Долгая дорога домой. Глава 3

POV Tali’Zora

Говорят, что Омега никогда не спит. Что на ее улицах никогда не иссякает поток транспорта, круглые сутки рвут глотки торговцы и пророки, щелкают оружейные затворы и льется в подворотнях кровь. Струится сквозь пальцы отборный красный песок и просаживается за несколько часов неимоверное количество кредитов, а за дверьми ее клубов всегда слышен рокот музыки и пьяный смех… 

Но это обманчивое впечатление. Стоит закончится условному дню, и тотчас закрываются лавки, исчезают со своих помостов пророки, к середине ночи насытившись кровью, растворяются в темноте местные хищники, чуть позже следуют за ними и шакалы. Заканчиваются в карманах деньги, и падает лицом вниз последний посетитель клуба, затихает музыка и на несколько часов на станции воцаряется тишина. 

Кварианцы не любят тишины. Она… нервирует. 

«…впервые активировали объект. Система взлома, которую техники разрабатывали больше полугода, показала свою полную непригодность. Представляю, как дико это звучит, мэм, но когда объект поднялся и обвел взглядом помещение лаборатории, клянусь Флотом, вид его был донельзя удивленным. Но не волнуйтесь, все обошлось». 

Голос Кэл’Ригара в моем наушнике на минуту замолк и тепло повторил вновь: «все хорошо, мэм», и на этот раз я была готова поклясться, что говорил он не об активированном гете. Мы никогда не были слишком близки, но, провожая меня в Паломничество, он попросил разрешение писать, и вскоре я обнаружила, что мне нравится слушать этот осторожный тихий голос. 

«Все хорошо» — самые простые слова, но в устах Кэла они звучат как откровение, и это придает мне уверенности. Он говорит их так спокойно и твердо, что на территорию доков я вхожу ничуть не сомневаясь в его правоте: все будет хорошо. 

Здесь очень шумно. Бегают туда-сюда юркие саларианцы в комбинезонах технического и обслуживающего персонала, важно вышагивают вооруженные до зубов офицеры службы безопасности, бросают на них недружелюбные взгляды кроганы с массивными горбами, рычат у их ног прирученные варрены. Щурятся из-за ящиков вигзливые ворка, шариками катаются по коридорам неуклюжие волусы, выворачивают шеи люди вслед миловидным азари в длиннющих платьях, порой мелькают в толпе невидимки вроде меня, и иногда мы киваем друг другу, как старым знакомым. 

Толкаются рабочие, наспех что-то крепя, заваривая и закрашивая; тяжело дышат и «хэкают» живые цепи грузчиков, передающие друг другу небольшие запечатанные ящики, прикрикивают на них важничавшие хозяева этих, несомненно, дорогих ящиков, морщатся от криков «сухопутных крыс» стоящие рядом с ними капитаны. Возвращаются с увольнительной на берег шумные пестрые команды, вытягивают души из новоприбывших ушлые таможенники, кучками толпятся неподалеку раскрашенные в черно-желтый и бело-синий наемники. Бродят от корабля к кораблю ищущие транспорт пассажиры, шныряют между ними контрабандисты, пытающиеся пристроить свой груз в трюм какого-нибудь храброго дурака, хватают их за полы одежд грязные попрошайки. 

Я люблю такие места: суетливые многоярусные муравейники, пропитанные деловым гомоном, фантастической смесью запаха пота, духов, топлива, и корабельным шепотом — звуками открывающихся и закрывающихся шлюзов, холостого хода малых двигателей, треска меняемой проводки, едва заметного поскрипывания внешних переборок, шумных выдохов струй дезинфекционного пара, писка устройств, считывающих коды с чипов-пропусков… 

Тому, кто вырос в пестрых переливающихся городах или среди зеленых равнин тихого спокойного континента, никогда не понять, как порой не хватает гомона большого, никогда не спящего судна. Когда сходишь на землю и спустя какое-то время понимаешь, что тебе до свернувшегося в животе комка, до спертого дыхания и деревенеющих пальцев не хватает мельчайшего дрожания палуб под ногами, едва слышимой статики коммуникационных устройств, уже незаметного глазу моргания ламп в потолке, биения пульса масс-поля двигателя… 

Двумя палубами выше родилась почти неощутимая вибрация и, прокатившись по ногам, ушла дальше и ниже, раскачивая ближайшие коридоры, и несколько десятков человек тут же замерли на секунду и подняли головы вверх, объединенные одним общим знанием — из доков ушел в рейс еще один экипаж. 

Я провела на кораблях всю свою жизнь, я росла на них, чинила их, совершенствовала, разбирала и собирала заново, и давно научилась различать больше, чем обычно видели люди. В большинстве случаев мне даже не требовалось заглядывать в техническую документацию, что бы знать: так ли хорош корабль, как расписывает его капитан, скрывается ли под потрепанной броней такой же потрепанный двигатель? Иногда мне было достаточно закрыть глаза и прислушаться, чтобы понять, что вот у этого красавца под слишком яркой обшивкой довольно гнилое нутро; у этого, судя по тому, как неровно, даже запущенно стучит его машинерия, не слишком умелый техник; а вот этот обвешанный броней малыш редко когда летает быстрее груженного стальными балками утюга… 

Но среди такого железа, набитого людьми под завязку, порой появлялись настоящие алмазы — «живчики», как иногда называл их отец. О, эти ребята имели характер, норов, настроение, они могли улыбаться и хмуриться, помогать и капризничать, даже шепот их механизмов был совсем иным. Живчики обладали собственной душой, и ее было видно. Как было видно ее в «Рае» или «Нима», большом кварианском фрегате, завладевшим моим сердцем с первого взгляда. 

