лаборатории. Прошу не опаздывать, – говорит она и разворачивается к выходу, но я останавливаю ее вдруг возникшим вопросом:

— Почему вы вчера не зафиксировали меня снова?

Отвечает она не оборачиваясь:

— В мою задачу входило способствовать сохранению вашей жизни в ходе штурмовой операции, а так же полного восстановления боеспособности в случае ранения. Не упаковка и не отправка по результатам торгов. Как видите, пока справляюсь. Если позволите, буду выполнять приказ и дальше. А еще мне надоело завтракать в одиночестве.

— Наконец-то по существу.

— Вы о задании или о завтраке?