«Анкей» капитана Шотте тоже был таким алмазом. Небольшой, но мощный, опасный, но не злобный, выкрашенный в темный цвет, но совсем не мрачный, тысячу раз залатанный, но безумно красивый. Он привлек мое внимание сразу, и я любовалась им минут двадцать, слушала его шепот, разглядывала экипаж, прежде чем, наконец, решилась подойти ближе. 

— Тали’Зора? — Я вздрагиваю, когда чья-то рука трогает меня за локоть. 

Окликнувший меня мужчина опускает руку и послушно делает шаг назад. Он высок, строен. Приятное лицо, увенчанное короткими светлыми волосами, тонкие губы, сложенные в вежливую улыбку, чуть впалые щеки, суровый подбородок и приятно хриплый голос создают впечатление скрытой в его душе томной тайны, и лишь холодные льдистые глаза, впившиеся в меня как буравчики, говорят, что вместо тайны в ней спрятана лишь стужа. 

— Простите. Я напугал вас? 

По спине пробегает едва заметная дрожь, когда в памяти всплывает предупреждение Архангела «забыть и бежать», — я даже опускаю голову, украдкой выглядывая из-за плеча: расступился ли шумный водоворот людей, бьющийся в тесном коридоре, перед высокой фигурой в темно-синей броне? — и решительно трясу головой, заставляя свой голос звучать уверенно и ровно: 

— Все в порядке, я… просто задумалась. 

Он кивает и протягивает ладонь не зафиксированной на уровне груди руки в белоснежном медицинском «чулке». 

— Кай Сатале. — Осторожно сжав мои пальцы своими, он внимательно ощупывает взглядом пустоту за моей спиной, точно так же, как делала это я всего секунду назад. — Вы одни? 

— Боюсь, что да. 

Ладонь человека оказывается на удивление приятной и такой теплой, что это без потерь ощущалось даже через перчатку костюма. Он молчит, смотря на меня нечитабельным взглядом, и отступает в сторону, сделав приглашающий жест: 

— Через сорок минут закончиться погрузка и мы будем готовы отчалить, так что добро пожаловать на борт, Тали. 

— Спасибо, мистер Сатале. 

— Можно просто Кай. 

Я возвращаю ему улыбку, запоздало вспомнив, что он не увидит ее из-за шлема и, поудобнее перехватив мешок с вещами, иду вперед, но останавливаюсь у закрытой двери короткого рукава перехода, соединившего «Анкей» и четвертый док Омеги, выглядывая в окно по правую руку. 

Отсюда «Анкей» кажется гигантом. Могучие «плечи» с башенками орудий, раздавшееся к низу «пузо» трюма, вереница крохотных кормовых огней… Сегодня «Анкей» был не таким, каким я видела его в прошлый раз, сегодня он был хмур и недоволен. Крупные мазки коричневой краски, давним давно широкими полосами застывшие на его броне играя на свету, складывались в морщинистые лица, от чего казалось, что с обшивки качали головами сотни ворчливых стариков. 

Я почти подпрыгиваю, когда за плечом раздается своеобразное пощелкивание, очевидно заменявшее турианцам удивленный свист. 

— Ну и калоша… — Архангел, сложив руки, за спиной чуть наклонившись вперед, разглядывал «Анкея» странным взглядом. — И как они только на этом летают, а? 

— О, Кила!.. 

И пока я пытаюсь справиться с внезапно ускорившимся сердцебиением, первый помощник капитана Шотте проходится взглядом по синей броне турианца, заброшенным на широкое плечо мешку и винтовке не самого стандартного образца. 

— Что это… 

— Это указание уйти и подождать даму внутри. 

— …здесь делает? — Невозмутимо заканчивает Кай, и спокойные голубые человеческие глаза встречаются с горячими, но такими же голубыми турианскими. — Я не люблю, когда меня перебивают. 

Гаррус рычит, делая шаг к человеку, пусть и проигрывающему ему в росте, но почти не уступающему ему в плечах, и я, уже имея представление о вспыльчивости Архангела, встаю между ними, не давая мужчинам сблизиться: 

— Все в порядке Кай, дадите нам несколько минут? 

— Я оставлю дверь открытой, но постарайтесь не задерживаться. — И только когда он, дождавшись ответного кивка головой, прикладывает к считывающей панели небольшой чип, прикрепленный к браслету на его руке, и скрывается из виду, я позволяю себе убрать ладони с груди Архангела. 

— Могли бы быть чуточку уважительней! 

— Он ничем не заслужил мое уважение, — короткое пожатие плечами. 

— Как насчёт вежливости? 

— Ну, я определенно мог бы… 

— Ладно, не важно! — Я раздраженно перебиваю его, взмахнув рукой в воздухе. — Что вы здесь делаете? 

— Я подумал, что слишком засиделся на Омеге. — Он дрогнул жвалами в подобии легкой улыбки, взглядом возвращая мне мой же вопрос о вежливости, и продолжил, как ни в чем не бывало. — К тому же вам действительно не помешает компания. 

— О, так вы все-таки обдумали мое предложение… — уперев руки в бока я, не сдержавшись, почти пою, растягивая гласные. — Гаррус Вакариан? 

— Даа, — он смущенно смеется, потерев ладонью заднюю часть шеи. — Кажется, мне стоит извиниться. 

— Мм?.. 

— Прошу прощения за свое поведение, Тали'Зора нар Рая. Есть вещи, на которые я реагирую слишком… остро, хотя это меня и не оправдывает. Я… — Он вскидывает руки в шутливом жесте. — Исправлюсь, честное турианское! Я действительно обдумал ваше предложение и нашел его интересным. — Он сделал маленький шажок и склонил голову на бок. — Но заинтересованы ли вы еще в моем обществе? 

«Все будет хорошо, мэм, все будет хорошо…»

— Я буду рада вашей компании, Гаррус: с вами мне будет спокойней, но мы не обсуждали ваши обязанности, сроки контракта и размер оплаты… 

— Ничего страшного, — он снова улыбается, быстро кладя руку на включенный инструмерон призывая не спешить. — Вы можете подготовить эти детали позже, Тали, обещаю — я не сбегу и приму все ваши условия. 

— Прямо-таки все? 

— Все. — Он вытягивается передо мной в струну, на военный манер широко расставив ноги и заложив руки за спину. — В качестве извинений. И еще в знак добрых намерений. 

«Хорошо. Добрые намерения, это хорошо…». И Гаррус истолковывает мое молчание по-своему. Он встряхивает руками, сбрасывая с них напряжение и, не медля, направляется к раскрытой двери перехода, позволяя мне следовать за своей спиной. 

— Гаррус, могу я спросить? — Я догоняю широко шагающего турианца только в середине узкого коридора. — Почему вы назвали «Анкей» калошей, вы ведь на самом деле так не думаете? 

— С чего вы взяли? 

— Просто на то, что действительно не нравится, не смотрят так. 

На секунду он оборачивается, чуть замедляя шаг: 

— Не самый изящный корабль, но он… завораживает, да? Есть в нем что-то эдакое… странное. Я не знаю, это сложно объяснить. 

— Живчик. — Я сама не замечаю, как бормочу это, но у Гарруса отличный слух. 

— Как-как? 

— Живчик. Одна старая кварианская присказка, не обращайте внимание. 

Он тут же оживляется, с интересом смотря на меня, и вновь отворачивается, смакуя на языке новое слово: 

— Жив-чик?.. Жиивчик… 

— Значит… все дело в команде? Вы знаете их? 

Он останавливается перед самым шлюзом не мигая глядя на пылающий зеленым замок, словно нажать его значит преодолеть для него какую-то границу. 

— Увы. — Его слова звучали потерянно и глухо, как из колодца. — Этих людей я не знаю. 

— Вы расскажете мне об этом? — Осторожно спрашиваю я, не сомневаясь в том, какой услышу ответ и получаю его только через несколько минут, уже перешагнув порог «Анкея». 

— Только если вы сделаете это обязательным условием нашего контракта. 

POV Garrus

«Не знаю, интересно ли тебе, но я улетаю с Омеги. Скорее всего, надолго. Это — честная работа, хотя и не могу сказать, что меня не беспокоят люди, с которыми придется иметь дело, но я должен. Не спрашивай почему, просто должен. Обещаю, что буду осторожен. Внимателен и собран — все так ты учил, пожелай мне удачи. 

Как мама? Я слышал, ей стало лучше. Все ли хорошо у тебя на работе? 

P.S. 

Поздравь Солану от моего имени и передай Тарквину, что у меня есть винтовка, и я внимательно слежу за ним, так что пусть думает дважды, прежде чем обидеть мою сестру». 

Я прижал палец к углу экрана и планшет тихонько пискнул, сообщая, что письмо ушло по адресу, присоединяясь ко многим другим. Недолго думая я бросил планшет в мешок. Я не ждал ответа, но каждый раз нажимая кнопку «отправить» подспудно надеялся на него. Хотя наши отношения с отцом нельзя было назвать даже теплыми, я все же регулярно перечислял на его счет половину своего заработка, прекрасно зная, что деньги останутся там до тех пор, пока старого упрямца конкретно не прижмет, да иногда писал короткие письма. Несмотря ни на что я продолжал надеяться, что он не отвечает на сообщения не от того, что они ему не приятны, а потому, что просто не может. С другой стороны, если бы он вовсе не хотел получать их, то просто бы сменил свой почтовый ящик, верно?.. 

Ночь проходит с осознанием, что собирать мне особо нечего. Один гражданский костюм, смена белья, щетка для чистки воротника, документы, старая фотокарта, какая-то музыка… Хм, а ведь я даже не замечал как мало у меня вещей. Думал что обжился, обосновался надолго, но стоило собрать нехитрый скраб, как комната стала чужой… Если приоткрыть дверцу шкафа и поставить вазу на левый край кухонного стола то комната вернется к своему первозданному виду. 

Странные ощущения. Из разряда, когда съезжаешь из дешевого мотеля. Но, тем не менее, выходя за дверь, об этом я не жалел. 

Утро на Омеге, такое же серое, как и ночь, вступало в свои права и коридоры медленно полнились сонными бледными обитателями гигантского астероида, но бегать по станции выискивая среди них вчерашнюю кварианку, я не собирался, главным образом потому, что точно знал, где и когда она появится. Да и, честно говоря, у меня без этого было достаточно дел: надо было зайти в офис, уладив все дела с бумагами, попрощаться с командой, заглянуть к Лой… Не то, чтобы это было обязательно, но мне хотелось. И если для визита к последней было еще слишком рано, то капитан Хунер должен был находиться на месте уже сейчас. 

Я позволил себе неспешную пешую прогулку через дюжину кварталов, привычно срезая путь по переходам и мостикам, совершенно машинально отмечая необычную утреннюю тишину, свежую кровь, забрызгавшую пол и застрявшие в старом металле крошечные дробинки. Местное управление безопасности встречает меня как обычно — то есть вялым дежурным на входе, запахом оружия, щелчком наручников, заваленными кипами бумаг столами и отборной руганью задержанной несколько часов назад швали. 

Я привычно киваю коллегам, краем глаза замечая несколько сдержанных кивков в ответ. Последняя дверь в дальнем конце коридора по обыкновению чуть прикрыта, и я захожу даже не потрудившись постучать. В нос сразу бьет тошнотворный запах человеческого пота, крепкого алкоголя и… крови? 

Капитан Артур Хунер как всегда за столом. Популярная шутка отдела о том, что о наличии ног у капитана знает лишь дежурный, поначалу ставила меня в тупик, но потом обрела смысл: Хунер появлялся в управлении еще затемно и нередко уходил в полночь. Он буквально жил здесь за своим рабочим столом, скрывавшим человека до пояса. 

Капитан хмур, под глазами темные набрякшие круги, он, не отрывая от меня злого взгляда, прикладывается к стакану и, опрокидывая его в глотку, бьет дном об стол. Перед ним, рядом с початой бутылкой, два удостоверения и именно от них несет свежей кровью. 

— Кто? 

— Рони Талан и Девид Колон. Остальные ранены: Корр и Салливан — весьма легко, Александр сломал кисть и два ребра, Верша еще на операционном столе, пять к трем что не доживет до ночи. 

Патруль, семнадцатая команда, со второй по седьмую улицы восточного квартала. Рони Талан — турианка, замужем, двое детей. Девид Колон — человек, двадцать лет отроду, вторая неделя работы. Верша Ниари — азари, ведущий группы, недавно в разводе, полмесяца до перевода на Иллиум. Память подло подсовывает обалделое веснушчатое лицо Девида перевернутого вниз головой в стазис поле всегда снисходительно, с высоты прожитых лет, усмехающейся Вершы, заразительный, немного визгливый смех Рони и свежую кровь, виденную мною на улицах, засевшую в стене дробь… 

Хунер наливает во второй стакан и протягивает мне. Я не могу пить человеческий алкоголь, но это традиция и некоторое время мы сидим молча, грея его в ладонях. 

Затем капитан убирает бутылку под стол и лезет в нижний ящик, а я не произнося ни слова ложу перед ним еще одно удостоверение — свое. Я уже открываю рот, чтобы пуститься в объяснения, почему именно сейчас, почему не останусь отрабатывать положенное время, куда он может засунуть штрафы за досрочное расторжение договора о найме, куда направлюсь, но… 

Положенный передо мной лист бумаги исписан размашистым почерком, буквы пляшут, отчаянно пытаясь подражать моей манере письма: заявление об уходе, датированное тремя неделями ранее с автографом самого капитана и печатью отдела кадров того же времени. 

— Подпиши. Твоя куриная роспись ставит меня в тупик. 

— Как ты узнал? 

— Было бы о чем узнавать. — Он надувает губы, пожимая мясистыми плечами давно запустившего себя боксера. — Не знаю, что там у тебя за дела с экипажем этого судна, но каждый раз, когда «Анкей» входит в док, ты сходишь с ума. 

Я не удивлен. Хунер проводя большую часть времени в своем кабинете, знал о ситуации на улицах и состоянии своих людей больше, чем можно было бы подумать. Он не был ни вежливым, ни тактичным и никогда не скрывал, что видит тебя насквозь. Наверное, именно поэтому мы с ним и не ладим: ему не никогда не нравилось то, что он видел, а мне претило, что кто-то копается во мне как в своей тарелке, пусть даже мысленно. 

И, тем не менее, мы понимали друг друга как никто — с полуслова. 

— Нам будет не хватать тебя ночами. — Артур сложил локти на стол, тяжело навалился верху, вперивая в меня немигающий взгляд. — Особенно теми, когда какому-нибудь поддонку вновь удастся выйти под залог. И я еле удерживаюсь, чтобы не вздрогнуть. Вроде бы надо промолчать — все и без того понятно, но я все равно спрашиваю, как давно он в курсе и получаю лаконичный ответ, что связать работу снайпера с моим прибытием в отдел было не слишком сложно. И что, это было нужно нам обоим: ублюдки, давящиеся свинцом на улицах и возможность периодически срывать на ком-нибудь злость. 

Я хмыкаю: уж не капитан ли предоставил Тали’Зоре выход на Архангела? Но тут же отметаю эту мысль — не тот он человек. Что ж, кажется, причин бежать с Омеги только что стало на одну больше. 

— Приятно знать, что допусти я хоть малейший промах, и ты сгноил бы меня в тюрьме. 

Хунер только улыбается, не пытаясь спорить, и почему-то я не злюсь от того, что мною воспользовались, в конце концов, не думаю, что сложись все иначе, я поступил бы по-другому. Все, что я сделал, те, чья жизнь, благодаря мне стала лучше, спокойней, пусть всего хоть на день… Это того стоило. 

— Вот, возьми. — Я поднимаюсь и вкладываю в его ладонь ключ-карту. — У меня есть корабль, небольшой, маломощный, но на нем стоят неплохие пушки. Не знаю, сколько я буду отсутствовать, но если не вернусь через три-четыре месяца он твой. 

— Ты же понимаешь, что я сдам этот хлам в утиль? 

Я лишь пожимаю плечами: «мне все равно», но, отойдя к двери, останавливаюсь у самого порога: 

— Сделаешь для меня кое-что?.. 

А в холле уже ждет скулящий как ребенок Лантар, которого злые родители запихнули в летний лагерь, Батлер крепко жмущий на прощание руку, презрительный взгляд Эраша и жгучий поцелуй Уивер. А еще старомодные часы Монтегю, снятые с его руки — это тоже традиция, — и затягивая на запястье потертый ремешок, я уже знаю, что не вернусь. Ни через месяц, ни через три, я не вернусь даже если миссия Тали’Зоры окончится через неделю. Чтобы не произошло я раз и навсегда разберусь с прошлым, и напоминание о предательстве в лице Омеги будет мне больше не нужно. 

Остаток дня проходит как в тумане: обещания, упреки, воспоминания, разумные доводы в пользу остаться, пожелания доброго пути, несколько прохладных часов с Лой. Она говорит, что будет ждать, я — что буду часто писать и стоя у доков, мы держимся за руки, прекрасно зная, что лжем. Но это вранье придает нашему расставанию какой-то особенный оттенок, нет, не пошло розовый вроде «любви всей моей жизни» или «думать о тебе каждую минуту», а такой, какой окутывает расставания действительно устоявшейся пары, решивший встретить старость вместе. Заставляет на минуту поверить, будто бы мы и впрямь любили друг друга. 

И вот я уже стою в переходе перед шлюзом «Анкея». Казалось бы, это очень просто — протянуть руку и открыть дверь. Зеленый цвет замка так и манит, а я смотрю на него, почти не слыша стоящей рядом кварианки, и не могу поднять руки. Не столько потому перешагнув порог, дороги назад уже не будет, сколько потому что чертов Архангел оказывается прав — я ждал. Вот только чего? Возможности убраться с Омеги? Покончить с прошлым? Новой цели? Встречи, которая еще непонятно чем обернется?.. 

— Только если вы сделаете это обязательным условием нашего контракта. — Говорю я чем, кажется, немало озадачиваю свою спутницу. Вообще довольно сложно судить о выражениях лиц кварианцев, но Тали’Зора кажется мне именно такой: смущенной и сбитой с толку. 

Она тянет руку к замку, но раньше, чем успевает дотронуться, я открываю дверь сам, и переступаю порог, задержав дыхание и основательно зажмурившись. Я знаю, что это лишнее — на моей памяти еще никто не жаловался на зрение даже после усиленной чистки, но ничего не могу с собой поделать. Горячий пар дезинфекционной камеры ушатом выливается сверху и на секунду возникает предательское головокружение и ощущение ушедшего из-под ног пола, которое, впрочем, быстро проходит. Тали проводит ладонью по запотевшему забралу своего шлема, и уверенно выходит вперед, к ожидающему нас мистеру Сатале. 

Внутренние помещения «Анкея» нельзя было назвать ни шикарными, ни спартанскими, но сразу было видно, что к их обустройству приложил руку бывший военный — человек строгий и рациональный, не успевший избавиться от старых привычек, но успевший оценивший прелесть гражданских судов. 

Шлюзовая камера выходит в длинный коридор с дверьми по обеим сторонам, за ними каюты членов экипажа. Правый конец коридора утыкается в небольшую лестницу, ведущую в просторное помещение, левый оканчивался помещением с примостившейся в одном углу столовой и застекленным медотсеком в другом. И уходил дальше, в несколько длинных шагов превращаясь в новое темное помещение, скорее всего — рубку. Здесь за столом находятся двое, и горько пахнет свежим кофе. 

— Вот это да! — При виде нас один из присутствующих удивленно свистит и раздвигает губы в улыбке, от чего его лицо делается круглым, как мяч. — Вы видите это профессор?! 

— Вижу? Да. Четко и ясно! Старые шрамы, серьезное ранение… Болят? Нет? Очень жаль. — Саларианец ставит огромную дымящуюся чашку на стол и дует на ладони. — Хотел бы предложить новое обезболивающее: еще не испытывал на турианцах, эффект… обещает быть занятным. 

— Да я не об этом! — Человек стонет, закатывая глаза и, отклоняясь на стуле, делает из пальцев рамку и ловит в нее Тали. — Вы только посмотрите, я бы сделал торт. 

— А! — Расплывается в улыбке профессор и, прикрыв глаза. — Кварианка, ваш интерес понятен! Интригующая раса — видел без костюма только мужчин, мертвых, разумеется. — Он выставляет ладони вперед и качает энергично головой. — Не моя работа, не убивал понапрасну! Неприемлемо! Неэтично! Никогда не работал с женщиной. Рад знакомству. 

— Мне кажется, ты должен готовиться к отлету? — Кай тронул плечо Тали, мягко убирая ее себе за спину подальше от любопытного взгляда, и человек с круглым лицом тут же кривится и щерится как пес. 

— А мне кажется, ты должен идти к капитану, а не развешивать здесь свои уши, я вообще-то не с тобой разговаривал. 

— Моро. — Взгляд первого помощника пробирает до костей и тот отводит свой практически мгновенно, однако поднимается нарочито медленно, так же не торопясь делает себе кофе и только потом, хромая уходит по коридору в переднюю часть корабля, бормоча себе под нос что-то про «перемороженную рыбью кровь с командирскими замашками». 

— Агрессия. Вполне понятная реакция на недавние события. — Саларианец трогает подбородок, внимательно наблюдая за человеком. — Думал, прекратит злиться несколько раньше. — И шумно вдыхает, чуть приподнимая уголки губ. — Проиграл пари. 

— Где капитан? — Кай равнодушно ведет плечом. 

— На смотровой. 

— «Недавние события»? — протягиваю я, оборачиваясь на саларианца с обломанным рогом, чтобы поймать его изучающий взгляд и жизнерадостный взмах рукой. 

— Принцип «своих не бросать» стоит дорого, а я не всегда готов платить такую цену. Моро, впрочем, тоже, но он слишком упрям, чтобы признаться в этом. 

— И вы… хотели бросить его? — Тали заглядывает в лицо первому помощнику, забавно вытягивая вперед шею. В ее голосе нет ни страха, ни опасения, только чистое любопытство и вокруг глаз Кая собираются веселые морщинки, но улыбка так и не трогает губы. 

— Нет, не его. 

Коридор, по которому мы идем, так узок, что когда впереди показывается раздраженная азари нам приходится развернуться боком освобождая проход. От нее просто фонит обидой и дурным настроением и женщина, даже не удостаивая нас взглядом, проноситься мимо сварливо бросая нашему провожатому «развлекайся». 

Коридор кончается спустя пару метров и в три ступени превращается в смотровую — небольшое просторное помещение, одну стену ну которого целиком занимает окно. Я невольно представляю, какой отсюда открывается вид, когда шесть желтых светильников на стенах гаснут, и пустота за окном смотрит внутрь корабля. 

— Капитан. 

Тали проходит вперед, бросая один равнодушный взгляд за окно, и останавливается на полшага дальше сцепившего за спиной руки Кая. Конечно, она выросла среди «кочевников» и подобные виды ей не в диковинку, а я останавливаюсь, завороженный. Звезды манят, почти гипнотизируют и, кажется, что если хорошенько поднапрячься, то можно будет увидеть далекое солнце Палавена, чьи лучи достигли Омеги отправившись «гулять» по Галактике сотни тысяч лет назад. 

— Добрый вечер, Кай. — Женщина, лежащая на диване, вплотную придвинутом к одной стене, даже не утруждает себя подняться. На ее голове подушка, от чего голос звучит довольно глухо. 

— Вы в порядке? 

— В полном. — Энергичный взмах руки и вверх устремляется указательный палец. — А если ты еще раз приставишь ко мне сиделку, отдам Мордину на опыты. 

— Я подумал, что это не будет лишним. 

Из-под подушки раздается невнятное бормотание, игнорируемое авто-переводчиком и я невольно усмехаюсь узнав пару из прозвучавших выражений: некоторые вещи никогда не меняются. 

— Мы готовы к отлету? 

— Почти. 

— А наши гости? 

— Перед вами, капитан. 

— Супер! — Указующий перст сменяется поднятым вверх большим пальцем. — Меня зовут капитан Шотте и можете обращаться ко мне «капитан» или «мэм» как вам больше нравится. Я искренне рада приветствовать вас на борту «Анкея», надеюсь на успех, плодотворное сотрудничество и то, что пребывание здесь будет для вас приятно. Это мое доверено лицо и правая рука — мистер Сатале, как его называть узнаете у него сами. В мое отсутствие он главный, поэтому его приказы — это мои приказы, его решения — мои решения, давайте будем уважать это. По всем предложениям, проблемам, спорам обращайтесь к кому-нибудь из нас, и мы постараемся помочь. 

Женщина лежит, забравшись на диван прямо с ногами и накрыв голову подушкой. Тяжелые высокие ботинки, темно-зеленые штаны с множеством карманов, перехваченные на правом бедре ремнем с пристегнутой к нему кобурой, серая майка закрывающая плечи и плотно обтягивающая руки почти до локтей. 

— Немного позже вы получите на ваши терминалы план корабля, входные коды личных кают, — на время проживания можете менять их по-своему усмотрению, — список мест с ограниченным доступом и боевое расписание с указанием ваших постов на случай атаки. 

От нее едва уловимо пахнет: сонное тепло, пот, какие-то лекарства, налипшая на подошвы ботинок грязь Омеги, оружейная смазка… Все это мешает, висит завесой, искажает естественный запах человеческого тела и этого оказывается достаточно, чтобы я вдруг понял, что до сих помню ее запах. Не самое шокирующее открытие, но, тем не менее, ставящее жирный крест на моем «разобраться или смириться». 

— Вопросы? 

Ее голос — такой глухой и неясный, что на секунду в животе сворачивается глупый, иррациональный комок, состоящий всего из двух слов «не она». По спине проходит дрожь и, еще раз пройдясь взглядом по пояснице и стройным ногам, я впиваюсь глазами в спину чуть выше лопаток, но плотная майка не позволяет рассмотреть выбит ли на ее коже знак N7. От желания перевернуть ее и заглянуть, наконец, в лицо начинают чесаться пальцы, и я открываю рот прежде, чем осознаю это: 

— Все предельно ясно… 

По руке женщины проходит ощутимый спазм. И я беззвучно смеюсь, с облегчением замечая, как на короткий миг ее спина напрягается, словно почувствовав близость раскаленного железа. Но капитан Шотте быстро берет себя в руки: она расслабляется, стаскивая с головы подушку, и поднимается. В ее движениях ничего кроме достоинства и плавности, на лице — только спокойствие и профессиональная улыбка. 

— …капитан Шепард. — Добавляю я одними губами и вижу разлившуюся по ее лицу потрясающую бледность и лихорадочный блеск ореховых глаз. 

POV Shepard 

— Мм? 

— Тебе нужно лежать… 

— Я лежу. 

— …в медотсеке. 

— Нет. 

— Нет? 

— Нет, мне хорошо и здесь. 

— Почему? 

— Я любуюсь на звезды. 

— У тебя на голове подушка! 

— И мне это нисколько не мешает. 

— Ин! 

— Мм? 

Лиара поднесла руку ко лбу, осторожно массируя его пальцами словно пытаясь разгладить прорезавшие его морщинки. 

Раз… Два… 

Я наблюдаю за ней украдкой, отчитывая про себя секунды, которые ей потребуются, чтобы успокоиться и вернуть голосу прежнюю уверенную, взвешенную мягкость. Ли еще очень молода, — всего-то каких-то сто шесть лет, пфф! — по азарийским меркам почти ребенок, но среди людей — долгожитель, повидавший не мало. Ли и пытается вести себя соответственно: спокойно, сдержанно, профессионально, аргументируя каждое свое высказывание. И ей это вполне удается, пока дело касается ее обязанностей. 

Девятнадцать… Двадцать… Двадцать один… 

— Ты делаешь это специально, да? — Наконец говорит она, упирая руки в бока, и шипит, когда я, выставив вверх руку, сближаю большой и указательный пальцы. — В самом деле?.. По-твоему неделю лежать пластом после сильного сотрясения, а потом среди ночи встать и отправиться гулять по Омеге — это «немного»? А игнорировать предписания врача и элементарную безопасность тоже «немного»? Это глупое ребячество, Ин! 

Я пожимаю плечами: мне есть с кого брать пример. Уж кого-кого, а детей на борту «Анкея» действительно хватает! Чего только стоит Джокер со своими приколами, зануда азари с замашками матроны, идеальный балбес кроган и пятнадцатилетний механик, забывший о двигателях больше, чем многие вообще когда-либо знали. 

— Я сильно сомневаюсь, что попытка боднуть головой крогана и в этот раз сойдет тебе с рук. 

— Я была не на прогулке, а ходила объясняться с бравыми служителями закона, а между этим и «гулять» большая разница, не находишь? И, поверь мне, единственный кроган, с которым я бодаюсь — это Рекс. 

Лиара меряет меня уничтожающим взглядом, резко разворачивается на каблуках, и выходит вон, и если бы дверьми «Анкея» можно было бы хлопать, она сделала бы это с превеликим удовольствием. 

Я вздыхаю. Я прекрасно знаю, что она волновалась, что мне надо было предупредить о своем уходе, по-хорошему взять кого-нибудь с собой или поручить доставку Шисса и Грюнта обратно на борт кому-нибудь другому и… да, ладно, признаю: потихоньку улизнуть с корабля и впрямь было не самой лучшей моей идеей, но оставить этих двоих за решеткой я могла даже в качестве наказания. По разным причинам. 

Поэтому ночная Омега встречает меня полутьмой, грязью, шипением ворка, парочкой батарианцев, повадившейся идти следом и быстро отставшей стоило только невзначай откинуть полы своего плаща, показывая им пару пистолетов. Сумасшедшим, выплюнувшего в лицо «люди — фурункулы на теле Галактики!», кучами старых тряпок по углам с уснувшими в них бездомными, кислой вонью дрянной выпивки и басами местных клубов — то есть как обычно и вполне себе мирно. 

И до офиса службы безопасности я иду, почти наслаждалась неожиданной свободой… Не то чтобы меня держали взаперти, но сами попробуйте провести неделю в кровати, абсолютно ничего не делая под присмотром заботливой азари и не на секунду не закрывающего рот саларианца, и, клянусь, вы меня поймете. 

Бросившийся ко мне дежурный едва ли не за руку втаскивает в длинное помещение с выстроенными по обеим стенам камерами предварительного заключения, и уже на входе я слышу злой лай одного из охранников и басовитый рев Грюнта. Что-то на счет того, что решетки не остановят настоящего крогана и что он еще посмеется над чьим-то там хладным трупом. «Ну, наконец-то!» — Бросает охранник, едва я появляюсь у дверей камеры, и рев тут же смолкает. 

— Эм, привет капитан, — Грюнт неуверенно оглядывается на Шисса, настолько бледного, что я начинаю всерьез волноваться. — Ты не поверишь, но мы тут совершенно ни при чем. 

— Что вы здесь делаете? — Грюнт опускает голову ниже, поглядывая на меня огромными голубыми глазищами, и вопрос приходится переадресовывать Шиссу. — Я не помню, чтобы отпускала вас гулять по станции. Тем более одних. Тем более — ночью. 

— Ты никогда не отпускаешь… 

— Не напомнишь-ка мне, почему? — Я окидываю удивленным взглядом камеру, и лицо Шисса приобретает легкий зеленоватый оттенок. 

— Мы… мы решили немного пройтись. Подышать воздухом, как-то так. 

— Пройтись?! — ревет отошедший было охранник. — Подышать?!! — И кричит мне в лицо. — Он избил двух секьюрити, когда те не пустили их в клуб! И офицера Службы безопасности, когда тот попытался остановить его!.. И это не считая порчи частного имущества и поджога патрульной машины! 

— Грюнт?.. 

— Они сказали, что Шисс слишком мелкий, а я весь какой-то неправильный и они вышибут мне мозги! 

— Да они были вдвое больше тебя!! 

— Ну и кто кому вышиб мозги? — Грюнт нахально скалится, но через некоторое время понимает, что мне не смешно, отворачивается и, высовывая язык, старательно изображает рвотный позыв. 

— Грюнт… 

— Ну, извините. 

— И? 

— Я больше не буду. — Недовольно бурчит он. Я отчетливо вижу, как он заводит руки за спину и скрещивает пальцы, но решаю оставить это без внимания, и кроган весь как-то приосанивается, довольный, что его хитрость осталась незамеченной. 

— Ваши документы капитан. — Дежурный офицер тянет мне листок, подтверждающий выплаченный штраф, снятие обвинений и выпуск заключенных под залог. — В следующий раз надевайте на своих людей… 

«Намордник», хочется сказать ему, но мой взгляд заставляет его немедленно пожалеть о начатой фразе и заткнуться. Он нервно сглатывает и бросает взгляд в сторону товарищей, но те изучают окружающую обстановку, словно видят ее впервые. Я, наверное, никогда не перестану удивляться, как жесткий взгляд и буйный кроган за спиной влияют на всеобщую кротость! — и, провожая нас к выходу, дежурный, то и дело оглядывается на бледного Шисса, корчившего злобные рожи Грюнта, мой жесткий немигающий взгляд, внезапно притихших товарищей явно желая отделаться от нас как можно быстрее. 

И до самого корабля мы идем молча. Ночь неумолимо сдает позиции, и обитатели громадного астероида начинают потихоньку выползать из своих нор. Грюнт вышагивает так, словно заработал медаль и едва ли не приплясывает, а Шисса то и дело пробивает дрожь, и я осторожно беру его за руку. Мальчик вздрагивает, но крепко сжимает ладонь в ответ. В груди снова тесным кольцом сжимается чистая концентрированная ярость, и я в который раз начинаю жалеть, что обидчики Шисса уже мертвы, потому что за то, что они сделали с ребенком, хочется лично содрать с них кожу. По кусочкам и очень медленно. 

Возвращение на корабль приносит суету последних перед вылетом проверок, дозаправку, последнюю поставку припасов и сильную головную боль. В ходе серьезного разговора с Грюнтом и Шиссом по поводу тайных ночных вылазок в город удается выяснить, что зачинщиком всего этого безобразия был, как ни странно Шисс. Что оказывается, он не первый раз совершает подобные прогулки и на этот раз снова остался бы незамеченным, если бы не напросившийся следом вспыльчивый приятель. Позже пообещав им наказание, все же приходится подняться в медотсек, чтобы получив короткий осмотр, новую порцию лекарств и мнение Мордина по двадцати различным вопросам сбежать оттуда как можно скорее. 

— Капитан. 

— Добрый вечер, Кай. 

Две пары ног… нет, все-таки три, преодолевают несколько коротких ступеней и замирают неподалеку. Голова раскалывается так, что подняться им на встречу нет сил и я, вдруг потакая этой слабости, просто выставляю вверх большой палец, и начинаю говорить. Слова льются легко и стройно, привычно выстраиваясь в нужные предложения, и я почти не задумываюсь о том, в какие именно. В спину упирается чей-то взгляд, и шрам на груди от пойманной пару лет назад пули начинает ныть. Боль тугая, неприятная, хочется сдавить ее рукой, вдавливая туда, откуда она взялась. 

— Все предельно ясно… 

Рука против воли вздрагивает, и сердце пропускает пару ударов, слишком уж знакомым кажется этот голос, но… Но не может же… Да нет, вряд ли! Я не слышала о нем уже несколько лет, у него, наверное, своя жизнь, где-нибудь подальше от Омеги, есть семья и работа. Ответственная, и бесспорно важная и ему просто нечего делать здесь на моем корабле и… 

И если это действительно он я не хочу с ним встречаться. И вовсе не потому, что в нашу последнюю встречу, мы держали друг друга на «мушке». Не потому, что я потратила слишком много сил и последние кредиты доверия, чтобы навсегда исчезнуть, а потому что до сих пор помню его взгляд, спокойный, уверенный, в чем-то даже нежный и слишком хорошо знаю, что увижу сейчас вместо этой нежности. 

Направление буравившего спину взгляда немного меняется, я слышу негромкий скрежет трущейся о стену брони и поднимаюсь. 

Не он, не он. Пусть это будет кто угодно другой… 

Но никакой ошибки нет. Турианец, скрестив руки, стоит, прислонившись спиной к стене не спуская с меня взгляда, и будь я проклята, если понимаю это выражение лица. Единственное, что читается на нем вполне отчетливо — это жадность. 

«Капитан Шепард» читаю я по его губам и Гаррус, — этот иной, незнакомый Гаррус — следит за каждым движением и нехорошо усмехается, когда мне едва хватает твердости не дрогнув отвести взгляд от шрамов, изуродовавших одну половину его лица и спустившихся под броню по шее, на непроницаемую маску Тали’Зоры. 

Он другой. Выше, жестче, жарче, властнее, как-то… взрослее что ли? Хочется одновременно прикоснуться нему, сказав, что все будет хорошо и забиться в самый темный угол «Анкея», надеясь, что он пройдет мимо, не обратив внимания на твою дрожащую фигуру. 

— …хочу напомнить, что согласно заключенному контракту на вас и вашего спутника будут возложены некоторые обязанности, какие именно мы решим чуточку позже, исходя из ваших личных пожеланий, умений и имеющегося фронта работ. 

Взгляд Гарруса буквально излучает вызов, явный, острый, до того ощутимый, что Кай оглядывается через плечо на застывшего у двери турианца и по его лицу пробегает едва заметная тень. Я очень хорошо знаю эту темноту: ненависть. Это она сейчас пляшет ухмылкой на лице Гарруса, ложится под глазами Кая. 

Что ж, у них обоих есть для нее достаточно причин. 

— На борту притертая разношерстная команда и с ними может быть трудно, но я верю, что вы подружитесь, а если нет, то хотя бы будете избегать открытой конфронтации. — Первый помощник «Анкея» отворачивается, его взгляд снова спокоен и собран, и только ненависть двумя пятнами обрамившая его глаза не уходит дольше обычного. 

— Мы готовы, Ин, — голос Джокера искрой вспыхивает где-то под потолком и, затухает в густом напряжении разлитом по смотровой палубе. 

— Хорошо. Не укажете ли нам курс, мисс Зора? 

— Конечно, капитан.